Религия и церковь в Англии - Ян Янович Вейш

Робинсона за то, что он избрал «непристойную форму» изложения — обратился к массовому читателю. Если бы книга была написана для академической публики, она наверняка бы не привлекла столь большого внимания. Но, по утверждению самого Робинсона, он видел свою задачу именно в том, чтобы «вытащить эти вопросы из сферы интеллектуальной дискуссии и поставить их прямо под нос людям»[88].

С этой целью епископ сознательно избрал не академический стиль изложения, принятый в соответствующей теологической литературе, а журналистский, наполненный всевозможными провоцирующими выражениями и даже богохульными аналогиями. Например, в той части сочинения, где критикуются «традиционные представления о боге», епископ Робинсон позволяет себе такие остроумные и меткие выражения, которые могли бы выйти из-под пера знаменитых атеистов — французских материалистов XVIII в. Обвинения Робинсона со стороны перепуганных церковников в том, что он увлекся атеизмом, вполне обоснованны. Неоспорим и тот факт, что именно этой «разрушительной» частью своего сочинения автор и завоевал себе читателя.

Понятно, что резкие нападки на традиционное христианство Джон Робинсон использовал лишь как полемический прием. Это было нужно ему для того, чтобы завоевать современного читателя, показать ему свою «трезвость», «непредвзятость», свое светское мышление. И эта его поза агностика, поза страстного, но трезвого мыслителя, не связанного никакими, даже самыми священными, догмами христианства, способствовала популярности книги. Именно эта поза подкупила рядового читателя, переставшего интересоваться религией и церковью, но сохранившего некоторый интерес к церкви как к традиционному заведению.

Попытки Робинсона создать синтез христианской религии и современного научного мировоззрения вызвали симпатии многих читателей в капиталистических странах, поэтому они заслуживают того, чтобы на них остановиться поподробнее.

Центральный аргумент книги Робинсона «Честно перед богом», как уже отмечалось, во многом заимствован у трех известных протестантских теоретиков современности: Тилиха, Бонхофера и Бултмана. Это не скрывает и сам автор, в интимной манере рассказывая читателю об основных источниках своих взглядов. Это, во-первых, работа Тилиха «Потрясение основ», из которой Робинсону особенно понравилась мысль о том, что бога следует искать не где-то далеко, а в глубине человеческого переживания; во-вторых — «Письма из тюрьмы» Бонхофера (из нее Робинсон заимствовал идею о «безрелигиозном христианстве») и, в-третьих, — это «Новый завет и мифология» Бултмана (мысль о демифологизации религиозного языка).

С точки зрения авторского решения поставленной проблемы наибольший интерес вызывает вторая глава книги, названная «Конец теизму?». Тут автор, как говорится, берет быка за рога и предлагает пересмотреть самую сущность не только христианства, но и религиозного мировоззрения в целом. Основным признаком религии, как известно, является вера в сверхъестественное. И именно против этого восстает Робинсон. Он рассуждает следующим образом: раньше бога представляли парящим где-то высоко-высоко, но с ростом человеческих знаний о Вселенной такой взгляд становился все более абсурдным. Потом бога стали изображать парящим за пределами постигнутого человеком космоса. Но в наши дни этот взгляд оставляет богу слишком мало места, и поэтому Робинсон (следуя Тилиху) предлагает новый мысленный образ для представления о боге.

Что же скрывается за этой «новой» формулой? Бог — природа, бог — глубина человеческих эмоций, бог — красота человеческих взаимоотношений. Все это напоминает философскую концепцию пантеизма, а история философии свидетельствует, что пантеизм сыграл известную роль в. становлении материалистического мировоззрения.

Епископ Робинсон отдает себе отчет в том, что растворение бога в природе, его идентификация с Вселенной ведет к отрицанию теизма, к отрицанию личного бога, без которого немыслимо христианство. И он пытается спасти дело, предлагая идентифицировать бога не с самой природой, а с «творческим началом» в природе. Но христианское представление о боге — это представление о потусторонней личности, которое несовместимо с современным, научным миропониманием. И эти два в корне противоположных подхода к пониманию действительности никак не удается соединить епископу Робинсону. Правда, он предлагает как-то втиснуть трансцендентное, «потустороннее» в естественное «посюстороннее» как специфическую часть последнего: «…как раз идентификацию христианства и трансцендентного с этой концепцией теизма… мы должны пересмотреть»[89].

Но пересмотр уводит Робинсона в обыкновенный экзистенциалистический иррационализм и мистицизм. В этой части своей аргументации Робинсон полностью следует Тилиху и Кьеркегору, пытается нащупать свою новую «посюстороннюю трансцендентность» при помощи таких понятий, как «бесконечная и неисчерпаемая глубина и основа всего существующего», «более глубокое погружение в экзистенцию», «творящая основа и смысл существования», «конечные вопросы» и т. д.[90]

Такая концепция бога никак не согласуется ни с традиционными, вековыми христианскими представлениями, ни с библейскими концепциями; она означает полный разрыв как с духом, так и с буквой христианства.

Робинсон признает, что миропонимание, изложенное в Библии, «бесстыдно потусторонне». Все равно — воспринимать ли библейские мифы в буквальном смысле или толковать их как аллегории, дающие познание бога, — идеи, изложенные в них, остаются «потусторонними». Но если вслед за Бултманом пытаться «демифологизировать» их (что Робинсон предпринимает в четвертой главе книги), то выхолащивается основное содержание христианства — вера в сверхъестественное, личностное существо вообще, вера во всю систему конкретных положений (от непорочного зачатия до воскресения), на которых зиждется христианство. И этим обосновывается вывод о безвыходности современного идейного кризиса христианства: оказывается, что все выходы, которых ищут теологи, ведут в тупик. Поэтому неудивительно, что большая часть церковников, особенно в последнее время, предпочитает традиционные методы и не разделяет взглядов Робинсона.

Надо сказать, что Робинсон сам чувствует нелогичность своей позиции; чувствует, что соединение научного и религиозного миропониманий — непосильная задача, и постоянно делает оговорки насчет того, что его книга не может претендовать на решение проблемы, что это — дело будущего, а он лишь пытается поставить в форме парадоксов эту проблему.

Но несмотря на нечеткость и неопределенность теоретической позиции Робинсона, вполне ясны те факторы, которые породили потребность в «новой теологии», а также то значение, которое ей приписывается.

Джон Робинсон выделяется среди других высокопоставленных. деятелей Церкви Англии тем, что особенно усердно бьет тревогу по поводу кризисного положения церкви и религии. С другой стороны, он не скрывает, что его «новая теология» предназначена для преодоления этого кризиса. Пересмотр самых основных положений христианства не является для Робинсона самоцелью или интеллектуальным хобби, он хочет способствовать выработке таких практических мероприятий в области литургии, социальной доктрины, которые дали бы возможность христианству если и не перехватить инициативу в идейной борьбе, то во всяком случае выжить и дождаться более благоприятной ситуации.

Разбору некоторых из тех мероприятий, которые на основе идей «нового христианства» пытается осуществить некоторая часть английских священников, будет частично посвящена следующая глава.

Теологические проблемы, поднятые Джоном Робинсоном, остаются на повестке дня англиканской теории по сей день. Хотя его книга «Честно перед богом» была написана более десяти лет назад,