Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

У нас второй день плохая погода.

Будьте здоровы, мой дорогой, несравненный. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

49. Чайковский - Мекк

Гранкино,

24 июня [1882 г.]

Я все еще здесь, дорогая моя! Мне бы совсем хорошо было здесь, по крайней мере, совершенно покойно и удобно для занятий, но меня сокрушает Модест. Кроме того обстоятельства, что у него образовалась фистула и что необходимо будет сделать операцию, меня вообще смущает его худоба, слабость, болезненность. Все перенесенные им от матери его воспитанника и ее приспешников неприятности имели на него подавляющее влияние. Подобно мне, он совершенно не умеет спокойно и философски взирать на проявления всякого рода неправды, слишком волнуется, раздражается и теряется. Читая недавно полученное от душеприказчика покойного Конради письмо, в котором тот, движимый какими-то непонятными побуждениями, требует от Модеста, чтобы он вместе с ним нарушил волю завещателя в ущерб детям, но на пользу г-жи Брюлловой (матери), Модест побледнел, как скатерть, и едва не лишился чувств и потом целый день проболел. Чтобы все это покончить, ему необходимо поехать в Петербург и так или иначе уяснить дело и определить свое положение. Я не могу решиться пустить его одного, и как мне это ни тяжело, но провожу его до Петербурга и в первое время хочу быть около него до тех пор, пока он не успокоится и не решит, расставаться ему с Колей, или оставаться при нем. Не знаю еще, когда мы предпримем эту поездку, но думаю, что в начале июля. Между тем, мне и в Каменку нужно заехать, так как меня ожидают там письма, и в том числе Ваше. Не знаю, как все это устроится, но прошу Вас, дорогая моя, не трудиться писать мне до тех пор, пока я не напишу Вам чего-нибудь решительного. Завтра придет почта, и я надеюсь получить от Вас какое-нибудь известие. Мне так интересно знать, как Вы устроились на новом пепелище, нравится ли Вам оно и какие Ваши планы, т. е. долго ли останетесь в Плещееве.

Из Каменки имею очень мало известий. Знаю только, что сестра со своей спутницей уехала уже в Карлсбад, перед отъездом пролежавши, однако, дня три в постели. Я очень рад, что она, наконец, в Карлсбаде; эти воды одни только могут поддержать и даже совершенно исцелить ее. Пишут мне, что после бесконечной засухи теперь в Каменке другая крайность: дожди и грозы, из коих одна побила градом несколько сот десятин пшеницы. Здесь я воочию узнал, что за ужасное бедствие хлебный жук, которого, слава богу, в Каменке еще не знают. Это хуже серого жука, уничтожающего свекловицу. Работаю я насколько возможно усердно; теперь опера подвинулась настолько, что, если останусь жив и здоров, осенью начну инструментовку.

Будьте здоровы, дорогой друг.

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

50. Чайковский - Мекк

Гранкино,

26 июня [1882 г.]

Дорогой друг! Пишу Вам лишь несколько слов. Модесту приходится продлить здесь свое пребывание вследствие разных причин, а так как я не могу его оставить, то и я здесь останусь еще довольно долго, а потому прошу Вас, в случае, если Вам угодно будет написать мне, адресовать по-прежнему. Если же Вы уже писали мне в Каменку, то письмо мне перешлют сюда. Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Надеюсь, что Вы здоровы и довольны своим новым местопребыванием.

51. Чайковский - Мекк

Гранкино,

30 июня [1882 г.]

Милый, дорогой, бесценный друг! Я очень соскучился, так давно не имея от Вас известий; думаю, что Вы писали мне один раз в Каменку, и надеюсь, что с завтрашней почтой получу его.

Третьего дня я был в большом волнении. Модесту сделали довольно серьезную и мучительную операцию. Совершена она уездным молодым врачом, не внушавшим мне никакого доверия, но так как нельзя было откладывать дела, то пришлось обратиться к нему. Не знаю, хорошо ли он сделал то, что было нужно, но надеюсь, что недаром бедному брату пришлось вытерпеть резню. Дня через три или четыре мы узнаем, каковы результаты операции и можно ли считать Модеста окончательно вылечившимся.

Теперь стоят здесь такие жары, каких давно не приходилось мне испытывать, и, как всегда в подобных случаях, я чувствую себя нехорошо и, главное, сплю очень плохо. Тем не менее, пребывание в Гранкине мне приятно. Степь так хороша под вечер и рано утром! Воздух здесь в сравнении с каменским так чист, и, потом, я так люблю настоящее деревенское захолустье, столь глухое, что точно будто находишься в какой-то первобытной стране.

Из Каменки имею очень редкие известия, но, кажется, там все благополучно в доме. Зато в хозяйстве случилась невзгода: град, побивший двести пятьдесят десятин пшеницы. О сестре моей знаю только, что она уже в Карлсбаде и начала лечение.

Работаю очень усердно и аккуратно. Мало-помалу у меня появилось если не пылкое увлечение к моему сюжету, то, по крайней мере, теплое отношение к действующим лицам. Как мать, которая тем более любит ребенка, чем более он причинил ей забот, тревог и волнений, я уже испытываю отеческую нежность к новому своему музыкальному, чаду, столько раз причинявшему мне тяжелые минуты разочарования в себе самом, и почти до отчаяния, а теперь, несмотря на всё это, уже порядочно и здорово растущему.

Будьте здоровы, дорогая.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

52. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

5 июля 1882 г.

Милый, дорогой друг мой! Как мне больно, как тяжело, что я не могу, как прежде, в более счастливое время для меня, писать Вам часто и длинные письма, но рука моя в таком состоянии, что я после каждых двух строчек должна ей давать отойти, и я с горем убеждаюсь, что потеряю ее совсем. Никакие средства не помогают, и она приходит всё в худшее и худшее состояние. И самое горькое для меня в этом положении будет лишение возможности беседовать с Вами, мой дорогой, единственный друг. С Вами я отводила душу, отдыхала, вознаграждала себя за много, много горя, которое имею в жизни, и потерять это единственное утешение - очень больно и обидно.

Я написала Вам в Каменку, милый друг мой, через Колю и Сашу, которые уехали туда неделю назад. В письме я послала и перевод Вам на бюджетную сумму, и немножко боюсь, чтобы письмо это не затерялось в Каменке без Александры Ильиничны.

Мальчикам моим чрезвычайно весело в Каменке. Коле не хочется уезжать. Я отсрочила им отъезд оттуда до четверга, 8 июля. Коля пишет мне, что Вас ждали в Каменке очень нетерпеливо. Бедный Модест Ильич, как мне жаль его. Я ужасно боюсь всяких операций; дай господи, чтобы он поправился как можно скорее и вполне.

У меня очень хорошо, и я ужасно желала бы показать Вам мой новый уголок. Я с каждым днем всё более и более привязываюсь к нему; это не грандиозно, как Браилов, но чрезвычайно милый, изящный и в высшей степени благоустроенный уголок, а я это ужасно люблю. Природа прелестная, растительность густая, роскошная, река чистая, глубокая, одним словом, прелесть как хорошо. Саша прозвала Плещеево le petit Trianon, но я нахожу, что оно красивее Trianon, потому что местоположение лучше.

Мы уже начинаем входить в колею обыкновенной жизни. В Каменку я писала Вам о моей Саше и дурном состоянии ее беременности, вследствие которого она поселилась в Сокольниках на моей даче, чтобы быть на глазах у акушера, а теперь, в прошлое воскресенье, она разрешилась опять сыном (это уже четвертый) на седьмом месяце. Ребенок жив, но, конечно, с ним очень много хлопот. Саша, слава богу, чувствует себя хорошо.

Вы, вероятно, читали в газетах, милый друг мой, об ужасном несчастии на Московско-Курской дороге, где погибло около ста человек. Это ужасно - эти железные дороги. Читали ли Вы также о смерти Скобелева? Мне очень жаль его; придет война с Пруссией, и его будет очень недоставать. В Москве в день его смерти сильно распространился слух, что его отравили немцы, но потом разъяснилось, и теперь говорят, что он умер от кутежа.