Ронин - Игорь Денисенко

Но, что сказано, то сказано. Проклиная себя за излишнее любопытство и длинный язык я поднялся.

— Спасибо за все баба катя, я пожалуй пойду. Где вы говорите участковый живет? Мне ж теперь без документов никуда.,- замялся я, — вот к нему пойду заявление напишу.

— Вот сынок, — баба катя поставила видавшие виды кирзовые сапоги, тоже видимо от формы остались.

Пока я надевал сапоги она вышла и вернувшись сунула мне в карман мятую бумажку.

— Да не надо!

— Надо сынок, возьми. Тебе ж до дома добраться надо. В город приедешь телеграмму дашь родителям, чтоб не волновались и денег выслали.

— Спасибо баба катя!

Я неловко обнял полную, невысокую бабушку чмокнув его в полоску лба выступающую из под легкого ситцевого платка с розочками.

Выйдя из калитки я пошел в указанную сторону к участковому. Отойдя на приличное расстояние по дороге, я свернул на обочину и оглянулся.

Баба катя застыла у калитки в той же каменной позе. Она все смотрела и смотрела на пыльную дорогу, по которой изредка проезжали грузовые машины, поднимая медленно оседающие тучи пыли. А она все ждала когда приедет рейсовый автобус из города. Ей от калитки очень хорошо было видно автобусную остановку. И может быть именно этим рейсом приедет Дима или Саша, Татьяна или Валя, а может с далекого Ленинграда приедет Юра. Приедет хоть кто-нибудь из её детей и внуков. Но никого не было. А она так стояла и летом, и зимой, и весной, и поздней осенью.

У меня защемило сердце. Тело камня с плачущей душой. Теперь я точно знал отправителя тех непонятных телеграмм, собравших всех детей у бабы кати в 80году. Текст во всех телеграммах был одинаков, лаконичен и прост: «Приезжай к маме».

Глава 9.канитель

Есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет Дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты.

Ф. Раневская

Стемнело. Мы пили чай на кухне. Мы это княжна Ольга, домработница Пелагея и ваш покорный слуга. Престарелый конюх и истопник Тимофей ушел к себе. Я пил чай, крепко заваренный как любил, и дуя в большую кружку, размышлял на разные отвлеченные темы. Вот как же все-таки странно устроен человек. Вот скажи я сейчас Ольге, что равноправие граждан первостепенная задача человеческого мироустройства, и она проголосует за это не раздумывая. Но скажи я ей, что поскольку мы равны, то её очередь мыть посуду и топить печку. Возмущению её не будет предела. А может она согласно кивнет и станет у плиты. Но рисковать я не буду, не до истерик мне сейчас. Нужно хорошенько выспаться и продумать завтрашний день. Хватит и сегодняшних переживаний.

Примчавшись в заветный сад в пролетке, то громыхающей по камням, то вязнущей в грязи. Нет. Пожалуй, вязнущей в сырой, напоенной влагой от талого льда и снега, весенней земле. «Грязь» это то, что оставляет после себя человек. Фанерный чемодан болтало на ухабах вместе со мной. Книги гулко бились в стенку чемодана, как заключенные на пересылке. как будто догадывались о своей судьбе. Я решил от них избавиться, потому как читать мои бесценные книги времени у меня нет и не будет. А тащить их с собой дальше в прошлое не благоразумно.

Старый клен с дуплом, служивший мне в сороковых годах тайником, я не нашел. Видимо он был слишком молод. А может окружающая растительность столь разительно отличалась от будущего, что я просто не там искал? Но зато я набрел на скалу выпирающую из земли. Не знаю откуда берутся такие камни в совершенно неожиданных местах. Г ор вокруг нет? Скальных пород тоже не замечено? Но иногда такие вот каменные булыги в несколько тонн весом и размером два на три метра и в рост человека встречаются. Ученые говорят, что их принесло ледником в ледниковый период. Не знаю. Не уверен. Поживем, увидим. Знаю одно, эта булыга стояла тут в 39ом году, однажды блуждая я набрел на неё. Значит в ближайшем прошлом вплоть до ледникового периода она тут и будет. И главное это более надежное и приметное место, чем недолговечное дерево. Воткнув у подножия камня лопату, я улыбнулся, вспомнив лицо извозчика.

Не иначе он подумал, что я клад пошел закапывать. А вы бы что подумали? Если подвозите человека в лес с тяжелым чемоданом и лопатой, и человек этот просит его не ждать и пролетку отпускает? Воткнув лопату пару раз в землю я раскаялся.

Нет, это совершенно бессмысленно! Книги сгниют и испортятся в сырой земле вместе с чемоданом. Откапать их в прошлом я не смогу? Так зачем сеять бессмысленные парадоксы? Кто их найдет и когда? По большому счету они ведь никому не нужны.

Значит сжечь. Но рукописи не горят, вернее горят хорошо там всякие свитки из папируса, сгорают целые библиотеки, если их предварительно облить горюче смазочными материалами, но спалить толстые плотные книги от спички, выдирая по одному листу? Занятие варварское. Честнее будет похоронить. Приуныв, я продолжил углубляться, пока вместе с комом земли не выбросил некий легкий кирпичик, звякнувший об лопату. Жестяная коробка из под чая. И чего бы ей тут делать? Раскрыв коробку я обнаружил одинокий патрон от охотничьего ружья 12калибра. Патрон был легкий и залитый со стороны пыжа воском. Выковыряв воск и пыж я обнаружил полоску бумаги, на которой чернилами было написано..

— Никита, а вы всегда такой угрюмый? — спросила Ольга.

— Не всегда.

— Скажите, а вот жандармов вы не первый раз убиваете?

— Допустим, — сухо ответил я. — А как вы собираетесь революцию устраивать? Вы даже не представляете сколько крови прольётся.

— Значит вы террорист, — сделала неожиданный вывод товарищ Воронцова. — А с Борисом Савинковым вы не знакомы?

— Лично нет, но кое-что читал.

— И как вам «Конь бледный»?

— Замечательное произведение! — улыбнулся я, — Особенно мне понравилось эта его фраза:

«Труп полулежал, опираясь рукой о камни». Посмеялся от души. А все эти его душевные страдания террориста, бред полный. Человек либо делает то, что считает правильным и ни о каких муках совести не может быть и речи. Либо не делает, и по этой причине спит спокойно. А убивать и мучится, это садомазохизм какой-то. Лицам с неустойчивой психикой не рекомендую вообще никуда лезть.

— Никак не могу понять почему вы так жестоки! — вспылила Ольга.

— Если б я не был жесток, я бы не выжил. Если б я не был добр, то не заслуживал бы права на жизнь.

— А скажите жалость вам хоть знакома?

Из меня положительно делали чудовище. Но все это не потому, что княжна на самом деле меня таким считала. Просто она желала, чтоб я начал оправдываться и показывать себя с другой стороны. Все любопытства ради. Подыграем.

— Не жалею, не зову, не плачу. Всё пройдет как с белых яблонь дым. Увяданьем осени охваченный я не буду больше молодым.

— Хорошие стихи! — оценила Пелагея, вытирая тарелки.

— Да что ты понимаешь в поэзии! — одернула её Ольга, — Вот Игорь Северянин гений! Вы не находите?

— Не нахожу. И пожалуйста не надо на меня так смотреть. На вкус и цвет товарища нет. Человек может быть гением, его даже могут признавать как гения, говорить о нем как о гении. Но когда он сам так о себе заявляет, это по меньшей мере не скромно. И портит мое мнение об этом человеке.

— Я с вами категорически не согласна! Г ений выходит за рамки, норм морали, и он может себе позволить такое сказать!

— Я с вами тоже, — добавил я улыбаясь, — не согласен. Время позднее нельзя ли мне удалиться и поспать минут шестьсот.

Ольга поднялась из-за стола чтобы проводить меня до опочивальни. Вид у неё был недовольный и рассерженный. Наверное оттого, что последнее слово осталось не за ней.

И то, что я не оценил «Громокипящий кубок» модный в этом году.

* * *

Этой ночью мне приснился удивительный сон. Сну, впрочем, я не особо удивился. Говорят удивительные сны часто сняться на новом месте. Но с некоторых пор места ночлега у меня зачастую новые. Правда и то, что это не всегда барские хоромы.

Но иногда стог сена летом лучше сырой подушки и влажной простыни. И даже горящие дрова в камине не спасают. Мне хотелось подтащить кровать поближе к огню, но она или корни пустила или была просто не подъемной. Поэтому я провалился в тяжелую дрему лишь слегка пригревшись в постели.

Тьма. Мрак без единого проблеска света. казалось свет как таковой вообще не существует, настолько густой была тьма. Лишь серые горошины, точнее мелкий бисер чуть заметный во тьме из-за своего внутреннего чуть заметного свечения. Я знал, что вокруг каждой из горошин мечутся ещё более мелкие почти невидимые частицы спутники. И я сжимал бисерины вплотную друг к другу, сжимая зубы от напряжения,

лишь воля моя сдерживала их от разлёта в разные стороны. Пускал спутники горошин по замысловатой траектории так, что невозможно было понять какой горошине он когда-то принадлежал. Я строил кристалл длиною в 108 см, одна грань которого сходила на нет.