Заложник - Кристина Ульсон

— Но подождите, — перебил ее мужчина из СЭПО, — мы еще никого не подозреваем, просто пытаемся понять, кого может настолько волновать судьба Захарии Келифи. А ваш сын, во-первых, знает — по крайней мере, знал — Келифи, и, во-вторых, именно он ведет самолет, который захватили неизвестные нам террористы, не пытавшиеся выйти с нами на связь, кроме как посредством анонимной записки, которую оставили в туалете салона первого класса.

«Если это и правда, то только наполовину», — мысленно возразила Фредрика коллеге из СЭПО. Разумеется, в их действиях не было никакой предвзятости, однако по умолчанию все принимали в расчет пресловутый «исламский след».

В случае с Захарией Келифи его нельзя игнорировать. То же касалось и «коттеджа Теннисона».

Подобные мысли лишь усиливали сомнения.

«Карим Сасси не такой, — убеждал Фредрику внутренний голос. — Он не может стоять за всем этим, — по крайней мере, не он один».

«Но террор многолик, — вторил ему другой голос. — Почему бы на этот раз ему не принять облик Карима?»

35

17:00

Впервые в жизни Эден Лунделль курила в подвале полицейского участка. С некоторых пор здесь находилась единственная в здании курилка, все остальные внезапно упразднили. В лучшие времена Эден ни за что не стала бы сюда спускаться. Но сегодня на улице моросило и за каждым углом прятались журналисты.

Ей нравилось, что она здесь одна. Обнаружив в подвале кого-нибудь еще, она наверняка попросила бы этого человека уйти. Эден нужно было собраться с мыслями и хорошенько обдумать события нескольких последних часов.

Вероятно, все началось уже вчера, с ложных предупреждений о взрывах. Эден интуитивно чувствовала их связь с сегодняшним захватом «боинга», хотя и не могла сказать, в чем она заключается. Итак, террористы снова объявились в Швеции, потрясая ее видимое благополучие, разрушая образ, который Эден давно уже не могла воспринимать всерьез.

Его создатели полагали, что в Швеции нет предпосылок для такого рода преступлений. Однако гордая своим нейтралитетом страна продолжала военное сотрудничество с ЕС и НАТО, а в течение последних десятилетий проводила политику, которую было трудно назвать иначе как пропалестинской. Самое справедливое государство, образец для стран всего мира! Кто сейчас поверит в эту ложь? Времена изменились, пора определяться.

Кстати, о времени. Эден взглянула на часы. Черт! Пора забирать девочек из клуба. Она решила попросить Микаэля, пусть оставит своих конфирмантов. Государственная безопасность важнее.

Она затушила сигарету о зеркальное дно пепельницы. Согласно последним сводкам американцы рекомендовали Кариму Сасси держаться подальше от их воздушных границ и ждать дальнейших указаний. Звучит разумно. В зоне воздушного пространства США с самолетом может случиться что угодно. Эден намечала план дальнейших действий. Прежде всего ее интересуют результаты допросов дяди Захарии Келифи и матери Карима Сасси. Дальше она займется Захарией. Связь между ним и «коттеджем» существует, в этом она убеждена. Разгадка где-то под носом, она это чует, только почему-то не может ее увидеть.

До сих пор Алекс Рехт полагал, что ему достанет выдержки справиться со своими личными проблемами. Однако сейчас, отправляясь вместе с сотрудницей СЭПО в Транеберг, к дяде Захарии Келифи, он, пожалуй впервые, засомневался в собственных силах. Алекс чувствовал, что страх за сына все больше мешает ему сосредоточиться на работе. Он предпочел бы беседовать с дядей Келифи в компании Фредрики Бергман, однако та решила вернуться на Кунгсхольмен, чтобы написать рапорт для министерства. Алекс скосил глаза на сидевшую за рулем коллегу из СЭПО. Как там ее зовут — Виола? Вивианне?

Ответ пришел, когда зазвонил ее мобильник.

— Вероника, — сказала женщина, приняв вызов.

Потом хмыкнула в ответ на реплику своего невидимого собеседника и завершила разговор.

— Коллега, — пояснила она Алексу.

— Понимаю, — отозвался тот, чтобы что-нибудь сказать.

Дальше они ехали молча. Миновали Кунгсхольмен и мост Транебергсбрун. Вид отсюда открывался впечатляющий. Наверное, Стокгольм самая красивая столица мира.

Тут зазвонил телефон Алекса. На душе потеплело, когда он увидел на дисплее номер Дианы.

— Что слышно об Эрике?

От волнения ее голос звучал глухо. Диана сама потеряла ребенка, дочь. Она, как никто другой, знала, что значит смерть существа, созданного из твоей плоти и крови.

Алекс испугался собственных мыслей.

— Ничего, но мы работаем.

«Мы работаем». Времени половина шестого. До пункта назначения семьдесят пять минут полета, а они до сих пор изыскивают способ предотвращения катастрофы.

Алекс слушал ее дыхание и думал, что бы с ним было, если бы они не встретились. Он уже не верил, что сможет влюбиться еще раз, и очень удивился тому, как легко все произошло. Когда Диана раскрыла ему свои объятия, сердце Алекса словно растаяло и ему снова захотелось жить.

Машина остановилась. Они на месте.

— Я перезвоню позже, — пообещал Алекс.

Он нажал кнопку — и Диана исчезла. Алекс опустил мобильник в карман и ступил на лестницу в подъезде дяди Захарии. Вероника шла следом.

Дядя уже успел засветиться в газетах, где не скрывал своего возмущения тем, как власти обошлись с его племянником. Алекс понимал его чувства, однако, как представитель закона и борец с преступностью, разделять их не мог.

На теплый прием следователи не рассчитывали, однако неприкрытая враждебность, с которой встретил непрошеных гостей Муса Келифи, могла обескуражить кого угодно.

Дядя Келифи эмигрировал тридцать с лишним лет назад, поэтому по-шведски говорил почти без акцента.

— Что вы здесь делаете? — прямо с порога набросился он на Алекса и Веронику. — Как только у вас рука поднялась позвонить в мою дверь?

Последний вопрос показался Алексу вполне уместным.

— Мы хотим помочь вам и Захарии, — ответила Вероника.

Муса застыл в дверях. Судя по всему, он не собирался впускать их в квартиру.

— Я был у вас, — обратился он к Веронике. — Приходил в СЭПО, когда шел суд, помните?

— Помню, — кивнула Вероника. — Тогда с вами беседовали двое наших следователей, а потом они оставили вам телефоны, по которым вы могли бы созвониться с нами в любое время.

— И что я тогда говорил?

— Не знаю, я не присутствовала при вашем разговоре.

— Я говорил, что Захария невиновен. — Глаза Мусы заблестели. — Я стоял перед вами и умолял отпустить его. Но никто не пошевелил пальцем, чтобы помочь моему племяннику.

Алекс не занимался делом Келифи и понятия не имел, чем тот заслужил такое внимание СЭПО. Однако ему не раз приходилось работать с людьми, чьи родственники были не в ладах с законом.

— Послушайте, Муса, — начал он, — ситуация изменилась. Вы, наверное, следите за новостями и знаете, что террористы, которые захватили самолет, требуют отпустить вашего племянника.

— Разумеется, я об этом знаю, — подтвердил Муса Келифи. — Но я не имею ко всему этому никакого отношения. Совершенно.

Алекс сделал шаг вперед:

— А вы не впустите нас на минутку? Как-то глупо беседовать на лестничной площадке.

Прошла секунда, потом еще одна. Только после этого Муса Келифи отошел в сторону, освободив проход непрошеным гостям.

— Только на минутку, — предупредил он.

— Мы и не думали задерживаться у вас дольше.

Муса пригласил их в гостиную, стены которой украшали многочисленные картины и выставленные на полках керамические чаши. Алекс мысленно вздохнул. Диана что угодно готова была отдать за такие штуки!

Вероника расположилась на диване, Алекс устроился рядом с ней. Муса Келифи взял себе табурет, который оказался для него слишком маленьким, так что, сидя на нем, старик походил на великана.

— Итак, где вы работали летом две тысячи второго года? — начала Фредрика.

— На фабрике «Эрикссон» в Кисте. Вплоть до ее закрытия.

— Вам знакомо имя Карима Сасси?

Старик наморщил лоб. Алекс приготовился было услышать отрицательный ответ, как вдруг Келифи медленно произнес:

— Сасси — как же, припоминаю. Сын моей коллеги Марины.

— И Захария с ним когда-нибудь встречался?

Муса снова задумался.

— Как-то летом племянник гостил у меня в Швеции. Полагаю, это было именно в две тысячи втором году, еще до того, как он поступил в университет. Своих детей у меня нет, и я боялся, что мальчик у меня заскучает. Поэтому и попросил Марину свести Захарию с ее Каримом.

— И они подружились?

— Я бы не сказал. Общались всего несколько раз. Захария не говорил по-шведски. Правда, его английский уже тогда был неплох, но все равно не такой, как у Карима. Сестра Захарии, вот кто блистал в той семье по части языков! По-шведски она заговорила раньше меня. — Он задумался. — А к чему эти вопросы про Захарию и Карима?