Алмазный остров - Евгений Сухов

– Заходи, – коротко сказал он.

Ольга посмотрела на надзирателя и осторожно ступила за порог камеры. Бывать в подобных заведениях ей прежде не доводилось.

Дверь за ней захлопнулась, послышался лязг запора, звук запираемого замка и затем удаляющиеся шаги охранника.

Амалия-Ольга огляделась.

Камера, куда ее поместили, была похожа на комнату в «меблирашке», причем не самого низшего разряда. В таких обычно останавливались мещане, приехавшие из одного уездного города в другой, дабы уладить дела с поверенными своих родственников относительно бабушкиного наследства или приискать новую службу в канцелярии земского управления.

Комната-камера была размером четыре на четыре метра с темно-серыми стенами, выкрашенными масляной краской. Из меблировки здесь имелись небольшой платяной шкаф без дверей с вешалками и полками, комод для белья, шкапчик для посуды, стол, табурет и железная кровать с панцирной сеткой. Кровать, табурет и стол были намертво привинчены к деревянному полу, отдаленно напоминающему паркетный.

Под потолком тускло горела лампочка, вода из медного крана капала в жестяную раковину, и в уголке стоял керамический стульчак с деревянной крышкой. Словом, жить здесь можно было вполне сносно, и следовало, пожалуй, ожидать худшего. По крайней мере, ничего подобного в российских тюрьмах, по рассказам бывалых арестантов, не наблюдалось даже близко.

Помимо правил тюремного распорядка и выписок из закона об уголовной ответственности за те или иные противозаконные деяния, на стене в аккуратной рамочке висел список адвокатов, состоящих на службе при венской апелляционной палате, а прямо над столом был приклеен к стене перечень и стоимость продуктов, которые можно было купить в тюремной лавке. Ассортимент был вполне сносным, стоимость продуктов не дороже, чем в обычной лавке.

Ольга вздохнула и присела на табурет.

Неделя в такой камере – не так уж и плохо. Деньги у нее есть, так что с питанием проблем не будет. По крайней мере, она будет есть то, что пожелает сама, а не то, что ей тут подадут, не сообразуясь с ее желаниями.

Важно то, что будет дальше. Ведь через неделю – суд…

* * *

– Я разыскиваю Амалию Шульц, – улыбнулся Артур и приподнял шляпу, надвинутую до того на самые глаза. – Мне сказали, что она снимает у вас квартиру.

– А вы кто такой? – Хозяйка напустила на себя подозрительный вид, хотя господин в альмавиве и шляпе сразу произвел на нее благоприятное впечатление. С первого взгляда было понятно, что мужчина с такой благородной осанкой и правильным выговором принадлежит к высшей касте общества и подозревать его в злонамерениях нет никакого основания. Впрочем, кто он такой, женщина спросила так, для проформы, дабы показать, что она – хозяйка этого дома с прекрасными меблированными комнатами, а стало быть, тоже из себя что-то представляет…

– Я граф де Ламбер, – представился Артур и протянул хозяйке визитную карточку, только что изготовленную в конторе «Станислав Жигимонт. Афиши, рекламные проспекты, визитные карточки, альбомы и прочая печатная продукция. Срок исполнения – два дня. Для постоянных клиентов скидки».

– Очень приятно. – Хозяйка бережно приняла карточку Артура, и голос ее при этом сделался совершенно сахарным. – Дело в том, что ее арестовала полиция…

– Как?! – воскликнул Артур.

– Обыкновенно. Пришла полиция, окружила дом, чтобы она не сбежала, и заарестовала. Даже под окнами стояли.

– За что?

– Точно я не знаю, – произнесла хозяйка, а затем доверительно пододвинулась к Артуру: – Говорят, что она крупная мошенница и за ней водится много грешков.

– Никогда бы не подумал, – раздумчиво произнес Артур.

Все, плакали его денежки и документы. Эта Амалия выйдет не скоро, так что в Вене его теперь снова ничего не держит.

«В Ниццу, дорогой граф Ламбер, в Ниццу! – подумал Артур про себя. – Там тебя дожидаются сорок тысяч франков, с которыми вполне можно начать какое-нибудь крупное дело. Даже очень крупное!»

Как заполучить их, являясь графом де Ламбером? Ну, придется на время стать маркизом де Сорсо. То есть на время получения вклада в банке, благо в Ницце у него имеется немало знакомых, которые могут подтвердить, что он маркиз де Сорсо. По-другому, поручиться за него. Кстати, они могут подтвердить также, что он граф де Ламбер, герцог Мальборо, наследный принц княжества Монако Леопольд Младший, великий князь Константин Николаевич и даже сам Вельзевул или, прости господи, Люцифер. Такие знакомые подтвердят все, что хочешь. Главное, чтобы расчет был.

Так, значит, в Ниццу? Именно!

Высокий худощавый господин в альмавиве и шляпе, надвинутой на самые глаза, с широкой грудью и благородной осанкой, выдающими в нем мужчину, несомненно, дворянских кровей, поблагодарив пожилую даму за полученную информацию, спешно вышел на улицу. За углом он взял извозчика и распорядился отвезти его до «Гранд-отеля», чтобы собрать вещички и отбыть в небольшой провинциальный городок Ницца, одно из любимых мест аристократов и художников.

* * *

Сколько надо человеку времени, чтобы привыкнуть к новым условиям, с которыми он еще никогда не сталкивался? Кому-то надобна неделя. Кому-то – день. А кому-то хватит и получаса.

Амалия-Ольга уже вполне освоилась в камере, когда к ней вошел помощник начальника тюрьмы. Он хотел было повести себя как хозяин, принимающий гостью, но получилось наоборот. И это ему крепко не понравилось. Ведь когда вы собираетесь облагодетельствовать кого-то и вдруг чувствуете, что этот кто-то в вашем благодеянии не очень-то и нуждается, у вас от этого сильно портится настроение. И это в лучшем случае…

– Здравствуйте, – ответила на приветствие помощника начальника тюрьмы Ольга и добавила: – Проходите, располагайтесь, пожалуйста, и чувствуйте себя как дома.

Получилось немного язвительно, но усмехаться помощник не пожелал.

– Благодарю вас, сударыня, – немного удивленно ответил он и, пройдя в камеру, присел на краешек кровати.

Входя сюда, тюремщик планировал начать примерно так: «Такой даме, как вы, наверное, не очень уютно в предоставленном помещении. И я, как помощник начальника тюрьмы, готов пойти на то, чтобы предоставить госпоже Амалии Шульц другое, более комфортабельное и меблированное помещение – за отдельную, разумеется, плату. Тем более что тюремными правилами, в сущности, это разрешено». Однако, увидев, что новая арестантка не выглядит растерянной и напуганной, тем более не собирается просить его о помощи, он решил умолчать о возможном переводе ее в камеру получше. И уже начинал понимать, что поступившая постоялица вообще ни о чем не попросит.

На все его вопросы – есть ли у дамы какие-нибудь претензии к условию содержания или жалобы на персонал – Амалия отвечала, что претензий не имеет, однако надеется в скором времени покинуть столь гостеприимное заведение. Единственное, о чем она будет сожалеть, так это о том, что ей придется расстаться со столь приятными и любезными людьми. Слова были произнесены тоном искренним и даже вежливым, но искренность показалась простоватой, а вежливость прозвучала приторной, что предполагало если уж не издевку, то насмешку, и у помощника начальника тюрьмы настроение испортилось бесповоротно.

– Если желаете, то можете довольствоваться за свой счет, – буркнул он и поспешил уйти, так как в присутствии этой дамы чувствовал себя глуповатым и даже в чем-то ущербным.

– Еще раз благодарю вас, – сказала ему уже в спину Амалия, чувствуя, что, несомненно, выиграла этот небольшой поединок с тюремным начальством.

А выигрывать она любила.

* * *

Тюремный распорядок был общим как для мужчин, так и для женщин: подъем в шесть утра, после чего насельник камеры должен был одеться, умыться, заправить постель, убраться в камере и ожидать раздачи кофе, которое приносилось ровно в семь.

С девяти часов начинались дознания и допросы. За теми, у кого срок предварительного заключения подошел к концу, приходили охранники и отводили их в суд, после чего в освободившуюся камеру приводили нового предварительного заключенного.

Обед раздавался в полдень. Обычно это была миска супа и паек хлеба весом в фунт, который надо было рассчитывать на весь день.

Ужин приносили в шесть вечера – как правило, печеный картофель или вареный горох с овощами и слабо заваренный чай. Ровно в девять звучала команда отбой, и через четверть часа во всех камерах гасился свет.

В послеобеденное время и до ужина к заключенным могли прийти родственники, но только два раза в неделю, и это служило главным неудовольствием сидельцев, так как в других тюрьмах родственники и вообще посетители могли приходить к заключенным хоть каждый день. Жалобы на таковое притеснение писались едва ли не еженедельно, однако подобный распорядок неукоснительно сохранялся. Поэтому здешнего начальника тюрьмы недолюбливали, хотя и побаивались.