Ронин - Игорь Денисенко

С поклоном я вернул учителю свиток.

— Сенсей ещё не дописал книгу? — уточнил я.

— Дописал, — с улыбкой сказал сенсей, — тебя видимо смутило некая незавершенность?

Я долго думал над этим, — продолжил сенсей предложив сесть свободно, — Нельзя. Нельзя многие вещи описать, потому что они за гранью слов и понятий. Это как легкий запах с моря доносимый утренним ветром, как тень от дерева, которая не похожа на дерево. Всё

вроде бы так, но есть нечто, ускользающее от анализа разума. То, что мы называем интуиция, прозрение. То, что пришло к тебе когда ты сражаешься с повязкой на глазах.

Но все это может прийти. Главное я написал про дух воина, дух победителя. Обладая сильным духом человек обязательно станет победителем.

— А смерть? — робко спросил я, — Разве смерть в конечном итоге не побеждает всех?

— Нет ничего позорного в смерти в бою. Все мы смертны. Но можно быть мертвым и не побежденным, а можно жить мертвым. У каждого есть выбор.

— А говорят, что лучше быть живой собакой, чем мертвым львом?

— Это поговорку придумали трусы, — насупился Синмен сан, — Мертвый лев остается львом. А собака собакой. На слабого нападает, пред сильным стелется по земле. Настает время Иори когда ты наймешься на службу к дайме. Не все правители мудры одинаково. В поисках заработка не нанимайся к первому встречному. Ищи правителя достойного.

И будь ему верен как меч. Будь верен данному тобой слову, будь верен. Но прежде всего будь верен избранному тобой пути.

— Пути воина. — Подытожил Иори.

— Дорог много, ты можешь быть художником, торговцем, кузнецом, земледельцем но у всех этих дорог должен быть корень «гэй», ведь чем бы ты не занимался это должно быть «гэйдзюцу» (искусство). Возделываешь ли ты землю, строгаешь ли доску, куешь ли меч, помимо того, что ты оттачиваешь движение и совершенствуешь свое тело.

Ты познаешь жизнь и людей. Ведь, как ты уже понял, чтобы победить противника с одного удара надо знать его сущность. Угадать сходу кто он и на что способен. Но для этого нужно знать жизнь. В жизни много дорог, но путь один — совершенство. И если тебе не по пути с хозяином ты волен честно предупредить его об этом и уйти. «Падений семь, подъемов восемь».

— Но разве к ронинам не относятся как к бездомным собакам? Когда каждый его может пнуть безнаказанно. Разве ронины не призираемы всеми настоящими буси?

— Со дэс нэ, — кивнул сенсей, — в твоих словах есть доля истины. Но есть в этом отношении самураев к ронинам и привкус зависти. Ведь ронин, не смотря на все недостатки не обустроенной жизни, — Свободен! Правда и то, что часть ронинов составляют те самураи, которые не воздали последнюю почесть хозяину.

Учитель видимо имел в виду сепуку. Синмен сан в задумчивости потер подбородок.

— Но учти быть ронином, это ещё одно испытание, через которое должен пройти самурай. Не все проходят его достойно. Ты должен знать чем займешься став свободным. Я сам прошел этот путь не раз. И не жалею об этом.

Иори промолчал, и я тоже. Было известно, что скитаясь ронином Синмен сан был художником и писал картины подписывая их Нитэн «два неба», так называлась стойка воина с двумя мечами, изготавливал искусные цубы, работал плотником, охранял купцов путешествующих с товаром, и сам был купцом.

Я опять пережил миг тьмы непроглядной и непролазной. Хоть я испытал её уже не раз у меня складывалось ощущение абсолютного небытия в тот момент. Именно эта тьма ассоциировалась у меня с переживанием смерти. Дарья Дмитриевна бес сомнения удивилась, что я не сбежал, не покинул свою камеру и этот мир этой же ночью. Но когда утром меня привели в лабораторию на её лице ничего нельзя было прочесть. Она уже знала. Знала потому, что тревоги не было, и меня не искали. Может это и не входило в её планы. Но входило в мои. Я собирался ещё разок пообщаться с мастером и поговорить с Дарьей по душам, расставить все точки над i.

* * *

— Так, — скучно констатировал Юрий, — все прошло как обычно. Идем на обед. После обеда попробуем провести вторую фазу опыта.

Сотрудники потянулись к выходу. На меня никто не смотрел. Оно и славно. Скрепка подобранная мной со стола спрятана между указательным и безымянным пальцем. Охранник Сергей, сегодня это Сергей, мужчина средних лет с синей щетиной от самых глаз отлучился за обедом для меня. А я остался в лаборатории один, прикованный наручниками к скобе агрегата. Спокойный такой мужик Сергей, мне его даже жалко. какой-то он затюканный, бессловесный, не удивительно что даже до прапорщика не дорос. Нет в нем гибкости и подхалимажной жилки. Гоняют его все кому не лень то за сигаретами, то за чаем. А он только тяжело вздыхает и топает выполнять этакий «Голлем» местного изготовления. Не удивлюсь, что он био-робот. Очень уж вздыхает запрограммировано. Присев на краешек стула, я постарался сесть так, что руки мои не сильно попадали в камеру. Сделал вид, что потираю левую руку натертую наручником.

Свернуть из скрепки некое подобие буквы «Г» плевое дело, только вот одной рукой это трудно поэтому прикрываю руки головой, словно решил спать лечь.

Использовать «песок времени» решаю только в крайнем случае, когда другого выхода не будет. Очень уж не нравиться мне необратимость процесса путешествия во времени. Назад вернуться в то время, которое уже посетил я не смогу никогда. А что же остается? Вперед к динозаврам? Эти зверюшки меня никогда в восторг не приводили. И увидеть их никогда не стремился. Куча мяса и зубов. И все жрут друг друга. Тоже мне зрелище!

Вы в нашу бухгалтерию загляните, тот ещё серпентарий.

Слегка провернув крючок скрепки против часовой стрелки я нащупал упор и слегка надавил. Наручник мягко ослабил железную хватку. Не соврал Петруха, вспомнил я сокамерника. Так, значит совсем снимать не будем а оставим на одном зубце, чтоб в случае чего руку просто вынуть.

Открылась дверь и громыхая ботинками вошел Сергей неся перед собой разнос с обедом. И что у нас на обед? Рис? Суп рисовый и гуляш с гарниром. Дайте угадаю, с одной попытки гарнир — рис. Точно! Они что из меня японца решили слепить снаружи и внутри? Недоумеваю я. Впрочем такие мелочи меня на самом деле не занимают, я как всегда прячусь от главных проблем занимая мозг ничего не значащими мелочами. А занимает меня, что значит — «вторая фаза»? какой сюрприз меня ждет? Если он мне сильно не понравится, буду уходить. Так или иначе уходить. Пусть они вооружены.

Но лучше пуля чем сумасшествие и жизнь животного в психушке.

Константин Сергеев он же Юрик вошел в лабораторию возбужденно потирая руки.

— Ну? Все в сборе? Все готовы?

Очень мне его оживление не понравилось. Очень уж напоминало оно возбуждение престарелого импотента перед просмотром порнографического фильма. А «Юрик», словно учуяв запах мыслей, прямиком направился ко мне.

— Значит, так дорогуша, сейчас попробуй сосредоточиться. Сгруппировать свою личность и сознание так, чтобы ни на минуту. Ты слышишь меня? Ни на секунду не терять свое «эго» в чужом сознании. Ты меня понял?

— А что это вы мне тыкаете? — Невозмутимо спросил я, — Мы с вами свиней не пасли и на брудершафт не пили?

Юрик изумленно посмотрел на меня, словно увидел говорящую рыбу.

— Ты!..Вы не умничайте! А слушайте, что вам говорят! Если не хотите повторить судьбу своего соседа Васи!

— Пети, — поправил я.

— Что?

— Пети, — повторил я.

— Неважно! Пети, Васи. Но, чтоб все прошло хорошо для тебя..

Я выразительно посмотрел на Юрика.

— Чтоб для вас всё прошло хорошо, постарайтесь собрать всю волю в кулак. Понятно?

Мне было понятно. Дарья напряженно смотрела на меня, и за спиной Юрика шевелила губами. «Уходи!» Читал я бес труда. Но демон противоречия толкнул меня на обратное.

— Я все понял. Поехали!

* * *

В замешательстве я пробыл долю секунды, но информация обрушилась на меня как цунами. Образы и воспоминания чужой жизни давили снежной лавиной, сминая, стирая мое я, как тряпка стирает запотевшее окно. Сжигали как песчинку в огне печи. Ещё секунда и я потонул бы в чужом сознании, потерялся. Зрение уцепилось за некий кусочек реальности и я остался. Всплыл вцепившись взглядом в руки. Мои руки, догадался я. Только были они в морщинах и мелких шрамах, словно неумелый повар шинковал лук всю свою жизнь а ни разу мимо руки не промахнулся. Но руки эти не дрожали. Хотя в сердце жило предчувствия скорой кончины. И разум четко предвидя конец, хотел совершить нечто в последний раз. Старческие, сморщенные руки перебирали дорогие для сердца вещи и предметы. Вот они раскрыли расписной футляр в виде тубы для чертежей и извлекли на свет картину. Матовый рассеянный свет проникал в комнату через окно.

Руки развернули картину накрученную на валике, украшенном с обеих сторон рукоятками из красного дерева. Это — какемоно, определил я вид картины, традиционное панно на особой бумаги из рисовой соломки, наклеенной на тонкую ткань. На панно черной тушью нарисован старец, он стоит на краю скалы опираясь на меч и смотрит в долину. А за его спиной вершина горы поросшая соснами. Старик нарисован мелкими но решительными мазками. Он практически силуэт, в котором смутно угадывается кто-то знакомый. Но его эмоциональное состояние выражено очень четко. Он — уходящий, достигший своей вершины, смотрит в долину как на пройденную жизнь и в нем нет ни обиды, ни сожаления, ведь за его спиной молодые сосны тянущиеся к небу. Его ученики.