Балдежный критерий - Уильям Тенн

Среди бесчисленного множества параллельных миров можно найти то, что тебе по сердцу…

Так Дороти и сделала? И если да, кто возьмется с уверенностью сказать, какой мир реальный, а какой нет? Наверняка и в том, и в другом можно умереть с одинаковой легкостью… Нет, это не критерий.

Да и какая, в сущности, разница? Для Картера реален тот мир, из которого его выдернули, мир, где он имел положение, индивидуальность и личную цель. Мир, который он любил и куда был твердо намерен вернуться. А этот другой мир, совершенно независимо от того, насколько он реален внутри своей собственной пространственно-временной среды, не более чем мир мечты — мир, откуда ему следует как можно скорее сбежать. Вопреки логике своих ощущений, он должен признать его несуществующим — покинув или каким-то образом уничтожив.

_Уничтожив…_

Он внимательно пригляделся к Злыдню. Неудивительно, что этот тип показался ему таким знакомым!

В сознании мелькнул отблеск воспоминания о том, как несколько недель или, может быть, даже месяцев назад он видел фотографию этой самой физиономии, а под ней нравоучительную подпись.

Да. Бульварная газетенка. Он заметил ее, проходя мимо газетного стенда на 53-й улице, сразу за Мэдисон. Что-то заставило его остановиться и бросить пристальный взгляд на фотографию, занимающую большую часть первой страницы. «ЭТОТ ЧЕЛОВЕК САМ ПОГУБИЛ СЕБЯ» — вот что было под ней написано.

Далее следовало объяснение, изобилующее газетными штампами; вот, дескать, что может случиться с тем, кто не работает, спит в подворотнях, не питается как положено и беспробудно пьянствует. «Даже самые стойкие врачи и медицинские сестры отводят взгляд от этого ужасного существа, когда-то бывшего человеком».

И тем не менее фотография предоставляла всем желающим возможность увидеть именно это ужасное существо, когда-то бывшее человеком. Он лежал на носилках в переулке, где его нашли; зрелище относилось к разряду тех, которые не скоро забудешь.

Самое ужасное, что этот человек был еще жив. Пустой, ничего не выражающий взгляд, устремленный в объектив камеры. На лице и теле ни ран, ни крови — вообще ничего, кроме грязи, и все же возникало ощущение, что этот человек упал с десятого этажа или был сбит автомобилем, мчавшимся со скоростью девяносто миль в час, — однако почему-то не умер. Точнее, умер, но не совсем, только отчасти.

Тело цело, глаза открыты, человек жив — вот все, что о нем можно было сказать. При взгляде на фотографию возникала мысль о сложной органической смеси, которая должна была стать живым существом, но почему-то не стала. По сравнению с абсолютной бессознательностью этого, с позволения сказать, «человека», кататония казалась в высшей степени активным состоянием.

Согласно заметке, именно в таком виде его нашли в переулке, доставили в городскую больницу и десять часов доктора бились над ним, пытаясь вывести из этого состояния. Тщетно. Никакой реакции.

Картер хорошо запомнил фотографию. На ней был изображен Злыдень.

Возможно, в этот самый момент в одной из больниц Грен-вилла испуганная, борющаяся с дурнотой Лия смотрит на другое тело, имеющее отдаленное сходство с неким Картером Брауном, но в одном важном отношении в точности напоминающее ту давнишнюю фотографию. Тело едва живое, не реагирующее ни на какие раздражители, способное лишь просто существовать — поскольку его сознание находится в другом месте.

Здесь, в этом личном шоколадно-конфетном мире Дороти.

Он должен выбраться отсюда. Несмотря ни на что, он непременно _выберется_ отсюда.

Только для этого ему нужно что-то вроде динамита. Психологического динамита.

— …Даже перерезать себе глотку, — продолжал между тем свой тягостный рассказ Злыдень. — Ох, может, вначале я и смог бы перерезать себе глотку, если бы додумался до этого. А теперь слишком поздно: стоит попытаться, и мне делается как-то все равно. Я и голодом себя морил, но все без толку. Тут и есть-то нечего, кроме сладостей. Ну, можно перестать их есть, и что с того? Здесь можно вообще ничего не есть, можно даже не дышать. Перестань дышать, и все равно не умрешь. Точно говорю, Мак, точно. Можно не дышать часами, и ничего не случится. Здесь случается только то, что она хочет, чтобы случилось. Вот и весь сказ.

Картера охватило отчаяние, но сдаваться он не собирался.

— А как же, в таком случае, мы сейчас сидим здесь с тобой и разговариваем обо всем этом? Мы даже можем придумать какой-нибудь осуществимый план, а ведь она вряд ли хочет, чтобы это случилось. И все же мы сидим и разговариваем. Значит, на самом деле случается не только то, что она хочет.

— Мак, ты все еще не въехал. Если мы сидим тут с тобой и болтаем, значит, она этого хочет. Раз она посчитала, что мы должны быть вместе и разговаривать, значит, мы будем вместе и будем разговаривать. А она покуда тоже не дремлет, придумывает, что делать дальше. Что бы мы тут ни планировали, ее это не заботит. Все равно без толку.

Картер нахмурился, но не из-за разъяснения Злыдня, а из-за неожиданного и очень неприятного подтверждения его слов. Что-то с силой потянуло его, принуждая покинуть облако и опуститься на конфетную поверхность.

Дороти вернулась и хотела, чтобы он снова был рядом и выполнял ее желания. Картер так сильно сопротивлялся этой тяге, что даже вспотел.

Тяга стала сильнее, еще сильнее.

Он до боли стиснул кулаки.

— Шоколадно-Молочное Чудище, — сквозь стиснутые зубы заставил он выдавить из себя. — Помни — _Шоколадно-Молочное Чудище._

Злыдень заинтригованно посмотрел на него.

— Эй! — сказал он, — Сделай доброе дело, Мак, — обругай ее еще раз. Так приятно слышать ругань, честно тебе говорю. Даже если я тут же забываю проклятия, мне нравится их слышать, хотя бы ради прежних времен.

Картер, погруженный в свою собственную борьбу (его колотило в кресле, локти он плотно прижал к бокам) покачал головой.

— Нет, — тяжело дыша, сказал он, — Не могу. Не сейчас.

— Понимаю. Это трудно. В смысле, я и сам прошел через это. Когда я тут только появился, то поначалу тоже сопротивлялся ей каждый раз, когда чувствовал, что она посылает мысль. Сопротивлялся, сопротивлялся, но — ничего не выходило. Знаешь, как со мной все случилось? Я слонялся по Восточным Пятидесятым, по Саттон-плейс и так далее. Ради глотка спиртного, в поисках места, где на ночь голову приклонить. Все впустую. Замерз, как собака, но проклятый мир держал карманы застегнутыми. Приходит ночь, прилечь негде. Я не сплю, хожу, чтобы не замерзнуть. Часов в пять-шесть утра я уже готов — мешок с отбросами, больше ничего…

Вопреки своей решимости сопротивляться, Картер обнаружил, что уже стоит на ногах. Он чувствовал, что лицо его налилось кровью от усилий. Нужно остановить ее прямо сейчас. Это единственный способ лишить ее мир силы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});