Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Чисто структурные моменты происходящих ныне в России изменений совершенно не соответствуют тому, что происходило в западных странах и привело в конце концов к отмеченной выше индивидуализации и плюрализации жизненных форм. Вместо необычайного повышения жизненного стандарта на фоне устойчивого экономического роста, что имело место на Западе, в России происходит противоположный процесс — глубокое падение жизненного уровня большинства населения…
Это, казалось бы, исключает плюрализацию и индивидуализацию жизненных форм и способствует, наоборот, формированию архаичных, с точки зрения современного социокультурного развития, форм социального расслоения.
Однако наблюдение российской реальности демонстрирует и совершенно другие факты.
1. Резкое, даже скачкообразное увеличение количества самых многообразных, абсолютно не сводимых к сословным, классовым или слоевым определениям жизненных форм и стилей, имеющих исключительно культурное происхождение. Все эти стили, возникшие в России в течение последних пяти-десяти лет, не корреспондируют непосредственно с категориями демографической, профессиональной или экономической структуры как советской, так и нынешней «капиталистической» России.
2. Крайняя условность и подвижность профессиональной структуры в сегодняшней России. Парадоксальным образом необходимость борьбы за выживание не обедняет, а наоборот, обогащает жизненно-стилевой репертуар индивидов. Необходимость приработка для содержания семьи часто заставляет индивида осваивать и усваивать жизненные формы и стили, к которым он никогда бы не обратился в благополучной и стабильной ситуации… Происходит релятивизация жизненных стилей в практике отдельно взятой личности. Разрушаются стабильные классово-культурные и специфически слоевые идентификации, которые уже не могут быть в полной мере восстановлены даже в условиях возможной социальной и экономической стабильности.
… 6…Политическая жизнь в России сегодня далека от традиционных западных моделей, но близка современным западным моделям… Главным признаком российской политики является практически полное отсутствие социально-слоевой идентификации политических партий. Многочисленные попытки отдельных партий и лидеров установить предполагаемую классическими политологическими учениями “принципиальную координацию” между партией с ее доктриной и соответствующим социальным слоем многократно и красноречиво проваливались. Рабочие отказываются идти в лоно социал-демократии, промышленники не поддерживают ни гайдаровскую партию, ни партию экономической свободы, которые собственно для них и создавались. Нет партии рабочих и партии крестьян, нет партии бедных и партии богатых.
Формирование блоков и движений регулируется не социальной (социальнослоевой) близостью участвующих партий, а именно актуальными политическими темами, по которым может возникнуть временная общность целей, и конкретными политическими ситуациями. Социально обусловленной идиосинкразии политиков разных ориентаций не возникает. И это не неразборчивость и беспринципность, как о том любит шуметь пресса, а принципиальная характеристика политики, в корне изменившейся вместе с ликвидацией и очевидной бесперспективностью восстановления традиционной классовослоевой структуры общества…
Все эти факты приводятся здесь для того, чтобы показать: Россия в результате начавшихся в 1985 году медленно и мучительно развивавшихся реформ, перешедших впоследствии в революционные по масштабам и стилю изменения, отнюдь не вернулась в собственное, досоветское, или буржуазное, характерное для середины века, прошлое, а естественным образом перешла в характерное для современных западных стран «постклассовое» состояние» [66].
Не будем спорить о том, «естественным» ли образом Россия «перешла в характерное для современных западных стран состояние» и действительно ли состояние, в которое перешла Россия, «характерно для западных стран». Трудно согласиться и с тем, что «необходимость борьбы за выживание обогащает жизненно-стилевой репертуар индивидов». В начале 1990-х годов 12 млн рабочих и инженеров сотни отраслей промышленности с их разными культурными стилями превратились в мелочных торговцев с их стереотипными стилями. А всего за годы реформ около 20 млн человек прошли через тюрьму — вот уж где единообразие стиля.
Но это и назовем «перегибанием палки». Главное — многие отмеченные автором явления внешне схожи с тем, что наблюдается на Западе. Для изучения «своих» явлений социологи Запада не обращаются ни к Марксу, ни к фон Хайеку, они создают методы, адекватные социальным процессам начала XXI века. Так же должны поступать и мы, а не копаться в учебниках Келле и Ковальзона.
Для нас также полезно данное Л.Г. Иониным описание процесса дезинтеграции российского общества, рассмотренного через призму социологии культуры. Он пишет:
«Гибель советской моностилистической культуры привела к распаду формировавшегося десятилетиями образа мира, что не могло не повлечь за собой массовую дезориентацию, утрату идентификаций на индивидуальном и групповом уровне, а также на уровне общества в целом…
Болезненнее всего гибель советской культуры должна была сказаться на наиболее активной части общества, ориентированной на успех в рамках сложившихся институтов, т. е. на успех, сопровождающийся общественным признанием. Такого рода успешные биографии в любом обществе являют собой культурные образцы и служат средством культурной и социальной интеграции. И наоборот, разрушение таких биографий ведет к прогрессирующей дезинтеграции общества и массовой деидентификации.
Наименее страдают в этой ситуации либо индивиды с низким уровнем притязаний, либо авантюристы, не обладающие устойчивой долговременной мотивацией… Авантюрист как социальный тип — фигура, характерная и для России настоящего времени» [65].
Здесь мы не будем обсуждать культурологическую модель обретения новых идентификаций атомизированными личностями кризисного общества, которую развивает Л.Г. Ионин. Наша тема — дезинтеграция общностей, а также выявление и диагностика тех, которые сохранились, хотя бы и в сильно разрыхленном состоянии, и нарождаются в новых условиях.
Первая задача — найти параметры, индикаторы и критерии, по которым можно было бы структурировать массу населения России в общности. Понятно, что все члены «воображаемого сообщества» жителей России связаны между собой большим числом связей.15 Каждый гражданин РФ связан со всеми остальными связями общего гражданства, он «собран» с ними на общей территории, замкнутой общими границами, общим языком, хозяйством и валютой — список можно продолжить. Это — общий фон, на котором надо обнаружить особые сгустки человеческих связей и отношений, они и есть искомые общности. В зависимости от разрешающей способности наших инструментов мы можем разглядеть сгустки больших или меньших размеров и плотности.
Различение «общностей» разных видов — сложная задача даже в мире животных, где особи популяции одного вида очень похожи друг на друга и обладают признаками, сразу отличающими их от особей другого вида. Виды отличаются множеством таксономических признаков — и все же различить близкородственные виды бывает трудно, поиском индикаторов занимается множество исследователей. Насколько труднее задача такой классификации в современном «массовом» обществе, где люди за последние сто лет стали похожи друг на друга и очень подвижны! В глаза бросаются те группы, которые специально стараются выделиться из массы — панки и кришнаиты, скинхеды или байкеры. И то они в зависимости от ситуации или выставляют свои атрибуты напоказ, или уходят в тень. Это — инсценировка в ходе поиска идентичности.
Но основная масса населения не гипертрофирует свою принадлежность к какой-то специфической «театральной» общности, а участвует в деятельности многих общностей, увеличивая так свой социальный капитал. Человек может работать на заводе, играть на гитаре в рок-группе, быть активистом «Трудовой России», выращивать яблони на шести сотках и вести ЖЖ в Интернете. От него тянется пучок связей, соединяющих людей нескольких социокультурных групп, а также все эти группы между собой. Так индивиды и их отношения составляют социальную структуру.
Мы исходим из умеренного предположения, что да, российское общество переживает процесс дезинтеграции — происходит разрыв связей между общностями и в то же время разрыв связей между членами каждой общности. То есть, идет разрыхление и сокращение в размерах (деградация) самих общностей. Но эти процессы не достигли той глубины, при которой деградация стала необратимой.16 Более того, сопротивление такому омертвлению сильнее, чем это казалось в 1990-е годы. С другой стороны, идут и процессы интеграции общества — по-новому в новых условиях, иногда в виде «сетей взаимопомощи», нередко в болезненных формах (например, в теневой или даже криминальной экономике, в молодежных сообществах типа фанатов или гопников).
- Кризисное обществоведение. Часть первая. Курс лекций - Сергей Кара-Мурза - Политика
- Антисоветский проект - Сергей Кара-Мурза - Политика
- Вырвать электроды из нашего мозга - Сергей Кара-Мурза - Политика
- Как готовили предателей: Начальник политической контрразведки свидетельствует... - Филипп Бобков - Политика
- Неолиберальная реформа в России - Сергей Кара-Мурза - Политика
- Манипуляция сознанием - Сергей Кара-Мурза - Политика
- Манипуляция сознанием 2 - Сергей Кара-Мурза - Политика
- ИГИЛ. «Исламское государство» и Россия. Столкновение неизбежно? - Эль Мюрид - Политика
- Униря.ру: «Великая Румыния» и русский интерес. Сборник материалов проекта Униря.ру(2007-2008) - Сборник статей Униря.ру - Политика
- Агенты перестройки. Рассекреченное досье КГБ - Вячеслав Широнин - Политика