Черный истребитель - Blackfighter

Он был так похож на ее брата… так мучительно, так болезненно, так нестерпимо похож. Только она не могла понять - чем именно. Другой голос - выше и глубже, совсем другое лицо - излишне тонкие, слишком правильные черты. Совсем другая пластика - легкие, порывистые, изящные движения птицы. Ее брат был не таким - крепче, медлительнее, приземленнее. Но общее было - может быть, именно в этой манере задумываться над многими, кажущимися другим обыденными вещами. Или в стремлении все делать по-своему, любой ценой не отступая от какого-то внутреннего кодекса чести. Или во взгляде - теплом и немного печальном, взгляде человека, знающего что-то, недоступное остальным, и не имеющего возможности поделиться этим.

Эрран был похож на ее брата - и все тут, и любые барьеры были этим простым фактом сметены, и она уже знала, что влюбилась - первый раз в жизни по-настоящему влюбилась. Раньше у нее получалось несколько раз с кем-то переспать, не знакомясь особенно близко, но и в этом было что-то неприятное, неискреннее. И совершенно ненужное. Тепло близости было ей незнакомо. Все осталось в прошлом, там, где остался ее брат.

Поздно ночью, когда казарма наконец-то утихла, Кэсс вышла в коридор и встала у окна. Непроглядная фиолетовая ночь, разбавляемая только синеватым сиянием работающего на пределе мощности теплового купола. Беззвездное небо, лишенное луны. Касаться пальцами оконного пластика было неприятно - он был влажным и холодным, кондиционеры тоже не выдерживали нагрузки, и в помещениях в придачу к холоду было еще и сыро. Но зато на запотевающем от ее дыхания пластике можно было рисовать узоры, и Кэсс так увлеклась этим нехитрым занятием, что не услышала шагов. А потом к ней на плечи легли руки, и оборачиваться было не нужно, она знала, кто это. Эрран молча положил подбородок ей на плечо, прижался к ней щекой, и они долго смотрели вдвоем в окно, в пустой двор, освещенный неестественно синим светом одинокого прожектора. Потом Эрран осторожно развернул ее к себе, и они стали целоваться - так жадно и неумело, словно первый раз в жизни. Кэсс закрывала глаза, чтобы ближе и полнее ощутить его, а потом открывала вновь, чтобы убедиться, что все это происходит на самом деле, но никак не могла до конца поверить.

А потом как-то незаметно они оказались во дворе, и Кэсс в кителе и форменной "водолазке" почему-то не было холодно, напротив, было жарко, и почти нечем дышать от этого жара, а во дворе было абсолютно пусто, и даже положенный по уставу часовой давно отправился греться и спать, прекрасно зная, что ничего ему за это не будет, и они с Эрраном отправились в ангар, там тоже было пусто - техники давно сбежали в свою казарму. И из какого-то ящика Эрран вдруг вытащил огромную пушистую белую шкуру, мягкую и шелковистую, и закутал в нее Кэсс, и смеялся - и она смеялась тоже, прижимая к щеке чуть светящееся в темноте белое чудо, по которому пробегали мелкие голубые искорки. И не было никаких барьеров, и не нужно было ничего скрывать, и можно было запрокидывать голову, чтобы увидеть его лицо - Кэсс была ему по плечо, и шептать, смеясь - "я люблю тебя, как же я тебя люблю…", и слышать в ответ - эхом - эти же слова…

И они занимались любовью на полу ангара, и ледяной металл казался обжигающе горячим, и темный потолок взрывался звездами и вспышками фейерверков. И Кэсс умирала от счастья, сердце билось так неровно и часто, что вот-вот должно было остановиться. Потом она не могла вспомнить подробностей, как ни старалась - только это нестерпимое ощущение счастья и свободы. Свободы от себя, от груза прошлого, от ненужных страхов. Только ласковые руки на ее груди, только счастливый смех Эррана, только фейерверк в небе…

Всю оставшуюся неделю они почти не расставались, лишь иногда отдыхая порознь, чтобы опять столкнуться в коридоре и убежать вдвоем подальше от остальных - в ангар или в каморку техников, к медикам или в тактический класс. На времянке оказалось огромное количество никому не нужных и запираемых изнутри помещений, и им никогда не было холодно. Кэсс едва соображала, что происходит вокруг, не сразу понимала, что кто-то к ней обращается или о чем-то ее спрашивает, все ее мысли были только с Эрраном. Они мало разговаривали. Но за эту короткую неделю Эрран сумел показать ей миллион вещей, которых она до сих пор не знала - что хорошо проснуться еще до рассвета и вдвоем в полной тишине смотреть, как поднимается над горами огромный шар солнца, что можно умываться ледяным снегом и, растопив его в ладонях, поить друг друга, что можно чувствовать прикосновение руки, когда она еще не коснулась твоей щеки… Они были сумасшедшими - и это было прекрасно.

А потом их так же без объяснений вернули на основную базу, и там уже было сложнее - слишком много наблюдательных глаз, слишком мало укромных мест. Они не жаловались - даже не имея возможности провести вместе еще одну ночь, они все равно чувствовали себя единым целым. На любом расстоянии, в любой ситуации они были - вместе, одним, и даже не было нужды говорить об этом.

Но настал день, когда эскадрилья Эррана отправилась в очередной рейд. Кэсс не тосковала - ей казалось, что они все равно вместе, что где-то там, на очередной восставшей планете она летит за ним следом, ведомой. И когда ее позвал к себе Полковник, она не заподозрила дурного. Тогда еще их отношения с Полковником у них были поверхностными, вполне уставными. У молодого командира звена и командующего Особым Корпусом Империи было мало точек для пересечения. Пара выволочек за бесшабашное поведение, пара бесед о том, кто из эскадрильи, по ее мнению, готов к повышению - Полковник обожал проводить подобные опросы "мнений на местах".

Полковник не сидел за столом, как при их прошлых встречах - стоял у окна, разглядывая что-то во дворе. Когда Кэсс вошла, по обыкновению - почти бегом, Полковник обернулся и смерил ее взглядом. Это предвещало большую головомойку - мелкие Полковник устраивал, стоя спиной к объекту выволочки, и нашкодившие пилоты загадывали - "обернется, или нет" Если оборачивался - стоило ждать пары-тройки таких слов, что запоминались на долгие годы.

Кэсс еще ничего не понимала. Она перебрала в уме все свои прегрешения за последнее время, не обнаружила ничего, достойного выволочки, мельком подумала, не пойдет ли речь о давно обещанном повышении в должности, и усомнилась - ее командир еще не уходил, хотя все знали, что это не за горами.

– Садись, - кивнул Полковник на легендарный стул перед своим столом. Стул был знаменит тем, что его регулярно стремилось уничтожить, услышав что-нибудь шокирующее, уже далеко не первое поколение пилотов Корпуса. Но стулу все было нипочем - выглядел он как новенький. Даже черный пластик сиденья не поцарапан.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});