Закон Тайга - Эльмира Нетесова

Иные наложили на себя руки, не справившись с нею, пове­рив в безысходность.

Кравцова, перед глазами которого метались черные круги, внезапно вынесли из барака. Поместили в больницу. Два меся­ца лежал под капельницей, на уколах. Его выхаживали, выры­вали из лап смерти столь же настырно, как и кинули в них. Его отпаивали настоями, витаминизированными отварами. За ним ухаживали как за ребенком.

Он ни во что не верил. Это понимали. И не обижались на невольную грубость.

Зубы ему вставили. Протезы. Не смогли заменить лишь сердце. А потому за помощь, заботу и лечение никого не бла­годарил.

Кто знает, что лучше было. Ведь и он успел смириться, по­хоронил себя заживо. И не такие, как он, остались на Колыме навсегда. Может, они были нужнее? Но не успела к ним реаби­литация. Слишком долог был ее путь через снега и бездорожье судеб, слишком коротка жизнь человеческая.

Не один он потерял веру в закон.

Андрей из Ленинграда тоже верил. Ученый-физик. А умер, как преступник, на Колыме. На руках у него, у Кравцова, От туберкулеза. Простыл мужик. И там в сугробе, без креста, на­всегда остался. Найди его погост теперь! Словно и не было че­ловека. Лишь в сердце, в памяти жить остался навсегда. Да еще в снах, в которые поневоле научился верить.

Тогда, в последний свой день, Андрей знал, что умрет, и держался рядом с Кравцовым везде. А на коротком перерыве вдруг сказал:

—   Ты выживешь, ты выйдешь на свободу чистым. Ты бу­дешь счастлив, Игорь. Тебя больше не коснется горе. Это прав­да. Я не брежу. А знаешь, почему жить станешь? Чтоб когда-то кончилась эта трасса. И смерти, и горе. Ведь должен прийти всему конец. Мы мучаемся за веру в то, что проклято. Теперь души свои очищаем. От этой веры. Не в то верили... Зато теперь мне светло. Я свое понял. Нельзя жить дураком. Жаль вот, что поздно понял и теперь ничего не исправить. А ты - помни. Колыма пусть всегда с тобой остается. Она убивала, но и очис­тила нас. Ты сам все знаешь. Зачем я тебе говорю о том? Живи свободным. Как трасса. Долго и вольно. И за меня...

Кравцов обошел куст можжевельника. Из-под ноги куро­патка с бабьей руганью выпорхнула. Рассердилась. Разбудили не вовремя. И пошла кричать во всю глотку.

Игорь Павлович замер, постоял. Подождал, пока птица успокоится, и крадучись пошел дальше.

До лесопирса уже рукой подать. Видны сполохи костра. Слышны голоса людей. Огромные тени от них мечутся по тайге.

Вон кто-то беззаботно хохотал. А голос бабы, единствен­ный в этом хоре, незлобиво поругивал мужика, ущипнувшего её за задницу.

Кто-то анекдот рассказывал, вереща то старушечьим, то детским голосом. А еще один, плюнув на все, пел про гоп со смыком.

Кравцов тихо подошел к кудлатой елке, что росла ближе всех к людям.

Они и не подозревали о нем. Полная женщина орудовала половником в котле. Мужики вокруг козлами носились: есть охота. Хорошо поработали нынче. И заработали неплохо. Те­перь самое время отдохнуть.

Все к столу жались, теснились друг к другу.

«Человек тридцать, не меньше», - вглядывался Кравцов в каждого.

Лысые, бородатые, рослые и худые, они не с добра оказа­лись тут.

Кравцов знал: его от костра никто не увидит. Из света во тьму - ничего не разглядеть. И, пользуясь своим преимуще­ством, не прятался за дерево. Но как ни вглядывался, Совы и впрямь не приметил.

У стола около костра оказалось немало тех, кого знал Крав­цов. Но не было того, кого искал.

Игорь Павлович сел под елью, прижавшись спиной к ство­лу. Обдумывал, где теперь искать убийцу Кузьмы.

Конечно, нужно вернуться в Трудовое. Там забрать порт­фель с протоколами допросов, оставленный в сейфе участково­го. И утром - в Поронайск.

«Человек, как иголка, где-нибудь да высунется, объявится. Не сможет сидеть сложа руки», - думал Игорь Павлович.

И вдруг до его слуха долетело:

—  Эй, мужики! А где тот недомерок? Чего жрать не идет? Уже все легавые спят давно. Пусть вылезает, прыщик вонючий!

—  Хавать захочет, нарисуется! - рассмеялся кто-то в ответ.

—    А где его шмонать, эту блоху?

—  Да на барже. В трюме, как сурок, спит, - отозвалась баба.

—  Вот ты и разбуди его разводягой по жопе! Здесь ему ше­стерок нет! А и мне западло в сявках у него заделаться! - гудел бородатый мужик, бывший налетчик.

—  Все вы тут одинаковы! Зови, говорю! Я вам не ресторан, каждого в отдельности кормить. Времени не хватит! Валяй живо за ним! Не то самому жрать не дам! Иль не жаль недомерка? Он ведь совсем усох! Раз в день хавает, бедолага!

Кто-то шумнул доской по барже и крикнул во всю глотку:

—  Эй, кент, хиляй на шамовку! Не то срать нечем станет!

И вскоре к костру подошел Сова. Маленького, лохматого,

заспанного, его подтолкнули к столу, усадили радом. Его зно­било со сна. Сова озирался по сторонам.

—  Приезжали мусора? - спросил мужиков.

—  Проезжали, паскуды! Притормозились! Мы с них навар снять хотели, да они слиняли шустро!

—  Да это они для порядку! Вид подают, что работают! - отозвалась баба, поставив перед Совой полную миску варева. И добавила громко: - Они про тебя давно забыли. Подума­ешь, велик урон! У нас и не таких, как ты, сыскать не смог­ли. Какие кенты! Все теперь на материке шикуют. А вон в тех штабелях, бывало, месяцами своего часа ждали. Не по одно­му... И никого не накрыли. Кишка тонка у легавых шастать тут по ночам. Они лишь сворой храбрые, средь дня. А ноча­ми мы тут хозяева.

—  Свисти больше, дура! Слыхал я, что в Трудовое приехал Кравцов, - осек повариху налетчик.

—  Ну и что! Мне он до задницы.

—  Тебе? А ты при чем? Не тебе трехаю. Этот фраер - ко­лымский. Его весь Север знает. И он каждого. И в мурло, и в нутро. От него и на погосте ни один жмур не слиняет. Падла редкая! Метет фартовых за милу душу. Вот если это не липа, хана будет.

Сова слушал молча, настороженно. Потом спросил:

—  Кто вякнул про Кравцова?

—    С лесовоза. Жорка Косой.

—  Этот не темнит. Фартовый.

—    Значит, линять надо.

—  Ну и что, Кравцов? Мы тут всяких видели. Пока он очу­хается, ты уже на материк и тю-тю... Прощайте, гражданин на­чальник!

—  А когда посудина уходит?

—  Да послезавтра. Если Господь море не взбаламутит.

—  Жри, не давись. Сколько дней кантовался. Тут уж с гуль­кин хрен осталось, - подбадривали Сову мужики.

Взять Сову из этой компании - нереально, это Кравцов понимал. Не знал только, что предпринять. Возвращаться в Тру­довое пешком? Расстояние не пугало. Не боялся человек ноч­ной тьмы. Увидел надвигавшуюся грозу. Последнюю, осеннюю. Она обдаст холодным затяжным дождем. Она промочит до нитки. Эти грозы длятся долго. До утра. И, отгре­мев, приносят на своем хвосте первые заморозки.

«Сбежит, уедет Сова на материк! С первым пароходом. По­пробуй сыщи его на материке! Это будет почти немыслимо. Может, все же подключить ребят Дегтярева? Но нет, они лишь все испортят. А из горотдела - тоже не лучше. Он у них из-под носа, из машины сбежал, - подумал Кравцов и невесело ус­мехнулся. - Вот, черт, попал я, как пень в болото. И не вы­браться мне теперь. Хоть ты под бок к Сове, на баржу просись. От дождя где укрыться? Вон уж какой стегает».

Крупные капли дождя, щелкнув по тайге, забили по ней ледяными струями, загасили костер, разогнали мужиков от сто­ла. Те с улюлюканьем понеслись в хибару, волоча за собою бак с варевом, миски.

И только Сова побежал к барже. Нырнул в люк и затих в трюме.

Кравцов промок до нитки. Вода лила с него, как из душа.

«А, черт! Была не была! Рискну!» - решился он и, восполь­зовавшись шумом грозы, подскочил к барже, стоявшей у пирса, сбросил в реку концы с кнехтов и забрался на палубу. Баржа под порывами ветра вздрогнула и отчалила от пирса, неуклюже копая носом черную воду, вышла на середину Пороная и по­шла к устью, к морю.

«Только бы не сесть на мель, не запороться на какой-ни­будь затонувшей коряге. Не унесло бы в открытое море! Но как управлять этой посудиной? Кто ж ее знает! Но судьба сама по­дарила шанс. Не мог же не воспользоваться им».

А ветер гнал баржу в ревущую темноту. Раскаты грома оглу­шали. Молния разрывалась над самой головой. Баржа то ли стояла, то ли двигалась по реке, определить было трудно из-за плотного дождя, хлеставшего со всех сторон.

Кравцов стоял на корме баржи. Озирался по сторонам. В свете молнии увидел далекий берег. Понял, баржа ушла далеко от лесопирса. До устья реки оставалось немного. Через час, если ничего не случится, баржа пойдет через створы, и там, может, увидят ее сторожевые катера, возьмут на абордаж.

Если ничего не случится... Вон из трюма Сова колотится. Проснулся иль почуял неладное. Матерится. Кентов зовет. Те­перь уж бесполезно.

«Кричи не кричи - помочь некому. Далеко твоя кодла! Не выручит. Подумают, что ветром сорвало баржу и унесло», - смеялся Кравцов, забывший на миг о дожде и холоде. И, вне­запно глянув за борт, похолодел. Вода плескалась совсем близ­ко. Баржа тонула...