Русские современники Возрождения - Яков Соломонович Лурье

говорили даже, что их враг неспроста приобрел такую власть, что дело не обошлось без «звездозакония» (колдовство по звездам) и чародейства.

Звезда Федора Васильевича и вправду была в зените. Все сношения с иностранными государствами происходили при его участии, он принимал в конце 80-х и в 90-х годах послов «цесаря» (германского императора) Поппеля и фон Турна, передавал им «речи» Ивана III. Именно он, услышав от «цесарева» посла предложение поставить московского великого князя «кралем», ответил от имени своего государя гордыми словами:

— Мы божию милостию государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей… а поставления как есмя наперед (прежде) сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим{133}.

В 1494 г. он отвозил в Вильно дочь Ивана III Елену, выданную замуж за великого князя литовского Александра, сына Кавимира, а на обратном пути посетил Ливонию. В милость попал и брат Федора — Иван-Волк, перенявший у старшего брата его склонность к религиозному свободомыслию и дипломатические таланты: Иван-Волк несколько раз ездил с посольством в Германию.

Преобразования, к которым стремился Федор Курицын, приобретали реальные черты. Великий князь уступил Геннадию и его собратьям, согласившись на осуждение новгородских еретиков, но он продолжал отбирать земли у церкви, а заодно и у опальных князей и бояр — новгородских и даже московских. Вместо них на этих землях появлялись новые хозяева — помещики, обязанные государству военной службой, представители захудалых и малоземельных родов и, что было уже совсем необычно, бывшие рабы — холопы тех самых бояр, которые попали в опалу.

Не состоявшийся «конец мира» дал в руки сподвижникам Курицына важный козырь в спорах с противниками. Митрополит Зосима выпустил в свет новую пасхалию взамен той, которая была доведена только до 1492 г., и в предисловии дал новые и смелые толкования евангельских слов: «И будут перви последний и последний перви». «Первые» — это греки, ныне же, когда Константинополь пал и греки стали «последними», роль их переходит к «государю и самодержцу всея Руси» Ивану III и к «новому граду Констянтину — Москве и всей Русской земле и иным новым землям». Но это был не единственный вывод, сделанный русскими вольнодумцами из споров о «конце мира». Неизбежное светопреставление предсказывали отцы церкви. Предсказание не сбылось — значит «святые отцы солгали». Но если они солгали в одном случае, следовательно, могли солгать и в других. Ведь именно «отцами церкви» было установлено и монашество. Правильное ли это установление? Не противоречит ли оно тому, что сам Иисус Христос не был монахом? Не следует ли русскому государю вовсе уничтожить монастыри?{134}

Слухи о грядущих переменах одни других мрачнее ходили по монастырям. Иосифу Волоцкому и его сподвижникам приходилось теперь уже не нападать, а защищаться от еретиков. Обличители ереси напоминали о монастырской благотворительности, указывали на толпы нищих, получающих милостыню от монастырей, но доводы эти звучали не очень убедительно. Нищие, действительно, постоянно толпились около обителей, но монашеская милостыня не уменьшала, а увеличивала их число — чем больше было монастырей, тем больше нищих. Чтобы унять опасные толки, Иосиф — глава богатой обители, требовал от монахов, владевших иногда немалыми ценностями, полного отказа от личной собственности: в обители не должно быть бедных и богатых монахов; все они равны в одежде и пище; у себя в келье монах не должен иметь даже собственной книги, иконы или чаши. Лишить монахов собственных «келейных сборников», подобных ефросиновским, Иосиф, естественно, был не прочь. Но мог ли волоколамский игумен действительно рассчитывать на спасительность своих строгих правил? Великому князю нужны ведь были не монашеские книги, а монастырские земли.

Расстановка сил при великокняжеском дворе также не сулила ничего доброго Иосифу Волоцкому и его сторонникам. Обстановка была довольно сложной. Иван III был женат дважды. Первая его жена, как мы уже упоминали, умерла рано. Вторично Ивап III женился на Зое Палеолог — «цареградской царевне», племяннице византийского императора, на Руси ее переименовали в Софию. Сведения о жизни Зои на Западе довольно скудны — есть предположение, что до Ивана III она успела побывать замужем за итальянским принцем, но рано овдовела. Воспитана она была при дворе римского папы в католическом духе и при том весьма строгом. Поэтому идеи Возрождения не были восприняты ею: гуманисты, влюбленные в те годы во все греческое, еще в Риме пытались завязать знакомство с наследницей Палеологов, но испытали разочарование. Единственное, чем поразила их царевна, была ее непомерная полнота (наиболее язвительный из ее итальянских гостей уверял даже, что после посещения Зои ему всю ночь снились масло, сало и другая жирная снедь){135}. В одном отношении, однако, итальянский опыт, соединенный с богатыми византийскими традициями, помог Зое-Софии в России, — приехав в Москву и оказавшись в центре придворных интриг, тучная «царевна» обнаружила в них необычайное проворство.

Первая жена Ивана III — «тверянка» — успела родить ему сына — Ивана Молодого, который считался наследником великого князя. Иван Иванович был женат на дочери молдавского господаря Стефана Великого, Елене, занимался военными и дипломатическими делами и считался даже соправителем своего отца. Но в 1490 г. он внезапно умер, и перед Иваном Васильевичем опять встал вопрос о преемнике. У Софии к этому времени тоже родился сын — Василий, но великий князь вопреки настояниям жены хотел сделать наследником не Василия, а Дмитрия, своего внука, сына Ивана Молодого и Елены Стефановны. Это был не только семейный спор. Елена, дочь Стефана Великого, воспитанная в Молдавии, где было немало гуситов, сочувственно относилась к Курицыну и его товарищам и участвовала в еретическом кружке. София, напротив, никакой склонности к свободомыслию из Италии не привезла: как и Геннадий, из всех западных нововведений она больше всех ценила одно — инквизицию. Недаром рассказ об испанской инквизиции был передан новгородскому владыке слугой Софии Палеолог, приехавшим с нею на Русь, — Юрием Траханиотом.

В конце 1497 г. борьба стала открытой. Узнав о том, что Иван III собирается назначить Дмитрия своим соправителем, София добыла «зелье» — яд, который мог ей понадобиться для борьбы с соперниками; по плану заговорщиков, поддерживавших великую княгиню, Василий Иванович должен был бежать на север, на Вологду и Белоозеро, захватить хранившуюся там великокняжескую казну и начать открытую борьбу. Но он не успел этого сделать: заговор был раскрыт, яд у «цареградской царевны» отобран, и великий князь стал жить в «береженьи» от своей чересчур предприимчивой супруги. Сына он велел запереть во дворце под надежной охраной, заговорщиков казнил. А спустя несколько месяцев внук Ивана III Дмитрий, сын еретички Елены Стефановны, был объявлен великим князем Владимирским и Московским