Отдаленные последствия. Иракская сага - Корецкий Данил Аркадьевич

Палач был низкорослый, полный, в широком черном балахоне и такой же остроконечной маске с прорезями для глаз и рта. Из-под балахона виднелись нелепые обтягивающие ноги желтые штаны и туфли, похоже, деревянные. На шее висела толстая белая цепь с каким-то медальоном неправильной формы.

– Жар пойдет, кожа к меди пристанет, а когда такое случается, то каждый норовит снаружи оказаться. Оно и понятно...– Толстяк вздохнул и спросил вдруг: – Танцевать любишь?

Клод Фара молча смотрел на него мутными невидящими глазами. Сквозь пелену он рассмотрел, что медальон изображает пляшущие языки пламени.

– Вот сегодня натанцуешься вволю,– бурчал палач, продолжая растирать масло по стенам котла.– Ежели, конечно, обморок тебя не свалит. Только на медном костре обморока долго ждать придется, семь потов сойдет, голос семь раз сорвешь. Я-то знаю, что говорю... Я тебе что посоветую – ты двигайся больше, прыгай, скачи... Скачи, не бойся, все равно не вылетишь отсюдова, никто еще не вылетал. Тогда и нам удовольствие доставишь, и сам скорее устанешь. А там и забытье придет...

– А «золотой» костер... это что? – спросил уборщик. Язык у него едва ворочался от ужаса.

– Обычный огонь, ничего интересного,– сказал толстяк.– Крикнут пару раз, дернутся на веревке, а потом наглотаются дыму, и дальше уже как мертвые... А ты правильно выбрал, не сомневайся. Все очень довольны. Хоть и некромант, говорят, а с пониманием...

Он отбросил палку с паклей и приставил лестницу к котлу. Двое солдат отволокли слабо сопротивляющегося уборщика к ее подножию, а на помост тем временем взошли отец Игнасий и бородач в берете. Отец Игнасий произнес короткую речь, в которой обвинил уборщика в черном колдовстве и сговоре с дьяволом и заново озвучил факт передачи нераскаявшегося грешника в руки светских властей города Женева. Затем выступил бородач, который зачитал решение магистратуры:

– ...и согласно его собственной воле предать сожжению в открытой емкости, называемой также «медным костром», а оставшиеся пепел и кости выбросить на городскую свалку...

– Ну, полезай, все готово, честь по чести,– палач слегка подтолкнул его.– И прыгай повыше, прыгай...

Уборщик замотал головой, не в силах вымолвить ни слова. Палач кивнул солдатам, те схватили уборщика за руки и ноги, заволокли вверх по лестнице и просто перекинули через край котла. Он пребольно ударился спиной, но даже и сейчас, вопреки всем своим ожиданиям, не потерял сознания. Вслед за ним в котел полетели мобильник, плеер и превратившаяся в комок мятого картона пачка «Кента». Снаружи поднялся громкий ор, от которого загудели стенки котла.

Уборщик вскочил, голова поднялась над краем котла. Внизу шумно бурлила толпа, люди гроздьями облепили крыши близстоящих домов. Над крышами, в спокойной и торжественной синеве, плыли облака; на востоке, ближе к зениту, пылал еще один раскаленный котел, такой же, как и тот, в котором ему, Клоду Фара, предстоит поджариться на виду у всей этой сумасшедшей братии... Да что же это делается?! Неужели его и правда сожгут ни за что ни про что?

В дно трижды постучали – палач дал знать, что огонь разожжен. И сразу потянуло дымом. Вновь послышался голос отца Игнасия, толпа ответила на него радостным скандированием, чем-то вроде футбольной речевки. Но потом все звуки покрыл протяжный вопль, от которого мурашки пошли по коже.

– А-а-а-а!

Клод Фара не сразу понял, что кричит он сам. Кричит и подпрыгивает, будто хочет вылететь наружу и улететь на прохладное мягкое облако. Когда он остановился, чтобы перевести дыхание, в легкие хлынул горячий смрадный воздух. Он уже весь был покрыт потом, пузырящееся масло сбегало вниз по стенкам котла, воздух плыл и дрожал. У ног уборщика собралась изрядная лужа, с поверхности которой начали срываться хлопья черного дыма, а ступни, которые он то и дело попеременно поднимал, чтобы хоть немного остудить, просто горели огнем.

Он вновь стал прыгать. Ни к селу ни к городу вспомнилось холодное подземное озеро, в котором он, окоченевший, молил об адском пекле. Все мечты сбываются! Вот как! Ура! Ура! Стоит только сильно-сильно захотеть!.. Он подпрыгивал все выше, а потом поскользнулся и шлепнулся в шипящую лужу спиной. У него чуть глаза на лоб не вылезли от боли, он издал дикий вопль, а толпа снаружи взорвалась восторженным криком... И в ответ этому крику откуда-то донесся грохот и треск, словно рушится мир.

Глава 4

Морпехи в Аль-Бааре

Макфлай ошибся – добротные каменные стены не были декорацией. За ними раскинулся целый город. По одну сторону площади возвышалась мечеть, по другую – величественный белокаменный дворец, примыкающий к высокой крепостной башне. С третьей стороны, на краю площади шумел оживленный восточный базар, хотя сейчас бурлящая в торговых рядах пестрая толпа интересовалась не столько товарами, сколько страшным Железным Змеем и его слугами. За площадью начинались жилые кварталы – нагромождение тесно стоящих глинобитных домишек, напоминающих коробки из-под обуви. Между ними змеились узкие лабиринты улочек, в которых непременно заблудится любой чужеземец. Капитан Маккойн понял, что так устроено неспроста – быстро ворваться в подобный город невозможно, захватчики обязательно завязнут в узких закоулках, где биться с ними будут даже не солдаты, а обычные жители: кожемяки, прядильщики ковров, торговцы, столяры, чеканщики и кузнецы, отчаянно защищающие свои жилища и свои семьи. Он не понимал, как удалось воссоздать впечатляюще точный уголок Средневековья, и в глубине души надеялся, что это очередная многомиллионная проделка Голливуда: очень правдоподобный муляж для какого-то исторического блокбастера. Конечно, в другое время Мако обязательно бы прошерстил эти переулки и все досконально выяснил, но его сразу повели в гости к самому здесь главному... Как он подозревал – к продюсеру этого сумасшедшего кино, довольному произведенным эффектом и наверняка накрывшему богатый стол для своих земляков... Хотя, положа руку на сердце, такая развязка казалась опытному капитану маловероятной. Но другие предположения в голову не приходили.

У входа во дворец стояли рослые бородатые стражники в блестящих шлемах, кольчугах, поножах и наручах, с круглыми щитами, копьями и висящими на кожаных перевязях саблями. Выглядели они очень натурально. Настолько, что у бесстрашного капитана поползли по спине мурашки.

Они поднялись по мраморным ступеням, тоже очень натуральным. Длинномордый старик, назвавшийся Бен-Барухом, семенил впереди, прихрамывая на правую ногу, то и дело оглядывался на гостей, помахивал сухой ручкой – сюда, сюда,– и до того старательно улыбался им, что становилось даже интересно, какое выражение принимало его лицо, когда он отворачивался. Он вел их к своему... «Солнцеподобный, всемилостивый и строгий, всезнающий и справедливый, блистательный наместник Аллаха... Ну, в общем... типа вашего президента»,– запутавшись в эпитетах перевел Ахмед.

Он шел следом за провожатым, за ним двигался капитан Маккойн, предусмотрительно расстегнувший кобуру своего «кольта», затем Фолз с «М-16» наперевес, а замыкал процессию Макфлай, привлеченный в качестве специалиста по восточной культуре и воспринимавший все происходящее как некое внеплановое развлечение. О том, что у капитана в карманах лежит по гранате со сведенными усиками, а отделения Санчеса и Андерса в полной боевой выкладке готовы ворваться и «зачистить» дворец после двух выстрелов подряд, он не знал. Как не знал и о том, что Палман получил приказ сровнять из своей пушки дворец с землей, если они не вернутся. Профессор даже не подозревал, что они могут не вернуться. Он вообще ничего не подозревал и был настроен очень весело. Зато Мако не нравилось все происходящее. Очень не нравилось. Хотя он его и не понимал. Просто многочисленные странности последних часов не укладывались в привычную схему, а значит, несли опасность...

Они прошли через несколько узких коридоров, освещенных вмурованными в каменные стены и трепыхающимися на сквозняке факелами, через длинный сумрачный зал с протянувшимся на всю длину мраморным фонтаном посередине, окруженным чем-то наподобие бронзовых плевательниц, наполненных горящим маслом; затем поднялись наверх по винтовой лесенке с высокими и неудобными ступенями, выход с которой охраняли два широкоплечих воина в кожаных кафтанах с нашитыми металлическими пластинами, в блестящих шлемах с загнутыми назад острыми навершиями и спускающимися на нос стрелками. В руках они держали обнаженные кривые сабли, уложенные на плечи,– так почетный караул морской пехоты укладывает карабины «М-4» при парадном прохождении. Завидев посторонних, стражники с лязгом скрестили сабли, закрывая проход.