Москва-Поднебесная, или Твоя стена - твое сознание - Михаил Бочкарев

— Ничего. Просто следовать поворотам происходящего. Так процент стечения обстоятельств повышается вдвое. А если сами начнем что-то предпринимать, только запутаемся больше.

— Ясно, — Метатрон повернулся к Елисею, который стоял и слушал двух своих наставников сдвинув брови. Со стороны можно было подумать, будто бы он глубоко и во всех подробностях посвящен в тонкости разговора, будто понимает с полуслова что такое «карта предстоящего» и «процент стечения обстоятельств». На самом деле ничего этого Елисей не знал и с трудом понимал, о чем толкуют всевышние создания. Впрочем, беседу высших Нистратов расшифровал для себя правильно — поменьше самодеятельности и глупой инициативы!

— Значит так, — проговорил лысый наставник Нистратову, — Если что-то, случиться, если что-то пойдет не так…

— Крысы? — тревожно моргнув, испугался Носфературс, вспомнив жуткую вокзальную битву.

— Или что похуже… — таинственно вставил Гор.

— Так вот если что-то пойдет не так, береги сумку, и отсиживайся дома. Встречайся только с Эль Хаем, с Бергом или на худой конец с Фэбом. Но ни с кем другим!

— А как же я их найду?

— Они сами тебя найдут, если надо будет.

Метатрон. Огляделся по сторонам, пытливым взглядом осмотрел своих компаньонов и направился со двора в сторону улицы.

— Идем, — позвал он.

Троица вышла из-за угла старого, обветшавшего дома, построенного еще, должно быть, до революции и не спеша двинулась по тротуару, вдоль дороги шумящей разномарочными автомобилями. Воздух был горячим, пропитанным удушливыми выхлопными газами. Малое количество зелени не справлялось с функцией кондиционирования городской экологической загрязненности, и в Москве от этого совсем нечем было дышать. Особенно летом. Елисей когда-то слышал по телевизору, что если приток автотранспортных средств в столицу сохраниться в тех же объемах, то через семь лет город просто перестанет быть пригодным для жизни. — «Пожалуй, — подумал печально, ангел в отставке, — на счет семи лет они ошиблись. Года два от силы!» Так они шли минут пять. Иногда Гор останавливался и замирал, сосредоточенно закрывая глаза.

— Рядом? — интересовался Метатрон.

— Все ближе, — отвечал Гор, — но еще не рядом…

В следующий раз они остановились у витрины магазина торгующего модной одеждой и Гор, встав посреди тротуара, закрыл глаза, задрав к небу свой клювообразный нос. Вид у него стал подозрительный. Так и казалось что это пробравшийся в столицу террорист, совершающий предсмертный ритуал, вот-вот готовый дернуть чеку пояса смертника. Тут Елисей заметил, как к ним, хищно прищурившись, приближается молоденький милиционер. А его напарник оставшийся стоять на месте в тени раскидистого тополя, положив руку на автомат, висящий на плече, пристально наблюдает за коллегой.

— Сержант Сидоров. Ваши документы, пожалуйста? — потребовал милицейский работник.

Метатрон вопросительно посмотрел на Гора. Тот заговорщицки, еле заметно кивнул и повернувшись к представителю власти ослепительно улыбнулся.

— А какие у вас к нам претензии? — заискивающе осведомился он, вздернув свой колоритный нос в высь, словно готовился атаковать им врага.

— Предъявите документы! — насторожился милиционер, смерив взглядом горца.

— Вам паспорт? Или еще какой документ? — издевательски осклабился Гор.

— Паспорт! — отчеканил патрульный, в глазах которого появилась ненависть к человеку чужой крови.

— Держите, — парировал Гор, и достал из кармана черных брюк, невесть откуда взявшийся документ.

Сидоров принял протянутую книжечку, и недружелюбно посматривая из-под бровей на наглого гостя столицы, полистал.

— Давно в Москве Егор Исидович? — спросил он сухо.

Тут Гор повернулся к Метатрону, будто забыв срок своего пребывания в столице.

— Да уж минут десять наверное? — нерешительно подсказал лысый Метатрон, растеряно поглядывая на милиционера. Тот прищурился до невозможности, и глаза его стали похожи на амбразуры дзота, из которых, казалось, сейчас немедленно должны высунуться малюсенькие дула автоматов и расстрелять наглых шутников.

— Ваш паспорт! — потребовал он у Метатрона, и ваш тоже резко повернулся он к Елисею. Нистратов полез по карманам, но паспорта не нашел, зато увидел, как взгляд мента скользит по его груди, где на месте отрезанного когтями Гора кармана, висит несколько ниток и отчетливо проглядывает квадратик свежей, не выцветшей ткани.

— У меня нет, — виновато ответил Елисей.

— Та-а-ак… — потянул милиционер и обернувшись к напарнику коротко кивнул. Тот будто только и ждал сигнала. Нетерпеливой походкой, словно изголодавшийся пес к выставленной на порог миске, он направился к трем нарушителям паспортного режима.

— Ну а у вас? — снова обратился мент к Метатрону, засовывая паспорт Гора себе в карман.

— А в чем вы меня подозреваете? — недоуменно вопросил Метатрон, изобразив на лице такое удивление, словно с него при покупке спичечного коробка требуют сумму равнозначную стоимости однокомнатной квартиры в центре Парижа.

— Значит паспорта нет? — обрадовался милиционер, ехидно покосившись на своего товарища.

— Что в сумке? — спросил товарищ с автоматом, направив в сторону Нистратова дуло.

— Ничего, — соврал ангел отставник.

— Открывай! Живо!

Нистратов вопросительно уставился на спутников. Он совершенно не представлял, как могут отреагировать служители закона на содержимое его ноши. Но Метатрон слегка улыбнулся и кивнул, давая добро. Елисей расстегнул молнию. Милиционер с автоматом отодвинул матерчатый край сумки и удивленно уставился в нее.

— Это что?

— Крылья, — ответил Метатрон.

— Лебединые? — уточнил обладатель автомата.

— Не совсем, — вмешался Гор, — дело в том, что это крылья как бы сами по себе крылья. Не лебединые, не страусиные и вообще к земным тварям отношения не имеющие.

— Искусственные что ли?

— Что вы? — изумился Метатрон, — Самые настоящие крылья.

— Так… Я что-то не понял, чьи они? — угрожающе проговорил Сидоров.

— Его, — указал Метатрон на Елисея.

— ??? — он посмотрел на Нистратова, совершенно белого как мел.

— Мои, — согласился отчужденец.

Оба мента переглянулись, и по выражению их лиц стало понятно, что они мгновенно приняли единственно верное в данной ситуации решение.

— Пройдемте! — приказал тот, что был с автоматом.

— За что же? — удивился Гор, — неужели нельзя носить в сумке крылья?

— Мы вас задерживаем, по подозрению в совершении антиобщественных деяний и за нарушение паспортного режима! — констатировал сержант, подталкивая Гора, — Пошевеливайся Егор Исидович, — хмыкнул он.

На самом деле милиционер Сидоров так же, как и большинство жителей столицы, читал газеты и был наслышан о мистическом ангеле, замешанном в происшествии с телебашней. А тут три подозрительнейших типа, без паспортов, но с крыльями. Да еще хитрят чего-то. И выглядят дико, словно анекдотические бандиты начала девяностых. Что-то подсказывало сержанту — троица эта не простая!

— Ну пройдемте, — огласился Гор, и добавил повернувшись к своим друзьям — Помните мы должны следовать поворотам происходящего. Так мы быстрее встретим Форгезо.

— Даже таким поворотам? — удивился Метатрон пренебрежительно кивнув на задержавших их патрульных.

— А почему бы и нет?

Оба мента нетерпеливо переглядываясь, словно тайные любовники, сопроводили троих задержанных к милицейскому «Газику» и усадили их в машину.

— Знаешь кого мы задержали? — хитро улыбнулся сержант товарищу с автоматом, захлопывая дверцу милицейской машины.

— Кого?

— Тех уродов, что башню обкромсали!

— Да ну?

— Я тебе говорю! — радостно подтвердил мент, — Так что, готовься к повышению. Может еще премию выпишут, — мечтательно пропел он. Они сели в машину и, включив сирену, покатили в отделение.

КОНЦЕРТ

После того как лимузин с осрамившейся певицей Катериной Лавандышевой скрылся из вида, концерт продолжился сольным номером странной троицы. К микрофону вышел тот самый мужик, байкерского вида, с бородой и пивным пузом. Он хрипло поприветствовал публику, все еще не пришедшую в себя от матершинного выступления поп-звезды, и под, невесть каким образом разлившуюся по площади музыку, доносящуюся похоже изнутри своего коллеги в блестящих логотипами доспехах, исполнил песню Джеймса Брауна — «I feel good», да так исполнил, таким неподражаемым тембром, так прочувствованно и сильно, что даже очкарик, прижатый к ограждению расплакался от охватившего его душу восторга.

Здоровяк в доспехах, извергая децибелы, словно тридцати тысячно киловаттный динамик, вибрировал и блестел в лучах летнего солнца, а худощавый балерун, летал по сцене, зависая в немыслимых антраша, будто подстрахованный невидимыми тросами. Он еще успевал скрещивать в воздухе ноги, и грациозно тянуть мыски. Танцовщик сиял голубыми очами и улыбался совершенно одухотворенно, просто не человечески чисто и нежно, и казалось, будто в глазах его видна сама синь неба. Некоторых молоденьких девушек, при виде столь выдающегося мастера танца, охватило невероятное, жгучее возбуждение. Что-то было в его прыжках необъяснимо притягательное, затрагивающее трепетные девичьи души до самой глубины. Да еще голос бородатого солиста. Он сводил с ума. Казалось в этой песне, чуждой вообщем-то, русскому человеку, отразилось все страдание и тоска, вся боль и радость общественности и каждого отдельно выщипнутого из нее индивида, присутствующего на концерте. Словно стране, прошедшей через мясорубку воин и лишений, униженной властью, разграбленной и отданной на растерзание новому, еще более дикому образу жизни, дали вдруг вздохнуть свежим, пьянящим воздухом настоящей свободы.