Стриптиз на гонках - Нэнси Бартоломью

— Ничего, мама, просто у этого человека вспыльчивый характер. Он придумывает то, чего нет на самом деле.

Мама сняла с плиты большую кастрюлю с макаронами, подошла к раковине, откинула макароны на дуршлаг и с грохотом водрузила посудину в раковину. Мой ответ ей не понравился. Она включила воду на полную мощность, добавила жидкого мыла и высказалась:

— Не собираюсь терпеть, когда родная дочь лжет мне в глаза! — Она круто развернулась и посмотрела на меня — точь-в-точь как когда я и братья были детьми. — Посмотри сюда, Кьяра, — сказала она, тыча пальцем себе в лицо, — посмотри мне в глаза и повтори все это снова. Значит, ты не знаешь, что происходит, почему тобой интересуется полиция? Твоя совесть чиста?

У меня в животе закололо, к горлу подступил ком, я сглотнула. Как ни странно это прозвучит, но я не лгала матери. Еще когда мне было восемь лет, я поклялась никогда ее не обманывать. Мама была слишком серьезной силой, чтобы с ней не считаться.

В кухню вошел Эл, привлеченный запахом булькавшего на плите соуса — это был мамин фирменный соус, с оливковым маслом и большим количеством чеснока. С секунду я надеялась, что Эл заговорит и тем самым спасет меня, но ма подняла руку, на которой все еще была надета стеганая рукавичка-прихватка, и дала ему затрещину.

— Даже не думай! — предупредила она. — Пусть твоя сестра сама копает себе яму, пусть она обманет свою мать, если уж дело дойдет до этого.

И я сказала правду — а что еще оставалось делать?

Ма не останавливалась ни на секунду, так уж она устроена — просто не может сидеть спокойно, особенно если ее что-то или кто-то беспокоит, а сейчас она была очень взволнована. Когда я говорила про смерть Руби, мама резко втянула воздух сквозь зубы, рука с ложкой на секунду застыла в воздухе над миской с соусом. Она оглянулась, посмотрела мне в глаза, и в ее взгляде я прочла боль.

Когда я дошла до той части, что касалась Джона, и стала рассказывать, как он целовал брюнетку, а потом явился ко мне в трейлер и стал целовать меня, мама сначала покраснела, а потом покраснела опять, еще гуще. Она поставила на стол миску с дымящимися макаронами и кастрюльку с белым соусом, смахнула с плиты крошки чесночного хлеба и жестом пригласила меня и Эла к столу.

— Мама, что такое любовь? — спросила я.

Она быстрым движением стукнула меня по макушке деревянной ложкой.

— Ой! За что?

В человеческом обществе существуют самые разные ритуалы, и некоторые из них кажутся совершенно бессмысленными. Я должна была задать вопрос, он был частью ритуала, и ответная затрещина, по-видимому, тоже.

— Мама, я не знаю… я недостаточно хорошо его знаю, чтобы любить.

Мама положила ложку и пристально посмотрела мне в глаза, в них что-то блеснуло — не знаю, слезы или что другое.

— Ах, Кьяра, — тихо сказала она, — похоже, ты влюбилась не на шутку.

В комнате вдруг повисла полная тишина, воздух наполнился паром, запахами спагетти и соуса. Наконец Эл весьма находчиво подавился спагетти, мама наклонилась над ним и стала хлопать по спине.

— Да что с тобой такое? — воскликнула она. — Твоя сестра влюбилась, а ты только о том и думаешь, как бы набить брюхо! Имей хоть немножко уважения к чувствам!

— А ты, — она снова переключила внимание на меня, — ешь! Ты видела когда-нибудь, чтобы мужчина был счастлив с тощей женщиной?

Мы рассмеялись, напряжение на время спало, но я знала, что следующего раунда ждать не так уж долго. Лучше уж поскорее поесть и сбежать в “Тиффани”, где всех интересует только один вопрос: на какую сумму я смогу заставить клиентов раскошелиться сегодня ночью?

К тому времени, когда я проехала по Томас-драйв и свернула на автостоянку перед клубом, я уже вышла из образа Кьяры — маминой дочки и вошла в образ Кьяры — повелительницы ночи. Независимо ни от чего нам с Флафи все равно нужно платить по счетам и покупать макароны. А чтобы быть повелительницей ночи, нужно иметь ясную голову на плечах.

Собираясь выйти из дома, чтобы ехать на работу, я всегда замечала в себе перемену. Я словно становилась выше, вытягивала себя вверх за макушку и расправляла плечи, привлекая внимание к груди. Мои движения становились более медленными, выразительными. Я пудрила и смазывала кремами каждый квадратный дюйм своей кожи, потому что в “Тиффани” мое тело — не просто тело, а храм, и мне нужно было привлекать прихожан-поклонников, желательно побогаче, с толстыми, готовыми раскрыться кошельками, которые так и сочились деньгами.

Не поймите меня превратно, большинство мужчин, с которыми я общаюсь, мне нравятся, я не против поболтать с ними, послушать про их проблемы и мечты, но суть в том, что это моя работа. Вот так, ни больше, ни меньше.

Итак, входя в гримерную, я двигалась под музыку, которая звучала у меня в душе. Я была в форме. Поэтому мне захотелось одеться в костюм Клеопатры. Я надела черный парик, накрутила на руку маленькую резиновую змейку и завернулась в тогу. Просто, но эффектно.

В тот момент, когда я выходила на эстраду, Ральф запустил дымовую машину. Когда я готовила этот номер, то пыталась уговорить его и еще нескольких ребят вынести меня на плечах, но Ральф отказался, сказал, что у него слабая спина. Я знала, что это ерунда, но не стала настаивать, так как догадывалась, в чем дело. А дело в том, что Ральф молодой, он испугался, что не сможет себя контролировать, и не хотел поставить себя в неловкое положение на сцене. Так что мне пришлось отказаться от своей затеи, хотя это был бы очень эффектный выход.

И вот я появилась перед публикой в клубах дыма. Я подняла руку и чуть-чуть покачала ею так, чтобы змейка извивалась как живая. Затем медленно пошла вперед, слегка пританцовывая в такт музыке и поглаживая руками бедра. Музыка набирала темп и громкость, а потом вдруг резко оборвалась. Пауза держалась два счета, и в этот момент я одним резким движением сорвала с себя тогу.

Теперь я стояла на краю подиума, на мне было только крошечное золотое бикини да змейка на руке. Тогда-то я и заметила ребят с гоночного трека. Впрочем, их при всем желании невозможно было не заметить. Толстяк был до того возбужден, что даже подергивался, думаю, у него было нечто вроде припадка. Фрэнк пожирал меня похотливым взглядом и стоял при этом чуть ближе к сцене, чем разрешалось. Остальные члены команды Роя Делла столпились за Фрэнком, но меня интересовало, где же сам король трека.

Слегка повернув голову, я перехватила взгляд вышибалы Бруно. Я знала, что эта компания не любит, когда ее пытаются призвать к порядку. Но наши интересы представлял Бруно, а он, в свою очередь, не любил, когда клиенты тянут руки к товару.

По правде говоря, Фрэнк начал первый. Он шагнул вперед, оказавшись прямо перед мигающими огнями софитов, и проткнул ко мне толстую мускулистую ручищу. Рядом с Фрэнком тут же материализовался Бруно. Положив лапищу, достойную Голиафа, на плечо Фрэнка, он крепко схватил его за запястье. Никто из мужчин не издал ни звука, но я не без злорадства увидела на лице Фрэнка гримасу боли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});