И восстанут Злые - Даниэль Пейдж

Дорога. И она была желтой.

Озма ступила на тропинку, начиная следующую часть нашего приключения.

— Следуй, — позвала она.

И я последовала: не за Озмой, а за самой дорогой. Теперь мы с принцессой шли вместе, плечом к плечу, по крутому извилистому пути, ведущему нас в горы.

14

Все утро мы провели на ногах, следуя по дороге из желтого кирпича, которая шла через пастбища, луга и сады с широкими приземистыми деревьями, с ветвей которых свисали тяжелые сочные сливы, а я слишком наелась за завтраком, чтобы попробовать их; дорога вела нас через журчащие ручейки и крутые холмы, звала в пышные, полные жизни долины и прочь из них.

Пару раз вдалеке я замечала скопление домиков с круглыми крышами, видимо деревни, но каждый раз, когда они маячили в поле зрения, дорога поворачивала в противоположную сторону. Я уже достаточно познакомилась со Страной Оз, чтобы понимать: это не просто удача — дорога знает, что путники желают остаться незамеченными, и помогает нам.

Та ли это дорога, что когда-то привела Дороти, а потом и меня из Страны жевунов в Изумрудный город? Вопрос, на который сложно дать ответ. У той дороги есть фиксированные начало и конец, но я по своему опыту знала, что в то же время она меняет направление в зависимости от личности путешественника. Мне не один раз уже говорили, что у дороги имеется собственное сознание. Вполне возможно, что Озма призвала ее с помощью Древней магии, и теперь дорога меняет курс, помогая нам найти правильный путь.

Солнце было еще высоко, путь проходил мирно и спокойно, и я даже добилась успеха, пытаясь научить Озму песенке «Девяносто девять бутылок пива на стене»[8]. Единственной проблемой оказалось то, что принцесса не умела правильно считать и упорно путала числа.

Вскоре я сдалась, перестав ее поправлять, и просто позволила петь дальше. Пусть песня теперь стала совершенно бессмысленна, голос Озмы был воистину хорош, и я просто прогнала скопившиеся мысли.

Утренний разговор с Глиндой получился тревожным, хотя, пожалуй, могло быть и хуже. Но чего она хотела от меня? Почему так резко изменила мнение? Должно быть, она обманом пытается подтолкнуть меня… но к чему подтолкнуть?

Вспомнилось, как Лулу в лесу предупреждала, что стоит держать себя в руках. Раз Лулу боится, что Страна Оз меня искажает, означает ли это, что Глинда тоже может так думать? Неужели она навестила нас сегодня утром, так как надеялась использовать это в своих интересах?

Слова Глинды звучали так, словно она не видела в Дороти больше никакой пользы. Что могло повлечь за собой такой раскол между ними всего через пару дней после битвы в Изумрудном городе? Разве что только их союз никогда не был столь крепок, сколь казался. И что же в итоге? По мнению Глинды, раз я из Иных Земель, то теперь, когда ее любимый маленький деспот попал в немилость, смогу стать равноценной заменой?

Печально, что все убеждены, будто у меня огромный потенциал стать злодейкой. Ведь все, что я сделала, — это появилась здесь, оказалась брошенной в темницу Дороти, а потом в точности исполняла приказы Ордена. Боролась за то, что считала правильным. За то, во что верила. А теперь даже такие, как Лулу, — те, кому полагается быть заодно с нами, — из-за этого подозревают меня. Как-то нечестно.

Но поскольку я была в таком хорошем настроении, то не могла долго думать о себе как о бомбе с часовым механизмом, готовой вот-вот рвануть и явить злодея. Да, утро вышло слегка туманным, но с того момента, как мы с Озмой пустились в путь, все наладилось.

Все время, пока мы шли, горы так и маячили вдалеке — целая пасть острых фиолетовых клыков на горизонте, вырастающих все выше и выше, чем ближе мы подходили. Судя по сине-фиолетовому оттенку всего вокруг и по жалким крупицам знаний, оставшимся из курса географии Страны Оз, я была уверена, что это горы Гилликин — мощная гряда, растянувшаяся по всей северной части Страны Оз и отделявшая дикую область от еще более дикой.

Мы не повстречали ни единого монстра с тех самых пор, как покинули джунгли, — не считая Глинду, конечно, — так что, полагаю, пока не ушли далеко от цивилизации. Только я не была уверена, что это продлится долго. Пусть мы еще не пересекли горы, но пейзаж уже начал постепенно изменяться. Когда утро потускнело, переходя в день — как обычно и бывало в Оз, — солнечные поля и рощи сменились мутными топями, усеянными прерывистыми клочками кустов молочая и редкими, чахлыми, измученными деревцами. Солнце исчезло, спряталось за плотной завесой грозовых облаков, погружая все в мрачную серость, лишь слегка разбавленную выцветшим лавандовым оттенком. Окружающая нас местность выглядела так, словно из нее высосали все жизненные силы. Мир потерял краски.

Воздух тоже менялся. Он становился плотным, липким и холодным, пока не начало казаться, будто меня завернули в уже кем-то использованное влажное полотенце, подобное тем, которые мама вечно раскидывала по всему трейлеру.

Озма прекратила петь.

Только дорога, по которой мы шли, делала окружающий нас пейзаж немного живописнее. По контрасту с ним она показалась ярче и теперь, извиваясь, убегала вдаль, уже не просто желтая, а светящаяся золотом.

А потом даже дорога начала меняться в битве с мраком. Утром она была широкой и ровной, но когда местность стала более скалистой, дорога сузилась и принялась беспорядочно извиваться, огибая возникающие то тут, то там препятствия.

Кроме того, хоть и не казалось, что мы поднимаемся, небо стало гораздо ближе. Тучи так низко опустились над нашими головами, что можно было потянуться и коснуться их. А потом тянуться и вовсе не понадобилось: дорога резко вильнула в сторону, уводя нас в коридор из огромных валунов, такой узкий, что едва удавалось поднять руки, и я увидела, как перед нами облака опускаются прямо до кирпичей дороги, целиком поглощая ее.

У самого края тумана сидела худая женщина, облаченная в длинный плащ с капюшоном из полуночно-синих перьев с золотистыми кончиками. Кожа ее была гладкая и чистая, без единой морщинки, но в глазах отражалась мудрость и проницательность. Женщина одновременно казалась удивительно юной и невероятно старой. Увидев, что мы приближаемся, она испустила долгий прерывистый вопль, который эхом отразился от скал и разнесся по округе хором голосов, словно кричала не она одна, а человек двадцать. А потом женщина начала преображаться. Она раскинула руки, и накидка превратилась в пару огромных крыльев; нос и рот слились воедино и вытянулись