Офицеры-2 - Караваешникова Елена

Шуракен вдруг метнулся к ней, схватил за плечи и посмотрел в глаза, стараясь проникнуть в скрытый мир ее души.

— Скажи, ты ведь думаешь, что если бы я тогда в вертолете удержал его и он остался бы жив, то сейчас все было бы по-другому? Скажи правду, не щади меня.

— Я жена тебе, Саша.

— Да, но ты любишь Егора.

— Так же, как и ты. Мы будем всегда помнить его. Но давай не будем оживлять призраки. И я прошу тебя, убери это.

Женя показала на фотографии. Лицо Шуракена сразу сделалось чужим и непреклонным.

— Нет, — сказал он.

Женя поняла, что ей снова придется бороться со Ставром. Теперь он уже был не тем парнем, которого она любила, а опасным призраком того мира, в котором Шуракен был по-своему счастлив. А он был там счастлив, несмотря ни на что, Женя это видела по фотографиям. А главное, Ставр делил там с Шуракеном то дело, из которого его можно было выкорчевать только как дерево — с корнем. Может, и приживется на новом месте, но прежде будет долго сохнуть и болеть. Женя решила, что отвоюет душу своего мужа у призраков войны.

Поселковые дворняги, любопытные, как все собаки, вначале часто забегали на усадьбу Шуракена, наблюдали за строительством и даже пытались поселиться под новым домом. Но постепенно они перестали приходить, а в последнее время избегали приближаться к забору. Дело было в том, что к весне Дуст вымахал в огромного пса-волкодава, оброс длинной густой шерстью. Он еще не заматерел, и настоящей свирепости в нем не было, но, уловив в воздухе его запах, дворняги хорошо понимали, чем грозит вторжение на его территорию.

Олени благополучно перезимовали. Понимая, что избавиться от этих не приспособленных к самостоятельной жизни животных ему не удастся, Шуракен планово готовился к следующей зимовке. Пока рано было косить, и он рубил ветки с молодой листвой, вязал из них веники и вешал сушиться на веревках, натянутых в одном из углов двора.

В один из погожих майских дней к Шуракену заехал Славка Морозов. Ласково пригревало солнце, из леса волнами накатывали ароматы молодой листвы и хвои, но они быстро терялись в заполнявшем двор бодром запахе стройки. Сидеть в доме не хотелось. Лощеный Морозов в твидовом пиджаке и Шуракен, небрежно упакованный в ярко-зеленый спортивный костюм из парашютного шелка, устроились на крыльце. Разложили на газете колбасу и соленые огурцы из Клавкиного погреба, разлили по чайным чашкам «Абсолют».

— Да, здорово, — сказал Морозов, — ты прямо по нашему плану идешь. Помнишь, Сашка, как мы в лесной техникум поступать собирались? Мечтали уехать егерями куда-нибудь на Алтай. А помнишь, как ты бродячую собаку поймал и утверждал, что это настоящая сибирская лайка, и собирался из нее промысловую собаку делать? Я тебе сказал, что у лайки уши торчком и хвост калачиком, а у этой — уши домиком, хвост закорючкой. А ты говоришь: «Он еще молодой. Уши у него встанут, хвост закрутится». Это у тебя настоящий волкодав в клетке сидит? — Морозов кивнул на Дуста.

Чтобы не сажать пса на цепь, Шуракен огородил его будку клеткой из сварной решетки с деревянным настилом.

— Кобель дареный, — лениво заметил Шуракен, — а дареному кобелю на уши и хвост не смотрят.

— Между прочим, я к тебе с деловым предложением приехал, — приступил к главному разговору Морозов. — Ты же понимаешь, что я немного догадываюсь, чем ты занимался все эти годы.

— Если тебя это интересует, ты меня спроси. Мне скрывать нечего. Обучал антитеррористическую группу в одной из африканских республик.

— Здорово, это как раз то, что нужно. Понимаешь, какое дело, у меня много друзей в бизнесе, а где большие деньги, там возникают свои особые проблемы.

— Слушай, Славка, давай без обид, но собирать дань или выколачивать долги я никогда не буду. Ты ко мне с этими делами даже не обращайся.

— Чего ты раскипятился? Тут совсем другие дела.

— Ни по каким вашим делам я проходить не собираюсь. Ты меня понял? Все, закрыли тему.

Когда машина Славки Морозова — не казенная «Волга», а его собственная навороченная «девятка» — выехала со двора, в ворота просочилась тощая, зыбкая фигура Каляя. Судя по всему, он сидел под забором и терпеливо ждал, когда «власть» отбудет.

Лежащий на крыше будки Дуст поднял голову и зарычал. Каляй покосился в его сторону и, убедившись, что дверь клетки заперта и опасаться нечего, двинулся дальше. Ожидая, пока он подойдет, Шуракен остался сидеть на крыльце — он не хотел приглашать Каляя в дом.

— Здорово, — сказал гость.

Жалкие сырые гляделки Каляя упорно соскакивали с лица Шуракена и устремлялись к едва ополовиненной бутылке «Абсолюта». В душе он не одобрил двух мужиков, которые сидели, с полным удовольствием вели разговор и не допили бутылки.

— Здорово, — ответил Шуракен, — но денег не дам.

— Я не за тем, Сашок, у меня другое дело до тебя. Если ты не поможешь, просто не знаю, как быть. Задрался я тут с этими, как их, крутыми, что ли…

— Где ж ты таких крутых отыскал? — удивился Шуракен, имея в виду, что он не представляет себе «крутых», которые нашли интерес в том, чтобы «задраться» с личностью вроде Каляя.

Но его вопрос ободрил Каляя, он давал возможность объяснить, как все было, а это вселяло надежду на понимание и помощь.

— Понимаешь, Сашок, по жизни всякое бывает, такая она, зараза, хитрая, — обстоятельно начал Ка-ляй. — Еду на своем тракторе, на прицепе у меня бревна. Я еду, и они едут — и обгонять меня. А тут, как нарочно, цепь на бревнах хрясь! — и бревна прямо на ихний «мерс» посыпались.

— Кто цепь крепил?

— Не я! — быстро сказал Каляй одной стороной рта.

— Понял. — Шуракен бросил невозмутимый взгляд на кривую от привычного вранья физиономию Каляя. — От меня ты чего хочешь?

— Представь, Сашок, на нашего бы «жигуля» бревна скатились — что бы было? А этому хоть бы хны. Кумпол у него, понимаешь, такой круглый, бревна по нему скатились, только краска кое-где покорябалась. А эти падлы хотят, что б я им три тыщи баксов платил! Расписку писать заставили. Ну достали, честное слово. Щас, я им кину деньги в банке из-под майонеза.

— От меня ты чего хочешь? — снова спросил Шуракен.

— Сашок, ну откуда я им такие бабки возьму? — Каляй замялся. — Сашок, скажи мафиозям, пусть отстанут от меня.

Шуракен посмотрел на Каляя, не понимая, шутит тот или серьезно надеется, что он ввяжется в разборку с бандитами. Какому другому мужику Шуракен, может, и помог бы, но Каляя он не уважал.

Каляй еще долго ныл и упрашивал, ссылаясь на семейство, жалобно поминал детей. Чтобы наконец отвязаться от него, Шуракен сунул ему недопитую бутылку. Понимая, что большего не добьется, Каляй собрался уходить и, чтоб не пропадало добро, запасливым движением свернул газету с остатками закуски и сунул в карман обтюрханной куртки.

— Нет в тебе ни жалости к соотечественникам, ни сочувствия, — напоследок пробормотал он. — А все почему? Потому что не пьешь.

Шуракен подумал, что пропитая глотка глаголет истину. Что правда, то правда: не только крушение карьеры, но и неприязнь к соотечественникам заставила его согласиться на должность лесника. Она давала ему возможность жить на отшибе, в лесу, а не в поселке, где сосед справа и сосед слева вывешивают на общий забор половики и трехлитровые баллоны на просушку.

Быки приехали, как и обещали, через три дня. Огромный черный «форд таурус», который Каляй принял за «мерседес», остановился перед косыми воротами из жидкого штакетника. Утверждение Каляя о прочности машины было явно преувеличено. «Форд» имел какой-то оскорбленный вид: из-за помятой крыши он был похож на безупречного аристократа в сбитом хулиганами котелке. Водитель и бывший спецназовец по кличке Рекс остались в машине, главный из них — Самоса и неотрывно следовавший за ним молчаливый Клубок прошли во двор.

Перед ними предстали жизнерадостные заросли крапивы вдоль забора и гнилой остов «жигуленка», торчащий в углу грязного двора. Когда грянула перестройка, Каляй вдруг заработал денег и, поддавшись новому мышлению, не пропил их, а купил «жигуль-копейку», нуждавшийся в ремонте. Каляй тут же к этому ремонту и приступил. На первом этапе все шло хорошо: он разобрал машину, вытащив все, что можно было вытащить. Потроха «жигуля» были разложены по ящикам и жестяным банкам. Через несколько месяцев каляевские детишки растащили их и перепутали. Резину Каляй пропил, и «жигуль», осев на пузо, врос ржавыми дисками в землю. Вынутые из него сиденья были разложены рядом с «ремонтирующейся» машиной, развалившись на них, Каляй с исключительным удовольствием выпивал с корешами.

Обозрев двор, быки как раз и обнаружили этого новоявленного Ясона, предававшегося горестным размышлениям в тени гнилого остова своего «Арго». Вялые размышления, как отвертеться от необходимости искать проклятые три тыщи долларов, перемежались в мозгах Каляя с приятными воспоминаниями об употребленной два дня назад шуракеновской бутылке «Абсолюта» — когда еще перепадет водка такого качества. Отведя взгляд от плывущего в радостной майской синеве облачка, Каляй неожиданно обнаружил посреди своего двора двух бандю-ков.