Первый и последний. Немецкие истребители на западном фронте 1941-1945 - Галланд Адольф "Dolfo, Keffer"

Это и послужило темой нашего телефонного разговора с Герингом, когда я сообщил ему о провале нашей миссии. В том случае, если бы Гесс сумел успешно добраться до Британских островов, "спитфайры" достали бы его рано или поздно.

Его "Ме-110", конечно, добрался до Шотландии, где у Гесса, очевидно, кончилось горючее. Он выпрыгнул с парашютом, а потом его подобрал вооруженный вилами фермер вблизи Пейсли.

В официальном партийном сообщении от 12 мая утверждалось: "Член партии Рудольф Гесс недавно сумел завладеть самолетом, невзирая на прямой приказ фюрера, запрещавший ему летать в связи с прогрессировавшей с годами болезнью. 10 мая около 6 часов пополудни Гесс совершил вылет из Аугсбурга и не вернулся… Предварительный осмотр бумаг, оставшихся после него, указывает на то, что, похоже, им завладела иллюзия, будто он может установить мир между Германией и Англией посредством личного вмешательства, используя определенного рода связи среди англичан".

Что бы ни служило подоплекой этого полета, кто-то сделал попытку в последнюю минуту дернуть стоп-кран у скорого поезда, который мчался с бешеной скоростью.

Началась мобилизация сил на восток. Авиачасти одна за другой перебрасывались на восточные базы в полной готовности к военным действиям, а вся основная тяжесть сражения против английских ВВС ложилась на две остававшиеся на западе группы. Тем временем англичане начали проводить то, что они называли "непрерывным наступлением". Немецкая пропаганда с присущим ей преувеличением прозвала эти действия "бессмысленным наступлением", которое на фронте выглядело слабовато, но в то же время оно не выглядело таким уж неправильным. Предыдущие атаки истребителей сменились на бомбовые налеты под прикрытием истребителей, которые становились все более интенсивными после открытия Восточного фронта. Никакой особенно стратегической цели нельзя было различить в этих — одном или двух — дневных налетах. Только однажды в восточном секторе Кельна были атакованы промышленные объекты вследствие проведения удивительного рейда на малой высоте через Голландию. Мы перехватили эти силы на их обратном пути и сбили восемь бомбардировщиков и несколько истребителей. Несмотря на это, сейчас наши роли изменились.

Британские ВВС совершали нападения, мы же защищались изо всех сил. Численное соотношение выросло не в нашу пользу.

1 мая главнокомандующий, фельдмаршал Шперль поздравил нашу часть с 500-м сбитым самолетом. А к концу года мы почти удвоили эту цифру. В течение нескольких недель, как раз до и после начала русской кампании, у англичан в значительной степени возросла их воздушная активность. Сильное сокращение наших сил на линии фронта вдоль Ла-Манша повлияло на противника, он стал смелее и попытался захватить превосходство в воздухе в этом секторе, который в данное время был очень слабо защищен.

21 июня стоял солнечный летний лень. Я помню это совершенно ясно и никогда не забуду его. Примерно в полдень радарная станция передала сообщение: "Приближается большое соединение неприятельских самолетов". Как позже выяснилось — в состав этих сил входили бомбардировщики "бленхейм" из Бристоля, шедшие под прикрытием порядка пятидесяти истребителей, "спитфайров" и "харрикейнов". Они совершали очередной налет на Сент-Омер, бывший в те дни излюбленной мишенью для атак у англичан. Я объявил тревогу и поднял в воздух все три полка. Вскоре они вступили с противником в бой, в котором обе стороны понесли тяжелые потери.

В 12.24 я взлетел вместе с эскадрильей, считавшейся ведущей во всей нашей авиачасти. На высоте 3000 метров мы обнаружили соединение английских самолетов, которые только что совершили налет на аэродром Аркуса под Сент-Омером. С большей, чем у них, высоты я спикировал прямо сквозь строй истребителей сопровождения на основные силы бомбардировщиков и атаковал правый самолет из нижнего заднего ряда с очень короткой дистанции. "Бленхейм" мгновенно вспыхнул. Кое кто из членов экипажа выпрыгнул с парашютом, а самолет врезался в землю и взорвался неподалеку от аэродрома Сент-Омера. На часах было 12.32, минуло восемь минут после взлета. Это был мой 68-й сбитый самолет.

Тем временем моя авиачасть вела бой со "спитфайрами" и "харрикейнами". В тот момент мы с моим напарником были единственными немцами, атаковавшими бомбардировщики, поэтому я немедленно предпринял вторую атаку. И снова мне удалось проскочить сквозь ряды истребителей. Теперь это был "бленхейм" в первом ряду боевого порядка. Огонь и черные клубы дыма повалили из его правого двигателя, самолет вывалился из боевого строя, только потом я заметил два раскрывшихся парашюта. На часах было 12.36 — мой 69-й сбитый самолет.

А у меня на хвосте уже сидели "спитфайры". Трассирующие пули свистели позади. Я попытался отделаться от них с помощью маневра — резкий вираж вниз — и таким образом избавиться от преследователя, как вдруг меня задело пулей и что-то наподобие тумана обволокло мое сознание; у меня был пробит правый радиатор, а за мной тянулся длинный шлейф дыма. Немного спустя заклинило двигатель. Аварийная посадка! К счастью для себя, я был в состоянии совершить безопасное экстренное приземление на аэродроме Кале-Марк, как раз находившемся внизу. Полчаса спустя за мной прилетел "Ме 108" и доставил меня в мою авиачасть.

После второго завтрака последовало продолжение бала. И четыре часа раздалась новая тревога: "Со стороны Ла-Манша приближается сильное соединение английских истребителей". Все пригодные к вылету машины снова поднялись в воздух — вперед на врага. Мой испытанный напарник, старший летчик Хегенауер, который в течение всего предыдущего года совершал вместе со мной почти все боевые вылеты против Англии, был сбит почти в то же самое время, что и я, поэтому я остался в одиночестве. К юго-востоку от Булони я заметил самолеты своего авиаполка под номером 1 и решил присоединился к ним. Немного ниже и чуть левее от них в боевом строю летела группа "спитфайров". Я немедленно атаковал один из последних в строю самолетов, к сожалению не самый последний, но этот "снитфайр" — я проследил за ним упал весь в языках пламени Семидесятый сбитый. Пожалуй, круглая цифра, — подумал я, провожая его взглядом, чтобы записать на свой счет. У меня не было свидетелей, так как я летел один.

Внезапно мой самолет оказался в преисподней. Теперь добрались и до меня. Вот что происходит, если ты отвлекаешься на пару секунд. Что-то твердое ударило меня по голове и руке. Мой самолет был в плачевном состоянии: огонь из вражеской пушки прошил крылья, к тому же я сам сидел в полуразбитой кабине. Вся правая сторона фюзеляжа была отрезана огнем. Топливный бак и радиатор сильно текли. Инстинктивно я повернул на север, почти спокойно отметив про себя, что мой тяжело поврежденный самолет по-прежнему летит и вполне сносно слушается руля, хотя мотор молчит. В который раз меня выручило мое счастье, я подумал, что можно попытаться спланировать до своего аэродрома, ведь моя высота равнялась 5400 метрам.

Рука и голова у меня кровоточили, но я почти не чувствовал боли. Было не до того. Как-никак, ничего важного не было повреждено. Резкий звук детонации вывел меня из задумчивости — топливный бак, который до сих пор протекал тихо булькая, внезапно взорвался. Горящий бензин сразу проник в кабину. Становилось невыносимо горячо. Осталась только одна мысль: вылезти! вылезти! вылезти! Устройство сброса фонаря кабины вряд ли сработает — наверняка заклинило. Сгорю ли я здесь заживо? Я расстегнул свои ремни и попытался приподнять верхнюю, на петлях, часть фонаря, однако давление воздуха было слишком сильным. Вокруг меня появились языки пламени. Ты обязан открыть ее! Ты не должен зажариться здесь до смерти! Ужас! То были, пожалуй, самые страшные мгновения в моей жизни. С отчаянным усилием я налег всем своим телом на фонарь, как вдруг створка открылась, и ее оторвал поток воздуха. Я уже почти приподнял фонарь, но внезапный удар о штурвал чуть не сбросил меня в пылающий гроб, который за несколько минут до этого был моим верным "Ме-109". Парашют, на котором я сидел, застрял в неподвижной части фонаря кабины. Теперь в огне был уже весь самолет, и он стремительно падал вниз вместе со мной. Держась одной рукой за мачту антенны, я толкал и пихал ногами что ни попали — все тщетно! Неужели я был обречен умереть в самый последний момент, хотя уже почти наполовину свободен? Я не знаю, как мне наконец удалось освободиться, но вдруг я стал падать, потом несколько раз перевернулся в воздухе. Славу Богу! Однако в моем возбужденном состоянии я вместо шнура парашюта чуть не задействовал устройство его быстрого отсоединения, но в последний момент все-таки заметил, что отсоединил безопасное запирающее устройство. Другое потрясение! Парашют и я, возможно, будем падать на землю порознь друг от друга, что, очевидно, не принесет ничего хорошего ни одному из нас. Резкое движение вперед вроде маятника, - и я оказываюсь подвешенным к открывшемуся парашюту. Мне навстречу медленно и плавно плыла земля. Внизу поднявшийся столб дыма отмстил место падения моего самолета. Неожиданно для себя я приземлился в Булонский лес, подобно обезьяне на дерево, однако парашют только задел тополь, а затем свернулся. Я упал, к счастью, прямо на мягкий болотистый луг. После тяжкого нервного потрясения я почувствовал себя страшно уставшим и силы сразу покинули меня. Я чувствовал себя как побитая собака. Раненый, раны на руке и голове обильно кровоточили, растянутая лодыжка нестерпимо болела, причем она сразу стала набухать, я не мог ни передвигаться пешком, ни стоять. Наконец, ко мне приблизились подозрительно и недружелюбно настроенные французские крестьяне и перенесли меня в фермерский домик. Первый немец, которого я увидел, был из объединенной организации строителей "Тодт" с близлежащей стройплощадки, который погрузил меня в автомобиль и доставил обратно на базу под Оденбертом.