Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Здоровье Модеста требует, чтобы он принял некоторые серьезные меры, но я ожидал худшего и очень был обрадован, увидев его на ногах и довольно бодрым. Через несколько времени я хочу, однако же, свезти его в Харьков, чтобы посоветоваться с хорошим доктором.

Гранкино не имеет никаких особенных прелестей. Это крошечный оазис среди бесконечной степи. Сад недурен, но очень еще молод. Лесу нет кругом на расстоянии сотен верст. Но зато здесь тихо до того, что даже днем ни единый звук, кроме шелеста листвы, не нарушает тишины. После каменского многолюдства и суеты мне очень приятно было очутиться в деревенском уединении. Купанье есть довольно изрядное. Заниматься будет очень удобно.

Покойный Конради похоронен в саду, близко от дома. Это придает усадьбе несколько грустный характер. Я останусь здесь, вероятно, недели три.

В день моего отъезда я получил (Вы, вероятно, очень этому удивитесь, дорогая моя) от Вас две телеграммы, в которых Вы меня просите телеграфировать Коле насчет посещения гр. Литке. В первую минуту я никак не мог понять, что все это значит. Но когда стал внимательно их просматривать, то оказалось, что это телеграммы, отправленные Вами еще 5 мая, но адресованные в Смелу. Помню, что тогда в письме Вашем, где Вы поручали мне устроить свидание Коли с Анной, Вы упоминали о посланной мне телеграмме, которую я, однакоже, тогда не получил, и думал, что Вы почему-либо решили не посылать депеши и ограничиться письмом. Теперь вижу, что Вы мне телеграфировали, но не в Каменку, а в Смелу, где на телеграфе не знают о моем существовании, и поэтому телеграммы пропутешествовали целый месяц, прежде чем дошли до меня. Недоразумение произошло оттого, милый друг, что, когда Вы в прошлом году проживали за границей, я на случай надобности просил Вас адресовать депеши в Смелу, для пересылки в Каменку. Дело в том, что телеграммы на иностранных языках в Каменку не принимаются. Находясь же в России, нужно адресовать депеши так же, как и простые письма, в Каменку прямо.

9 июня.

Мне чрезвычайно нравится здешняя тишина и приволье. Вот настоящая деревенская жизнь. Я уже начал заниматься и надеюсь, что здесь Дело пойдет у меня быстро и хорошо. Прогулки здешние чрезвычайно однообразны: кроме бесконечной ровной степи ничего нет. Сад будет большой и великолепный, но он еще очень молод. Но степь так хороша вечером или под вечер, воздух так чист, что я на это не жалуюсь. Почта ходит сюда раз в неделю, газет не получается, и потому живешь в совершенной изолированности от всего мира, и это имеет для меня много прелести. Подчас я испытываю здесь, только в бесконечно меньшей степени, те ощущения полного довольства, которые в такой сильной степени и так постоянно испытывал, когда живал в Браилове и особенно в Симаках. Боже мой, как тяжко подумать, что уже никогда, никогда не повторятся эти полосы столь невыразимого 'блаженства и счастия!

Боюсь, что, пожалуй, письмо из Каменки, в коем я сообщил мой адрес, не дошло, и поэтому еще раз прилагаю его. Беспредельно любящий Вас

П. Чайковский.

Адрес: Полтавской губ., Константиноградского уезда, почт. ст. Ново-Николаевка, оттуда в Гранкино, П. И. Ч.

47. Чайковский - Мекк

Гранкино,

16 июня 1882 г.

Дорогая моя! Я получил Ваше письмо из Плещеева еще четыре дня тому назад, но не мог отвечать раньше потому, что почта отсюда ходит только два раза в неделю. Как Вы можете, милый друг, просить у меня извинения? Напротив, я на коленях должен просить у Вас прощения за беспокойство - и в какое время! Как раз, когда Вы были в суете переездов и водворения. Но дело в том, что, привыкши получать от Вас бюджетную сумму всегда приблизительно двумя неделями раньше, а в то же время зная, как часто стали теперь не доходить письма, я вообразил, что Вы мне прислали в простом письме перевод, и испугался. Прошу Вас убедительно, дорогой друг, простить меня за то, что я причинил Вам всё это беспокойство. Я уезжал тогда из Каменки, не знал, что предпринять для разъяснения недоумений моих и не нашел другого способа, как прямо спросить Вас.

Так как я не знаю наверное, сколько еще дней пробуду здесь, ибо и положение самого Модеста таково, что, может быть, не сегодня - завтра ему придется ехать в Петербург по делам, то попрошу Вас, дорогая моя, бюджетную сумму послать в Каменку, где приблизительно дней через десять я, наверное почти, буду, а если письмо придет и раньше меня, то это ничего. Мне по некоторым причинам удобнее получить перевод, но если это составляет хоть малейшее затруднение, то пожалуйста пришлите бумажки. Всякие непростые письма нужно адресовать в Смелу. Еще по этому поводу не могу не прибавить следующее. Весьма может быть, что по случаю покупки имения и обзаведения Вам так много нужно наличных денег, что даже и моя бюджетная сумма стесняет Вас. Знайте, дорогая моя, что для меня совершенно убийственна мысль, что из-за меня Вы хоть одну минуту испытаете затруднение. Я могу ждать сколько угодно. И вообще для меня в бесконечной степени легче перенести всякое лишение, чем смущаться мыслью, что Вы из-за меня потерпите хотя бы малейшее стеснение. Ради бога, поступайте в отношении меня, как с другом, столь крепко и беззаветно Вам преданным и так любящим Вас, что для меня Ваше полное спокойствие и благосостояние есть необходимое условие моего спокойствия и счастия.

Пишу Вам совершенно больной; вчера целый день пролежал. Не знаю, чему приписать мое нездоровье; думаю, что простудился, купаясь. Однако жар проходит, и завтра надеюсь совсем оправиться. По получении сего письмеца, не пишите мне более сюда, а в Каменку.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Как я рад, что у Вас теперь есть гнездышко!

48. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

24 июня 1882 г.

Дорогой, несравненный друг! Спешу написать Вам несколько слов и послать перевод через моих мальчиков, которые едут в Каменку через два часа. Благодарю Вас бесконечно, мой бесценный друг, за то, что Вы не сердитесь на меня за мою непростительную забывчивость.

Коля и Сашок, в особенности, конечно, Коля, выпросили у меня позволение ехать скорее в Каменку. Коля влюблен по уши и недавно был в отчаянии до слез: Анна Львовна проехала в Москве и обратилась к нему с поручением, согласно его же просьбе, о вагоне, а он в это время был в Плещееве и получил записку Анны Львовны через несколько дней после ее проезда в Москве, и я Вас попрошу очень, очень, милый друг мой, оказать моему бедному юноше заступничество перед А[нной] Л[ьвовной], чтобы оправдать его в этой неисправности, потому что он был в ужасном горе. Если Вы будете в Каменке во время их пребывания там, то я надеюсь, дорогой мой, что, конечно, Вы не только не будете стесняться видеть их, но если и без этого их присутствие там надоест Вам, то Вы скажете им, чтобы они уезжали. А для того, чтобы никого не ставить в затруднение передать им Ваше поручение, будьте так добры, напишите им на клочке бумаги, что, мол, милые люди, пора Вам уезжать. Пожалуйста, не церемоньтесь с ними, дорогой мой. Вы этим очень меня успокоите.

Благодарю Вас очень, добрый мой друг, за выраженное Вами удовольствие в том, что я имею опять гнездышко, и скажу Вам с особенною радостью, что это прелестный уголок. Как бы я желала, мой дорогой, чтобы Вы осветили мне это гнездышко Вашим посещением ему и чтобы оно Вам понравилось, - тогда я бы окончательно полюбила его. Не знаю еще сама, как бы, в какое время это приладить, но хотелось бы мне этого очень, очень.

Вчера от меня уехала моя Саша. Она заезжала ко мне на два дня проездом в Москву, куда ей предписал доктор немедленно переехать, потому что в ее беременности явился симптом, требующий постоянного наблюдения доктора, и она поселилась в Сокольниках на моей даче.

Бедный Модест Ильич, как гадко с ним поступают. Я не знаю, милый друг мой, кто Вам сказал, что закон за мать Коли? При данных обстоятельствах, что мать развелась с их отцом, предоставила ему детей, а себе приобрела другого мужа, она не может иметь на них обыкновенных прав матери, она лишилась их и уже ни в каком случае не может отменить волю их отца, который именно сохранил права над детьми. Не верьте, милый друг, тем, которые Вам говорят о ее правах по закону; этот закон относится к матерям вообще, а она составляет исключение и уже никак не может опираться на этот закон. Пусть Модест Ильич не дает ей Колю, - жаль ведь бедного мальчика.