Воскреснуть, чтобы снова умереть - Ольга Геннадьевна Володарская

вонзить в очередную жертву! Настал твой черед…

Латыш смог не только подняться, но и втащить тело в машину, на которой он приехал в охотничий домик, где отдыхал от городской суеты. То был грузовичок. На нем Иво проехал двадцать километров, чтобы схоронить тело подальше от своих владений. Он закопал его и вернулся в дом. До этого он не чувствовал боли (все благодаря адреналину), но как только переступил порог, рухнул. Тело разрывали на части невидимые чудища. Из последних сил Латыш дотянулся до телефона и вызвал «Скорую». Когда она приехала, он уже был в отключке.

Иво Густавсена долго держали в больнице. И все это время к нему наведывались полицейские. Латыш неизменно отвечал, что не знает, кто на него напал, но их было двое. Они били его и требовали открыть сейф, которого в домике не было. Так и не добившись ничего, бандиты бросили его умирать, а сами скрылись. На чем, он тоже не мог сказать.

— Меня несколько раз ударили по голове, — повторял Иво. — Хорошо, что я еще имя свое не забыл…

Выписавшись из больницы, Иво уехал долечиваться в Швейцарию. Там снова подправил лицо, а теперь еще и омолодил. В Ригу он больше не возвращался. Жил то тут, то там. Колесил по Европе, много времени проводил в Альпах, где имел шале. Делами занимался дистанционно, что-то несложное поручая сыну. Латыш был уверен, что теперь его точно не найдут …

Его и не нашли!

Но Витаса убили. И передали Латышу послание — точки на шее сына символизируют укол вилки, которой один раз ткнешь…

Четыре дырки!

Это первое, что подумал Иво, когда увидел тело сына. Его выкатили из морозильника, и точки на белой коже как будто горели.

— Это змеиные укусы, — сказал судмедэксперт. — В ранах яд. Ваш сын умер не сразу, он пытался подняться и, скорее всего, потревожил змею.

Иво присмотрелся к точкам. Да, похоже на укусы. Змея как будто не сразу впилась. Или ее отшвырнули, но она снова вцепилась, теперь с остервенением. И кожа вокруг точек сизая.

— Он не мучился? — спросил Иво.

— Умер не мгновенно, но очень быстро.

Хоть что-то…

Когда Латыш вышел из морга на жару, то чуть не упал в обморок. На миг ему показалось, что он тоже умирает. Но нет, просто закружилась голова.

«Твои враги мертвы или пожизненно сидят, — сказал себе Иво, когда туман перед глазами рассеялся. — Витас погиб не из-за тебя!»

И все же он виноват. Дурная кровь сыграла в сыне. Он сам нагрешил и, скорее всего, не единожды. Вспомнить хотя бы тот его побег из Таиланда! Латыш так и не узнал, что конкретно случилось. Витас сказал, его и партнеров прижала русская мафия, но за что? И почему только он свалил из Паттайи, а остальные остались?

Но то дела минувших дней. А в нынешних Витас обижает лишь женщин. Сколько сотрудниц их фирмы подали на него жалобы, не счесть. Все за домогательство. Когда одна его обвинила в изнасиловании, Иво отстранил сына от руководящей (пусть и номинальной) должности. «Доиграешься до того, что тебя грохнет какая-нибудь злопамятная баба!» — постоянно повторял Иво…

Неужели накаркал?

А в том, что сына убили, Латыш не сомневался. Он старый матерый хищник, у него тело битое-ломаное, башка со свинцовой пластиной, полуслепой глаз, но нюх отменный…

— Марков, найди убийцу моего сына! — сказал он в пустоту. — И я сверну ему шею голыми руками. А потом вгоню в глаз вилку…

Представив это, Латыш скупо улыбнулся и стал выбираться из бассейна. Спать пора.

Часть третья

Глава 1

Интеллигентная семья…

Так в первую очередь называли Курецких. Папа доктор наук, мама — кандидат. Он преподает в вузе, она возглавляет химическую лабораторию. У них умненькие детки, Саша и Маша, погодки. Смотришь на семью и не нарадуешься — какая гармония!

Их в пример ставили постоянно. Даже раз сняли для регионального телевидения. После той передачи Курецкие были приглашены в Москву, на Первый канал, к самому Малахову, но отказались. Папа сказал, им не нужна дешевая слава, мама с ним согласилась. Впрочем, как всегда.

Отец Саши и Маши был домашним тираном. Не просто главой семьи, чьи решения не оспариваются, а насильником… Да, доктор наук, профессор Курецкий истязал своих домочадцев. Детей просто избивал, а жену принуждал к извращенному сексу. Он был историком, специализировался по Древнему Риму. Распущенность, что царила тогда, считалась нормой. Он пытался доказать это жене. Но, когда уставал убеждать, переходил к действиям, и просто брал ее так, как хотел.

Все это не происходило на глазах у детей. Родители всегда уединялись. Но умненькие Саша и Маша все понимали. До них доносились звуки, а еще мать после особенно противных ей действий падала перед иконой и молилась так истово, что набивала шишку. Маша помнила ее именно такой, коленопреклоненной и с покрасневшим вздутым лбом. Отца же взбешенным: взлохмаченным, потным, трясущимся. Он не мог наказывать своих студентов, а так хотелось! Хорошо, что у него есть дети, для которых отеческое наказание — урок. В стародавние времена во всех цивилизациях пороть отпрысков было нормой. Жаль, что те времена ушли.

Брат с сестрой сызмальства привыкли к тому, что их никто не защитит. Маша пожаловалась как-то бабушке, маме отца, показала синяки, но та сказала:

— Тебя наказали за дело. Разве можно было прятать от отца дневник с тройкой?

— А бить за тройку, это нормально? Одноклассников даже за пары не наказывают.

— И кем они вырастут? А ты не можешь уронить честь семьи. — Бабушка тоже была из интеллигентов. — А наказали тебя не за низкую отметку, а за попытку смухлевать.

Отец умер, когда его детям исполнилось пятнадцать. Лучше подарка и придумать было нельзя!

Саша и Маша плакали на похоронах, но от счастья. В отличие от матери. Та как будто забыла весь ужас, пережитый рядом с мужем-тираном. Он вмиг стал почти святым.

После похорон она стала молиться еще истовее. Лоб затвердел и приобрел сизый цвет. Одно хорошо, отпрысков не доставала. Жила в своем коконе, а они и так умели справляться без чьей-то помощи. Дети думали, что у них начнется новая, более или менее счастливая жизнь теперь, но не тут-то было. К ним переехала бабушка. Мать отца. Она только физически была слабее, но морально давила так, что сноха тронулась умом. За полгода до ручки дошла. Возможно, свекровь только триггером послужила, но именно на нее набожная заведующая лабораторией