Будь ты проклят, сводный! - Анна Милтон

тюрьму.

Я не рассказала. На тот момент мне было плевать. Внутри словно все умерло. Реанимировалась я, находясь за тысячи километров от дома. Время и расстояние накладывали на израненную душу швы. Процесс заживления был долгим и болезненным. Возвращаться в прошлое спустя месяцы моральной реабилитации подобно нырянию в смрадное болото.

— Ты омерзителен, Курков, — я подхожу к высокому шатену вплотную, глядя на него в упор. — Я смотрю в твои ледяные глаза и не вижу в них ни капли раскаяния, или хотя бы осознания, что ты совершил бессердечный поступок.

— Я не нуждаюсь в твоем прощении, — сипло басит Антон, медленно втягивая в ноздри накаляющийся воздух. — Ты — красивое, трахабельное тело в моих глазах. Не усложняй.

Отвратительные слова жалят ядом скорпиона. Вот он, Антон Курков во всем своем моральном безобразии!

— Если ты получишь это тело, — я спешно обвожу жестом рук свою фигуру, — то успокоишься? Прекратишь, наконец, издеваться надо мной? — выплевываю шипение сквозь плотно стиснутые зубы.

Я устала.

Хватит с меня.

Пусть получит то, что хочет, и утратит ко мне интерес. Ведь так это обычно происходит.

Он ломает меня. Опять. Рушит все, к чему прикасается.

Я впечатываюсь жесткими губами в его порочный рот. Обхватываю ладонями лицо парня, впиваясь ногтями в кожу. Антон рычит, похоже, чувствуя боль от того, как я царапаю скулы, но не отстраняется.

Я твердо стою на ногах. Изнутри же рвет диссонанс. С одной стороны я почти уверена, что сейчас вполне здраво мыслю, и в то же время считаю, что чрезмерно эмоционально, совсем нелогично среагировала на конфликт с Антоном. От правильности в моих действиях одно лишь название. Но я в таком дичайшем отчаянии, что просто уже не знаю, как быть.

Мое нормализовавшееся психологическое состояние, мои замечательные отношения с Адрианом — все коту под хвост.

Из-за него. Грубияна, жутчайшего эгоцентрика и изверга в одном флаконе.

Долбанный псих с поехавшей кукухой.

Презираю.

Люто ненавижу.

Мечтаю стереть его с лица Земли!

— Ну же, не стой столбом, — я перекладываю ладони на широкие плечи Антона, вонзаю ногти в плоть как можно глубже. — Целуй меня. Раздевай, — скрючив пальцы, веду ими по рельефным грудным мышцам, оставляя красноватые следы. Под слоем гладкой кожи заточен мрамор. А если заглянуть дальше, то под ребрами клубится пугающая, угольная тьма. — И трахай. Я тебе все-все позволю. Только сегодня. Только здесь и сейчас.

Привстав на цыпочки, я осторожно приближаюсь к его уху и с натужной мягкостью произношу:

— Будь моим первым, — запускаю пятерню в короткие пряди на затылке оттенка мокко. Не копна, а дремучий лес. По моей щеке сочится струйка теплой соленой влаги. — Помнишь ведь, как я просила тебя об этом?

Я отодвигаюсь, всматриваюсь в узкие зрачки-дыры, затягивающие в чернильную черноту, холод и бездонность. Антон простреливает меня взглядом. Не шевелится. Молчанием вбивает гвозди в крышку моего гроба. Эмоции ураганом раскручиваются в районе солнечного сплетения. Дышать становится труднее и труднее с каждой секундой.

Мама неоднократно молвила, что очень важно давать другим вторые шансы, даже таким безнадежным людям, как мой сводный брат. Потому что есть вероятность, что милосердие способно даровать им спасение.

Свой шанс получить мое прощение Антон обратил в горстку пепла. Я не намерена быть его спасателем.

— Мне все сделать самой? — сдерживая за сцепленными зубами отвращение, я начинаю задиристо тянуть его шорты вниз. — Я думала, ты любишь доминировать.

— Ты набухалась, Ибрагимова. Иди спать, — бесцветным голосом с едва уловимой ноткой напряжения распоряжается Антон.

— Нет. Мы займемся сексом.

Устало закатывает глаза на мое возражение и тащит за руку в коридор.

— Займись со мной сексом, ну же, Антоша! — веду себя как последняя идиотка. Хнычу и топаю ногами, пытаюсь залезть к нему в трусы. Сама не своя. Да… Я себя потеряла. Я от себя отказалась. — Ты же так этого жаждешь, — прижимаюсь к нему со спины, крепко обвив руками натренированный торс. Слышу, как он со свистом втягивает в себя воздух. Прочные, как стальные канаты, мышцы кора сокращаются от прикосновений подушечек моих пальцев. — Вот я. На блюдце с голубой каемкой. Бери и пользуйся.

Из моей груди рвется нервный смех.

Какая я, должно быть, жалкая со стороны.

Как он говорил? Я буду умолять его об интиме.

Встаю на колени перед Антоном и, пока он борется с парализующим шоком, пытаясь окрасить мое сумасбродное поведение в адекватность, я прижимаюсь лбом к его животу. Курков шумно и рывком вдыхает воздух и удерживает кислород в легких.

— Пиздец, ты… ебанулась в конец.

Я открываю рот то ли в оскале, то ли в беззвучном надорванном крике.

— Встань, — суровым тоном отдает приказ, хватает меня за локти и тащит вверх. — Что, блять, с тобой?! — хорошенечко встряхивает, прожигая на месте моих сумасшедших глаз отверстия.

— А с тобой?! — взвизгнув, я отбиваюсь от его ручищ. — Хотел меня трахнуть? Ну, давай! Чего ждешь? Я согласна! Черт подери, я на все согласна… Только пообещай, что потом оставишь меня в покое.

— Я не буду ничего с тобой делать, пока ты в неуравновешенном состоянии. Угомонись, — степенно протестует.

Тяжело сглатывает и отступает на шаг назад. Видимо, я его не на шутку пугаю.

Я берусь за голову, запуская пальцы в волосы. Сжимаю пряди с такой силой, что еще немного — и начну выдирать их клоками.

— Ты сам себе противоречишь. Не знаешь, чего хочешь! И меня с ума сводишь!

Никогда бы не подумала, что наступит тот день, когда я буду срывать голосовые связки от исступленного верезга. От натуг горло остро саднит огнем.

— Достал! Задолбал! Исчезни!

Очередной всплеск безумия тлетворным ядовитым дурманом затуманивает рассудок, и я набрасываюсь на Куркова с пощечинами, чередуя их с кулаками. Колочу по нему невпопад, а он возвышается надо мной непоколебимой стеной.

— Заканчивай, — звучит сверху холодный голос.

Я впериваюсь в него взглядом, транслируя неудержимый гнев.

Замахиваюсь и оказываюсь в ловушке его рук.

— Хорошо, сам закончу, — рявкает Курков, наклоняется