Скачущий на льве - Леонид Мацих

Адриан. (Овладевая собой). Время покажет кто из нас прав. Мне только жаль, что я не смогу там дернуть тебя за хитон и показать тебе, что все вышло именно по-моему.

Акива. Отчего же? Из Вечности, куда мы все отойдем, мы сможем наблюдать за всем, что тут происходит.

Адриан. О боги! Это уже слишком! Боюсь, мы теряем время, Акива. Я с сожалением констатирую, что ты не захотел удовлетворить мою просьбу. Ты выбрал язык откровенной издевки и досужих бредней. Я могу считать себя свободным от всех обязательств.

Акива. Помедли немного, цезарь Адриан! Наш симпозий все еще длится?

Адриан. Допустим.

Акива. В таком случае, позволь и мне оспорить твой тезис. Мне кажется, я вижу, где ошибка в твоих рассуждениях. Ты позволишь мне высказать мое мнение?

Адриан. Говори, Акива.

Акива. То, что тебе кажется поражением, на самом деле — победа. То, что тебе кажется концом, на самом деле — начало.

Адриан. Не понимаю.

Акива. Я скажу тебе притчу. Вот сеятель бросает в борозду зерно. Какова его судьба? Если зерно не умрет, то так и останется в земле, во мраке и безвестности. Оно не даст плода, и память о нем сгинет. Если же оно умрет, оно принесет плод, и вырастет колос, а потом — заколосится нива. И хотя зерно умрет, но, тем самым и победит. И зерна не исчезнут, и память о них пребудет вовеки.

Адриан. (После паузы) Зерно и поле?

Акива. Да, цезарь.

Адриан. Добровольное жертвоприношение?

Акива. Да, цезарь.

Адриан. Флегонт! Указ императора. Акива, сын Иосифа, должен умереть. Разработку церемониала казни возложить на трибуна Валерия Пизона. Все главари еврейского восстания, так называемые рабби, учителя, наставники, мудрецы и прочие, должны быть преданы суду и осуждены на смерть.

Акива. Но, цезарь, как можно осуждать до суда? Как же правосудие, римская юстиция?

Адриан. Оставь пустяки, Акива. Речь идет о серьезных вещах. Флегонт! Пиши дальше. Все эти люди должны быть казнены в один день, при большом стечении народа, причем Акива должен умереть последним, видя мучения и смерть своих приспешников.

Акива. Но, цезарь, эти люди ни в чем не виноваты! Никто из них никогда не брал в руки оружия. Они — просто ученые и толкователи Писания…

Адриан. Умолкни, Акива! Наш симпозий окончен. Ты теперь пленник, которому надлежит смиренно слушать. Не открывай больше рта, если хочешь дослушать мой указ до конца. Флегонт! Мы продолжаем. Император повелевает отобрать из числа пленных пять тысяч детей обоего пола. Среди детей не должно быть больных, увечных, слабоумных и сирот. Детей надлежит отпустить на свободу и снабдить припасами. Родителей этих детей следует продать, мужчин отдельно от женщин, за пределы провинции Римская Сирия. Детям присвоить наименование «Сыновей Акивы» с разъяснением им смысла этого названия и обстоятельств их освобождения. Далее. Евреям под страхом смерти запрещается проживание в областях Иудея и Самария. Им также запрещается приближаться к бывшему Иерусалиму на расстояние ста греческих стадиев. Контроль за исполнением указа возложить на проконсулов Секста Миниция Фаустина и Марка Тинея Руфа. Флегонт! Оформи указ по всем правилам и представь мне на подпись завтра утром. Понятен ли тебе смысл указа, Акива?

Акива. Да, вполне понятен.

Адриан. Тогда ступай прочь, Акива. Мы больше не увидимся. Флегонт распорядится, чтобы конвой тебя не обижал.

Акива. «И сказал Моисей фараону: «Верно говорил ты, ты не увидишь больше лица моего». Благодарю тебя, цезарь, за те милости, которые ты мне оказал. Жду тебя в вечности. Желаю тебе легкой смерти, Адриан.

Финальная сцена — перед казнью Акивы

Пизон и Акива.

Акива в комнате под трибунами арены в Кейсарии. Он что-то читает. Входит Пизон.

Пизон. Почтеннейший Акива! Сочиняешь очередное воззвание к бунтарям или обосновываешь избранность своего пархатого племени над остальными людьми?

Акива. Что тебе нужно, Пизон?

Пизон. Я пришел, чтобы рассказать тебе о твоей казни. Вообще-то, это дело глашатая на арене, но я не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии. Благодарение римским богам, ты должен сегодня умереть, и мы, наконец, решили как именно. Я предлагаю тебе казнь, при которой ты сможешь видеть судороги и слышать крики своих дружков, а они смогут видеть во всей красе тебя. Мы привяжем тебя к столбу, и будем сдирать с тебя шкуру острыми железными крючьями. Начнем с ног, потом все выше, выше… Наши палачи не дадут тебе потерять сознание, чтобы продлить удовольствие тебе и зрителям. Это будут лучшие часы в твоей жизни, чесночный мудрец! Видишь, как я забочусь о тебе! Но разве от жидов можно ожидать благодарности? Я на нее и не рассчитывал. Меня утешает мысль, что я исполню повеление цезаря и увижу, как ты корчишься в крови, жидовский ублюдок!

Акива. Каких удивительных уродов рожает женская утроба! Если ты думал напугать или оскорбить меня, то знай, что у тебя ничего не вышло. Я спокойно выношу поношения даже от людей, а ты не кажешься мне человеком. Ты для меня животное или неодушевленный предмет.

Пизон. Ну, конечно, ведь только евреи люди! А тут какой-то гой!

Акива. Сегодня день твоего торжества, Пизон. Помни, однако, что тебя зарежут не позже, чем через месяц. Ступай прочь!

Пизон. Я буду жить долго тебе назло! И каждый год, в день твоей смерти, буду привозить на твою могилу повозку навоза. Я не прощаюсь, Акива. Мы увидимся на арене. Я буду рядом.

Выходит.

Элиша, Аристобул и Акива.

Элиша. Мир тебе, Акива, прости, что мы тревожим тебя. Ты примешь нас?

Акива. Господи, Владыка мира! Как вы сюда пробрались? Здесь же везде охрана Пизона!

Аристобул. У Теодора по-прежнему есть печать проконсула.

Акива. Ты все еще на службе?

Элиша. Уже нет, но Руф, человек благородный, печать назад пока не требует.

Акива. Входите, прошу вас! Никак не ожидал гостей в свой последний день. Не удивляйтесь, если первое время я буду немного не в себе: здесь только что был Пизон, и у меня ощущение, что я жевал дерьмо.

Аристобул. Учитель Акива, я знаю, как перебить этот вкус. Я принес тебе вина! Я знаю, что с вином все переносится легче. Вот, возьми!

Протягивает ему мех.

Акива. Спасибо, Аристобул! Я рад вину, а еще более рад, что ты обо мне помнишь.

Аристобул. Я часто думаю о тебе, учитель. Чаще, наверное, я думаю только о Хане.

Вздыхает.

Мне очень неудобно, но у меня есть к тебе просьба.

Акива. Излагай.

Аристобул. Я всю объясню. Но давайте сначала выпьем.

Акива. Хорошо. Элиша, ты с нами?

Элиша. За что же мы пьем?

Акива. За то, чтобы каждый шел своим путем до конца.

Акива пьет первым, за ним остальные.

Лехаим! За жизнь! Меня это пожелание уже не касается, а вот вас — вполне!

Аристобул. Учитель, нас это чрезвычайно огорчает! Может, мы попробуем тебя спасти? Я готов умереть вместо тебя!

Акива. Зачем тебе умирать?

Аристобул. Я хочу спасти тебя!

Акива. Ты хочешь умереть за меня. А согласен ли ты жить ради меня?

Аристобул. Конечно! Но как мне спасти тебя?

Акива. Меня не надо спасать. Моя миссия на земле окончена и мне осталось завершить свою жизнь сегодня на этой арене.

Элиша. Ты это твердо решил, Акива?

Акива. Окончательно.

Аристобул. Но почему?

Акива. Я сделал все, к чему был призван. Мне нужно пройти свой путь до конца. Сегодня ночью я получил ответ на вопрос, много лет не дававший мне покоя. Помнишь, Элиша, страшную эпидемию, во время которой погибло столько моих учеников? Я все думал, почему это произошло? И вот сегодня понял: это из-за меня. В своей гордыне я не помнил имен моих учеников, они как бы перестали быть для меня живыми, слились в одну неразличимую массу. А вот ночью я вспомнил лица их всех, назвал каждого по имени и улыбнулся ему. Теперь я иду к ним.

Аристобул. Ты не хочешь попробовать спастись?

Акива. Если вы попытаетесь спасти меня, вас схватят и убьют вместе со мной. Я этого совершенно не желаю. У вас впереди еще длинная жизнь. Какие у вас планы?

Элиша. Я не останусь здесь ни минуты. Я немедленно ухожу с этой отвратительной кровавой арены и направляюсь в порт. Первым же кораблем я отплываю в Яффу, а затем в Александрию.