Скажи пчелам, что меня больше нет - Диана Гэблдон

и инцест, — заметил Ричардсон, перелистывая страницы нового документа. — Ну и ну, лорд Джон. Ну и ну.

— Сядь, Перси, — сказал Грей, чувствуя невыразимую усталость.

Однако его настроение капельку улучшилось, когда он мельком увидел заголовок документа: «Признание П. Уэйнрайта». Выходит, Перси сохранил последнюю частичку самоуважения и не назвал Ричардсону свое настоящее имя. Грей попытался перехватить взгляд Перси, но бывший сводный брат смотрел на свои руки, сложенные на коленях, как у школьника.

А ведь ты пытался меня предупредить.

— Напрасно хлопочете, мистер Ричардсон, — холодно произнес он. — Мне все равно, что вы будете делать с этими документами; джентльмен не спасует перед шантажом.

— Увы, почти все пасуют, — сказал Ричардсон едва ли не с сожалением. — Однако я вас не шантажирую.

— Разве? — Грей махнул рукой на папку и небольшую пачку бумаг. — Тогда что же означает эта шарада?

Ричардсон сложил руки на столе, откинулся назад и посмотрел на Грея, судя по всему собираясь с мыслями.

— У меня есть список, — наконец заговорил он. — Лиц, действия которых привели — прямо или косвенно, но бесспорно — к определенному результату. В некоторых случаях действия совершены самим человеком, в других — он или она просто способствовали. Ваш брат — один из тех, кто будет способствовать определенному развитию событий, которые, в свою очередь, решат исход этой войны.

— Что?

Действия привели… будет способствовать… решат… Грей покосился на Перси — тот поднял глаза, однако тоже пребывал в полном замешательстве, и неудивительно.

— В самом деле — что? — Ричардсон наблюдал, как мысли одна за другой отражаются на лице Грея. — Могу ошибаться, но, по моим сведениям, ваш брат собирается выступить с речью в Палате лордов. И последствия этой речи повлияют на решение британской армии — а значит, и Парламента — о продолжении войны.

Перси слушал в совершенном недоумении, и Грей его не винил.

— Я хочу, чтобы ваш брат не произносил эту речь, — заключил Ричардсон. — Думаю, ваша жизнь и честь — единственное, что может ему помешать.

Он склонил голову набок, наблюдая за Греем.

Джон моргнул.

— Вы плохо знаете моего брата, если так думаете.

Ричардсон пренеприятно улыбнулся.

— Вы сами видели, как человека повесили за содомию.

— Да.

По правде, он не только присутствовал на повешении, но и тянул Бейтса за ноги в отчаянной надежде ускорить его конец. Грей обнаружил, что одной рукой рассеянно потирает грудь в том месте, куда его пнул Бейтс.

— В американских колониях люди столь же нетерпимы к извращениям, как и в Англии… а может, и более. Хотя, при определенном везении, толпа забьет вас камнями прежде, чем вас официально вздернут, — рассудительно добавил Ричардсон и кивнул на бумаги на столе. — Уверяю, ваш брат оценит это предложение. Вы с мистером Уэйнрайтом останетесь на борту в качестве моих гостей, а копии заявлений передадут вашему брату. Что произойдет с вами дальше, будет зависеть от его светлости.

Ричардсон закрыл папку, взял ее и поклонился.

— Вам принесут еды. Доброго дня, господа.

137

Постыдные и возмутительные действия

Узнав об исчезновении отца, Уильям сразу же приступил к его поискам и начал со штаба генерала Прево.

Там ему сказали, что не видели подполковника лорда Джона Грея. Однако очень хотели бы знать, где он находится, поскольку командир полка, его светлость герцог Пардлоу, возложил ответственность за оставшихся в Саванне солдат на лорда Джона, и хотя старшие офицеры вполне способны держать солдат в полной боевой готовности, они, безусловно, будут признательны за более конкретные приказы, если таковые поступят.

По крайней мере, они знали, где дядя Хэл — или где он должен быть. В Чарльстоне.

— Что чертовски облегчает дело, — сказал Уильям Амаранте по прошествии двух дней поисков. — Но если папа в скором времени не объявится…

— Полагаю, тебе придется разыскать батюшку Пардлоу в Чарльстоне. При условии, что он… — Не договорив, она закусила губу.

— Что? — спросил Уильям, будучи не в настроении гадать.

Кузина ответила не сразу, а подошла к буфету и достала пузатую черную бутылку. Он тотчас узнал немецкий бренди, который папа и дядя Хэл называли черным бренди, хотя на самом деле он назывался «Кровь мучеников». Уильям нетерпеливо отмахнулся.

— Я не собираюсь пить.

— Понюхай.

Амаранта откупорила бутылку и теперь держала у него под носом. Молодой человек быстро понюхал, замер и снова принюхался, уже более внимательно.

— Я не претендую на роль знатока бренди, — сказала наблюдавшая за ним Амаранта. — Но батюшка Пардлоу однажды угостил меня. У этого другой запах… и вкус.

— Ты его пробовала? — Уильям вскинул бровь, и она пожала плечами.

— Только на кончике пальца. Вкус такой же, как и запах, — обжигающий, пряный. Словом, не такой, каким должен быть.

Уильям окунул кончик пальца и попробовал. Действительно, вкус какой-то… незнакомый. Он вытер палец о штаны и уставился на кузину.

— Ты намекаешь, что кто-то его отравил?

В суете последних дней его природный скептицизм несколько поутих, и предположение уже не казалось Уильяму невероятным.

Поморщившись, Амаранта осторожно вставила пробку обратно в бутылку.

— Несколько недель назад батюшка Пардлоу спросил, известна ли мне наперстянка. Я ответила «да», и что она в изобилии растет в саду у миссис Андерсон, возле дорожки. — Она прерывисто вздохнула, словно корсет был слишком тесным, и встретилась взглядом с Уильямом. — Я сказала ему, что растение ядовито. А потом нашла это, — кузина кивнула на бутылку, — в сейфе у него в кабинете. Некоторое время назад он дал мне ключ, — многозначительно добавила она, — потому что там все мои драгоценности.

Уильям посмотрел на бренди, черный и таящий опасность. Пальцы на руке, прикасавшейся к бутылке, внезапно похолодели и слегка задрожали. Молодой человек нетерпеливо потер их о рукав.

Не то чтобы он сомневался в способности дяди Хэла убить кого-то в случае необходимости; просто не предполагал, что дядя выберет яд. Уильям поделился этим соображением с Амарантой, которая долго смотрела на бутылку, а затем перевела обеспокоенный взгляд на него.

— Как думаешь, вдруг он собирался… покончить с собой? — тихо спросила она.

Уильям сглотнул. Перед лицом неминуемой перспективы рассказать жене о том, что стало с их старшим сыном, и возможной перспективы опозорить и уничтожить семью и полк… Уильям не верил, что Харольд, герцог Пардлоу, ухватится за самоубийство как за спасение, и все же…

— Ну, он ведь не взял ее с собой в Чарльстон, — твердо сказал Уильям. — Дотуда не более трех дней