В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

Рождество прошло безрадостно. Хотя Елизавета находилась вне опасности, она в течение всех праздников страдала от «тяжелого катара» и лихорадки. По словам Гусмана де Сильвы, видевшего королеву накануне Рождества, Елизавета «жаловалась на боль в желудке и во всем теле». Она по многу часов отдыхала в своей темной и душной опочивальне, за ней ухаживали камер-фрейлины, в том числе Кэт Эшли, Бланш, Дороти Стаффорд и Кэтрин Ноллис, вернувшаяся ко двору после смерти новорожденного сына Дадли. Мэри Сидни в то время еще не оправилась после рождения пятого ребенка и оставалась в Пенсхерст-Плейс.[396] В дни болезней королевы и, помимо того, регулярно раз в месяц аптекарь королевы Джон Хемингуэй снабжал ее и ее фрейлин разными пилюлями, лосьонами и благовониями. Хемингуэй всегда записывал, что и в каком количестве он посылает во внутренние покои. Судя по всему, роль «семейного врача» в опочивальне исполняла Кэт Эшли; ее регулярно снабжали цветками ромашки, розовыми листьями, розовым маслом и уксусом. Кроме того, она регулярно заказывала в дополнение к «обычным пилюлям» лосьоны, пластырь с оксикроцином, порошки от болей в груди и венецианскую живицу.

В первом полугодии 1564 г., судя по сохранившимся записям, Джон Хемингуэй поставил камер-фрейлинам 2 фунта порошка фиалкового корня (его получали из корня ирисов). Его жгли в виде благовония, окуривали им комнату.[397]

Кроме того, Елизавета и ее дамы часто пользовались ароматическими шариками и жгли во внутренних покоях можжевельник и пряные травы. Бензойной смолой, розовой водой и стираксом душили богато расшитые платья королевы. Все знали, что королева весьма щепетильна в вопросах чистоты, а неприятные запахи представляли постоянную проблему, особенно учитывая, что в покоях королевы также содержались многочисленные животные, в том числе карликовый спаниель, любимец королевы, обезьянка, кот, который ловил мышей, бывших во дворцах настоящим бедствием, и попугай.[398] Обезьянку держали «в ошейнике и на цепи», которая то и дело истиралась и рвалась, так что приходилось заказывать новую. Ошейник был «железным с петлями, которые застегивались на крючки». К нему привязывали более длинную цепь на трех шарнирах.[399] Судя по всему, обезьянка постоянно находилась рядом с королевой, так как за следующие два года придворный кузнец, Уильям Худ, выковал еще три стальных цепи.[400]

О зверьке, который в одном предписании назывался «мускусным котом», скорее всего о хорьке или африканской циветте, которая славится своим мускусным запахом, заботилась Бланш Парри. Заботу о королевском попугае, которого держали в специально построенной для него клетке, поручили Дороти Брэдбелт. В 1563 г. Джон Грин, королевский плотник, «доставил Дороти Брэдбелт одну большую клетку из медной проволоки и укрепленную пластину для попугая»,[401] а с ними «два оловянных горшка для воды – один для обезьяны, второй для попугая». Кузнец Уильям Худ изготовил также задвижки для клетки;[402] кроме того, в королевские покои доставили «6 ярдов двойного зеленого шелка», из которого предстояло «сшить занавеси для птичьей клетки».[403]

Поскольку канализации во дворцах не было, королева пользовалась «ночным стулом», переносным деревянным туалетом, который необходимо было регулярно опорожнять. Даже в королевской опочивальне, где «ночные стулья» были замаскированы «ящиками из атласа и бархата», воздух часто был «кислым и нездоровым».[404] Имелись в опочивальне и ночные горшки, которыми пользовались лишь для мочеиспускания; они были сделаны из фарфора, серебра или керамики, глазурованной оловом. Ночной горшок королевы с крышкой, на которой были выгравированы ее инициалы, стоял в подбитом ящике. Таких «ночных стульев» у нее было несколько, и все были одинаково роскошными: четыре из них, «отделанные черным бархатом, сплошь покрытым вышивкой, тесьмой и подбитым позолоченными гвоздиками, с сиденьем и спинкой, покрытыми алой тканью с золотой и серебряной бахромой», доставили в опочивальню в 1565 г., вместе с «тремя оловянными горшками в кожаных мешках на полотняной подкладке». «Ночными стульями» заведовала Кэт Эшли, а после ее смерти в 1565 г. ее обязанности, а также обязанность облачать королеву в ее сложные и пышные наряды, скорее всего, исполняли все дежурные камер-фрейлины по очереди.[405] Обитые материей и пышно украшенные ящики, в которых держали ночные горшки, позволяли незаметно опорожнять их вдали от внутренних покоев. В поездках и процессиях Елизаветы ночной горшок везли в особой карете.

Почти все рождественские праздники Елизавета пролежала в постели, и лишь в январе она вышла из опочивальни в кабинет, где ее могли видеть придворные. Королева «очень похудела»; врачи описывали ее состояние как «слабое и нездоровое». Де Сильва злорадно добавлял в депеше: «Хотя говорят, что молодой организм весьма вынослив, вашему величеству следует заметить, что ее не считают склонной к долголетию».[406]

К Новому году потеплело, и лед на Темзе растаял. Неожиданная оттепель вызвала «великие наводнения и паводки» во всей Англии и «смерть многих, и гибель многих домов». В начале февраля Елизавета дала лорду Дарнли позволение поехать в Шотландию, и вскоре он поскакал на север.[407] Королева надеялась, что Дарнли смутит покой Марии; кроме того, ей, видимо, казалось, что Дарнли станет лучшей партией для королевы Шотландии, чем Дадли, которого ей так не хотелось терять. Она надеялась, что Дарнли, «будучи красивым и сильным юношей, скорее одержит верх, ибо он находится рядом, чем Лестер, который отсутствует».[408] Мария впервые увиделась с Дарнли 17 февраля в Эдинбурге и немедленно влюбилась в него. Как она писала, «она еще не встречала такого красивого и хорошо сложенного мужчину».[409] Вскоре в посольских депешах описывали, как Дарнли «чудесным образом расшевелил» шотландский двор. Многие считали, что «королева Шотландии выйдет за него замуж».[410] В письме к своему другу сэру Генри Сидни, мужу Мэри Сидни и зятю Дадли, Томас Рандолф порицал Дадли за то, что тот не проявил больше интереса к Марии Стюарт. «Сколько стран, королевств, городов больших и малых погибло» из-за страсти мужчин к подобным ей женщинам; однако Дадли, которому предложили королевство и возможность держать Марию «обнаженную в своих объятиях», с презрением отверг и то и другое, что и окончилось приездом Дарнли.[411] После приезда в Шотландию Дарнли одному из первых написал Роберту Дадли; в письме он выражал ему благодарность и называл «своим родным братом». «Хотя я далеко от вас… я не забуду вашей доброты и снисходительности, которые вы бесчисленное множество раз мне выказывали». Стало ясно, кто стоит за его поездкой.[412]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});