Совьетика - Ирина Маленко

Но один раз товарищ Сон неожиданно оглянулся и перехватил мой взгляд. Не успела я даже испугаться, как его лицо вспыхнуло словно фитиль в лампочке накаливания, и я почти физически почувствовала на себе его взгляд ответный – таким рентгеновским он был.

Господи! Да что же это творится?! С ума мы оба, что ли, сошли? Пора кончать это безобразие.

Я заметила, что начинаю дрожать, как овечий хвост. И притворившись, что я сплю, сама не заметила, как заснула на самом деле…

А проснулась, когда автобус вдруг резко остановился.Уже возле гостиницы, и двери его открылись. Я пулей вылетела из него, ни на кого не глядя.

Проходя мимо меня в вестибюле, когда я брала ключ от своего номера, товарищ Сон наклонился к моему уху и сказал:

– Евгения, я займусь Вашими ребятами сегодня же. Вы зовите меня теперь просто Ри Ран. Договорились? Будем знать Вы да я .

– Хорошо,- выдавила я из себя,- А Вы зовите меня просто Женя, ладно?

И мое сердце заколотилось как после стометровки.

… Вечером в баре гостиницы, где мы обычно сидели и разговаривали, мы с Чжон Ок рассказывали друг другу о своих жизнях. Конечно, я не рассказала ей и десятой доли того, что обо мне знал теперь товарищ Сон. А его с нами почему-то не было, и я поймала себя на том, что мне без него тоскливо.

– А товарищ Сон? – вдруг вырвалось у меня помимо моей воли, когда Чжон Ок закончила свой рассказ,.- Девушки, наверное, в очереди стояли, чтобы с ним познакомиться. Умник, красавец, с хорошим характером; просто не может быть, чтобы он до сих пор оставался холостяком!

– Товарищ Сон – вдовец, – бесхитростно сказала Чжон Ок.- Вот уже 5 лет. У него две маленькие дочки.

Глава 22. Ах, Ри Ран!…

«Сегодня повсюду на нашей Родине царят характерные эмоции и романтика сонгунской эпохи.»

(«Кымсугансан», номер 5, 97 год чучхе)

…Я сидела на 47 этаже, в вертящемся вокруг собственной оси ресторане на вершине отеля «Янгакдо», откуда Пхеньян был виден с высоты птичьего полета, и ждала Ри Рана. Ресторан вращался медленно, почти незаметно, но все-таки вращался, и когда я замечала, что то или иное здание находится не там, где было всего минут 15 назад, у меня начинала кружиться голова.

…Прошло уже почти 3 месяца с тех пор, как я оказалась в этой удивительной стране. После первых двух ознакомительных недель Донал и Хильда увезли меня на озеро Сичжун, в грязевой санаторий в густом сосновом бору, где, как утверждал Ри Ран, «на песчаном берегу цветут морщинистые розы». Мне они такими уж морщинистыми вовсе не показались, но предъявлять претензии было не к кому, потому что на этот раз почти все время из корейских гидов со мной была только Чжон Сук. А Ри Ран приезжал к нам в санаторий только на выходные. Я даже было подумала, что кто-то все таки проведал о нашей с ним кэсонской беседе, и его поэтому удалили от меня подальше – и очень от этого переживала.

Но он все-таки никуда не исчез, а в один прекрасный день приехал насовсем и привез с собой на машине моих сорванцов! Мама с Лизой, как оказалось, задерживались; маме опять пора было оформлять новый паспорт.

Как я обрадовалась, когда мои мальчишки бросились мне на шею! Им к тому времени было по 4 года, и я вдруг с ужасом представила себе расстояние от Москвы до Пхеньяна.

– Кто же это довез их сюда? – cпросила я Ри Рана.

– Военная тайна, – улыбнулся он.- Не волнуйтесь Вы так, мы с Чжон Ок займемся Вашими мальчиками, а Вы смело занимайтесь своими делами. И поправляйтесь.

«Поправляйтесь»? Ах да… Я было совсем забыла о своем здесь статусе.

Конечно, раздумывать обо всем этом мне было особенно некогда: программа моей подготовки, которую обрушили на мою голову словно ведро холодной воды Донал и Хильда, была очень напряженная. Я бы даже сказала, напряженная не по-ирландски. И включала в себя гораздо больше, чем то, что перечислил мне Донал во время нашей первой встречи в пхеньянской гостинице. Кто-нибудь может объяснить мне, зачем меня, например, учили нырять? Или обучали верховой езде? Были и такие вещи, которым вроде бы понятно для чего меня обучали, но уж лучше было не думать, что такое мне может понадобиться на практике! Занятия мои с ними шли фактически весь день – сразу после завтрака и до отбоя, а иногда и после него.Единственным отдыхом были грязевые процедуры. Во время них я закрывала глаза – и тут же моментально засыпала. Сон был для меня дорогим удовольствием – даже в выходные Хильда будила меня часов в 6, чтобы еще раз пробежаться по спряжению неправильных глаголов в языке африкаанс или чтобы я рассказала ей, какие дискотеки в Кейптауне сейчас самые популярные. Даже с Фиделем и Че мы виделись только рано по утрам и по воскресеньям. К счастью, вокруг было столько всего для них нового и интересного, что они не слишком из-за этого расстраивались Но все равно я бы предпочла, чтобы бабушка поскорее переняла эстафету присмотра за ними у майора КНА… Мне было неловко его этим беспокоить.

…С некоторых пор Ри Ран начал сниться мне по ночам. Мне снилось, что меня сурово пробирают на собрании за нездоровый мой к нему интерес. А еще снились мне его бронзовые широкие плечи и смеющиеся горячие чернильные глаза. Его глуховатый низкий голос и сильные, теплые его руки.

Каждый раз, когда я думала о нем, я краснела как 17-летняя девчонка – и злилась на себя за это, но ничего не могла с собой поделать. Бравый и умный майор-переводчик совершенно покорил мое воображение. Особенно с тех пор, как я начала узнавать его получше.

Он умел все – скакать на лошади, прыгать с парашютом, стрелять из ПЗРК и варить синсолло . Он в совершенстве владел таеквондо. Он знал 4 иностранных языка, прекрасно пел народные песни и играл на аккордеоне. Он никогда не терял самообладания и бодрости духа. Он объездил чуть ли не весь мир. Мои дети уже через неделю после приезда в Корею обожали «дядю Ри Рана», который с азартом играл с ними в прятки и в лошадок. У него были две совершенно очаровательные маленькие дочки, 7 и 5 лет, приезжавшие иногда в санаторий вместе с ним- похожие на куколок и говорившие мне хором с поклоном «Камапсумнида !», когда я угощала их российскими конфетами.

По воскресеньям мы всемером (вышеперечисленные плюс Чжон Ок; Донал с Хильдой отдыхали сами по себе – до такой степени я надоедала им за неделю) устраивали на берегу озера пикник. С вареной картошкой в мундире, с кимчхи и рисовыми хлебцами, которые Фидель очень полюбил. Девочки – Хян Чжин и Ген Ок – пели песни, а мои ирлашки старались произвести на окружающих впечатление и начинали бегать по берегу. Они ходили чуть ли не на головах, и мне приходилось сердито на них прикрикивать:

– Че! Фидель! Ведите себя прилично! Здесь вам не Ирландия!

Потом девочки начинали играть с ними в какие-то неведомые мне корейские детские игры – одному только богу известно, как они понимали друг друга, но все-таки понимали, а Ри Ран и я прогуливались вокруг озера. Вот тогда мне и выпала возможность его получше узнать…

– Жалко, что сейчас не осень, – говорил Ри Ран, – Осенью здесь вокруг озера зреет очень вкусная хурма. А какая красота здесь лунной ночью! Есть такая песня у нас народная…

И он закрывал глаза, настраивался и начинал петь, а потом переводил для меня:

– «Пожалеешь, не увидя травы вечной молодости на горе Рэнде,

Не устанешь любоваться месяцем над озером Сичжун…»

Не знаю, было ли это намеком на то, что неплохо бы было нам им полюбоваться, но я уставала просто смертельно – и безо всякого любования на месяц. Я надеялась, что он это поймет и на меня не обидится.

Иногда мы ходили с ним пешком в соседний совхоз. Не спрашивайте, предупреждал ли он совхозников о нашем визите заранее – не знаю. Но мне было хорошо там, как дома.

Я вообще практически моментально почувствовала себя в КНДР как дома. И дело вовсе не в том (или не столько в том), что здесь было много советских машин и других видов транспорта, а улицы в Пхеньяне широкие, как в Москве, что корейская офицерская военная форма так напоминает советскую, что многие корейские многоэтажки похожи на советские (только в отличие от последних, выкрашены в разные красивые пастельных тонов цвета), а кинотеатры, как и у нас раньше, украшены рукописными плакатами с изображением героев фильмов. Нет, главное – в людях, в их образе жизни.

Все было моментально узнаваемым – школьные и заводские культпоходы по музеям и циркам, субботники, доски почета… вещи, которые трудно даже обьяснить западному человеку, а для нас, выросших в СССР, до сих пор естественны как воздух. Мы только немного подзабыли их, а после 2-3 дней здесь воспоминания наплывают с таким напором, такой лавиной, что кажется, даже чувствуешь запах родного дома твоего детства… Наплывают и чувства – те самые, которые в «свободном» мире так долго и усердно пришлось загонять в подполье просто для того, чтобы в нем выжить. Например, любовь к людям. Или желание принести пользу обществу. И- вера в хорошее в людях, которую мы почти утратили, будучи вот уже больше 15 лет постоянно начеку в жизни, где человек человеку – действительно волк, и от него можно ожидать любой гадости.