Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

— Прекрасно в Салмакиде, — мечтательно молвил Малан‑Тенгри, подъезжая к ней поближе. И она только сейчас увидела, что быки скаатов не просто мощнее, но и выше самых статных и могучих скакунов. И это зрелище потрясло ее до глубины души.

— Я давно не бывал в столице, великая богиня, и я вдвойне счастлив и рад снова лицезреть вас и вкусить прелестей столичной жизни, — продолжал между тем князь. — А имея таких подданных, таких друзей и союзников, вы должны быть бесспорно самым счастливым существом на Арнемвенде. Один ваш Аннораттха чего стоит!

— Кто‑кто? — буквально взвился Нингишзида, все это время молча ехавший по левую руку от Каэ.

— Некто Аннораттха… — немного удивился Малан‑Тенгри горячности почтенного жреца. — Один из ваших воинов — такой умелец, такой боец! Представляете, наши быки его слушаются, что вызывает недоумение и одновременно восхищение этим молодцем. Да будет вам известно, госпожа, — поклонился он Кахатанне, — что быки скаатов славятся своим свирепым нравом и преданностью только одному человеку — своему хозяину, отчего их невозможно украсть с целью перепродажи.

— А дорого ли стоит такой бык? — спросила Каэ.

— Целое состояние, — не без гордости ответствовал князь. — В Аллаэлле за эти деньги можно купить либо хороший корабль, либо двухэтажный дом со всем необходимым.

— Вы же не собираетесь завести себе быка? — тревожно спросил Нингишзида.

Кто‑кто, а он знал, чего можно ждать от неугомонной богини.

— Искушение велико, конечно. Но я постараюсь держать себя в руках, — пообещала она.

— Хотелось бы надеяться, — пробормотал кто‑то.

Трое собеседников переглянулись между собой, затем взгляды уперлись в перстень на правой руке Интагейя Сангасойи.

— Да‑да, и нечего так меня разглядывать, — заявил славный Ниппи, — почему у меня не может быть своего мнения?

… Возле дворца татхагатхи Каэ спешилась и тут же попала в мягкие и пушистые объятия Номмо, соскучившегося по своей госпоже сверх всякой меры.

— Я вас не вижу уже очень давно, — пожаловался он.

— Не клевещи на мои способности, — моментально надулся Барнаба, который топтался рядом в ожидании своей очереди. — Мы очень недолго странствовали.

— А мы с ребятами просто извелись за это время, — пожаловался маленький альв. — Надо было нам все‑таки вместе отправляться в дорогу.

— Ах, Номмо! — воскликнула Каэтана. — На наш век дорог этих хватит с избытком. Идемте лучше завтракать — вот завтраков может и не хватить.

— Дельная мысль, — одобрил разноцветный толстяк. — Сразу видна хватка Богини Истины: а истина — в чем?..

— В вине, — ответила Каэ машинально.

— Совершенно правильно! — Магнус раскланялся со всеми одновременно. — Только необходимо уточнить, что не просто в вине, а в зеленом вине из подвалов нашего великого Тхагаледжи. И, предвидя возможные словопрения по этому вопросу, я нагрузил мальчиков, — тут он широко повел рукой в сторону Могаллана и То Кобинана, которые отдувались под тяжестью огромных бутылей в соломенной оплетке, — вином и другого сорта: исключительно сравнения ради, а вовсе не для питья, как опрометчиво могут подумать некоторые.

— Великая речь! — одобрил суровый Малан‑Тенгри. — Из вас получился бы неплохой поэт, молодой человек.

— Грешен, грешен, — развел руками Магнус. — Чего скрывать? Конечно, я не Аннораттха, но тоже ничего себе стихотворец…

— А при чем тут Аннораттха? — подозрительно осведомилась Каэ.

— А мы с ним свели знакомство на днях — это новый паломник из земель скаатов, — пояснил Магнус. — Слово за слово, оказалось, что он и в магии смыслит, причем основательно, и поэзией не брезгует. Славный малый!

— И главное — везде успел, — пробормотала Каэ. — Ну что, пора и мне с ним познакомиться. Нингишзида! Ты его приказывал отыскать?

— Да, — мрачно ответил верховный жрец. — Только что‑то без особого успеха.

— Ну так повтори распоряжение — пусть его пригласят к завтраку во дворец — не откажется же он, в конце концов.

Голос Каэтаны не звучал слишком уверенно.

Что‑то подсказывало ей, что известного на всю Салмакиду Аннораттху ей увидеть не придется.

А Истина на то и Истина, чтобы не ошибаться, особенно в таких мелочах.

* * *

Жрец взмахнул кинжалом и одним длинным движением распорол тело, распростертое на алтаре, от яремной ямки до пупа. Жертва слабо дернулась, кровь широкой струей хлынула на каменные плиты, а из разверстой раны поднялось облачко пара.

Загрохотали барабаны, выбивая четкий ритм, и жрец закружился вокруг алтаря в безумной пляске. Он был еще совсем молод — не старше двадцати пяти, — и его смуглое, мускулистое, покрытое яркой татуировкой тело двигалось легко и свободно. Он был раскован и радостен, словно ребенок, он улыбался, и глаза сияли, как у абсолютно счастливого человека. Только руки, по локоть покрытые темной и густой кровью, — мощные руки убийцы — жили отдельной жизнью.

Несколько человек — воины и младшие жрецы, все сплошь юные, чуть ли не дети, — с восторгом следили за жрецом и за жертвой, которая сотрясалась в агонии на каменном черном постаменте.

— Приди, великое чудовище, и покарай своих врагов! Сразись во славу повелителя Мелькарта! — провыл жрец, кружась вокруг своей оси.

Он вращался все быстрее и быстрее, пока его тело не превратилось в своеобразный волчок — яркий и разноцветный. И метались в темноте старого храма пятна факелов — это спутники жреца и воины в страхе бежали от алтаря, ибо огромное изображение оскаленной пасти какого‑то древнего, фантастического чудовища внезапно отъехало в сторону, открыв черный провал.

И повеяло оттуда смрадом и ледяным холодом. А потом кровь, стекающая с алтаря, заструилась по тоненькому, прорезанному в каменном полу желобу, утекая в эту черноту и пустоту. И зашевелилось там нечто огромное, разбуженное запахом свежей, горячей влаги, завозилось и заворчало.

Даже восторженный жрец на миг остановился, прекратив выкрикивать свои заклинания — жалкие и бесполезные перед лицом того существа, вековечный сон которого нарушила Древняя кровь.

А потом в заброшенном капище рушились каменные своды, брызгала фонтаном человеческая кровь, и леденящие душу вопли разносились по притихшему, словно вымершему лесу. Последний оставшийся в живых воин, окровавленный и изувеченный, выбрался, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, из каменных развалин и попытался скрыться за деревьями, однако стремительная тень метнулась следом… Воин даже закричать как следует не успел.

А тело жертвы так и осталось лежать на алтаре, ибо Древние существа, обладающие собственной магией, в пищу чудовищу не годились. И только после того как тварь покинула руины своей усыпальницы, устремившись на запад, дриады и альсеиды совершили погребальный обряд над погибшим эльфом…

* * *

На высоте было холодно. Каэ куталась в плащ и крепче цеплялась за кожаную упряжь, сработанную умельцами Сонандана в считанные часы. Она невольно рассмеялась своим воспоминаниям: люди ползали по крутой шее Аджахака, словно вознамерились огромную гору запрячь наподобие лошади. И ведь вышло!

Высоты она никогда не любила. Смотреть вниз, туда, где проносится с бешеной скоростью необъятная гладь океана Торгай, не казалось ей лучшим времяпрепровождением, и Каэ старалась занять себя размышлениями и, чего греха таить, мечтами. Она не хотела мешать дракону, рассчитывая на то, что он сам обратится к ней, если сочтет возможным.

— Скоро будем на месте! — Голос Аджахака застал ее врасплох.

— Скорее бы…

— Там очень жарко, — напомнил дракон.

— Переживу. Можно задать тебе вопрос?

— Конечно, — согласился ящер.

— Почему ты так торопил меня? Что ты скрываешь? Я ведь вижу, что тебе известно больше, чем ты рассказываешь мне. И от этого становится неуютно и неспокойно на душе. Конечно, конечно, я полностью тебе доверяю, но не кажется ли тебе, Аджахак, что было бы справедливо посвятить меня во все детали предстоящего путешествия?

— Ты права, дорогая Каэ, — вздохнул дракон. — Но порой знание прибавляет лишних хлопот — и только. На тебя и так свалилось слишком много в последнее время: а всеведение и всемогущество — это не для такой детской, хрупкой души, как у Богини Истины. Впрочем, изволь, самые основные факты я тебе сообщу. Веретрагна и Вахаган, а затем и Тиермес с Траэтаоной умудрились — сознательно или совершенно случайно — отправиться на Джемар именно в тот момент, когда он существует одновременно в двух измерениях.

— Как это? — изумилась Каэ.

— Понятия не имею, — честно признался Аджахак. — С меня довольно и того, что я знаю, что раз в тысячу с лишним лет поверхность Джемара становится проницаемой. И оттуда можно попасть прямиком в другой мир. Это тоже Джемар, но совершенно особенный. И главное его отличие от всех прочих измерений заключается в том, что выбраться оттуда можно только тем же путем, каким и попал туда, и только в этот краткий промежуток времени. По сути, этот мир является огромным мешком, ловушкой, западней. И, отправившись туда, наши друзья рискуют сгинуть там, если опоздают и пропустят урочный час.