Обладатель - Юрий Иванович

– Меня?! За что?!

– Да за что угодно, к примеру – за красивые глазки. Машина правосудия порой слепа и неразборчива. Забыл?

– И что мне делать? – растерянно спросил Иван.

– Главное, не поддаваться на провокации. Но ещё лучше – езжай в Индию. Да, да! Не сомневайся, совет верный. Пока тут всё сгладится и утрясётся, поживёшь себе спокойно. Если туго со средствами – я подкину. А потом по Инету найдёшь нормальную работу.

Ивана побег в Индию уже не устраивал, но он промолчал.

– А насчет твоих бомжей, – продолжал Кракен, – дали по тормозам.

– Это как?

– А вот так. Шум поднялся большой, рыть начали серьёзно. А теперь следствие свернули. Потому что поступила директива: не копать это гнилое дело с гнилыми бомжами. Дескать, не те члены общества, чтобы о них переживать. Туда им и дорога.

– Но как же так? – недоумённо спросил Загралов. – Была бы хоть смерть от палёной водки, или там от переохлаждения… А то ведь самым изуверским способом замучили людей! Как можно такое дело закрыть?

– Вот так и можно, Грава. – Кравитц подался к Ивану и перешёл на шёпот: – И кажется, директиву спустили ну очень крупные люди. Один мой коллега, молодой, только начинающий, но мечтающий прославиться, полез было в это дело без разрешения. Его в понедельник ещё предупредили, чтобы не рыпался. А сегодня утром, представь себе, узнаю, что его выперли с работы! Да ещё с такими рекомендациями, что ему теперь о карьере в Москве остаётся только мечтать. Разве что сменит фамилию да несколько лет поработает в провинции. Вот так-то, братец кролик…

И тут рядом раздался грубый злобный голос:

– Что, гниды, шепчетесь?! Опять прикидываете, на кого кляузы писать?

Какой-то мужичок среднего роста, прилично вроде одетый, стоял у стола и нагло пялился в основном на журналиста. Морда его была перекошена от злобы, а глаза своим блеском выдавали принятую на грудь изрядную дозу алкоголя.

Кракен сразу сориентировался, чем тут пахнет, и преспокойно откинулся на спинку стула:

– Болезный, у тебя белая горячка? Вызвать наряд полиции?

В ответ неизвестный выплеснул такой поток ругательств и оскорблений, что даже врождённый пацифист Загралов стал приподниматься, чтобы заехать кулаком уроду в ухо. Но друг детства перехватил его руку и прижал к столу:

– Спокойно! Это – провокация.

Что вызвало новую волну слов, полных ненависти:

– Ах, так вы ещё и голубки?! – и дальше пошла ругань уже на эту тему.

Причём ругался мужичок хоть и злобно, но сравнительно тихо, чтобы его слов не могли расслышать за другими столиками. Как выяснилось гораздо позже, это действительно было провокацией. Её устроил брат одного из посаженных преступников, надеясь, что завяжется драка, и он окажется явно пострадавшим. Естественно, потом иск в суд и крупные неприятности для журналиста.

Загралов прислушался к совету друга и не шевелился, хотя в душе у него всё бушевало:

«Ну вот и что с таким козлом делать? Бить нельзя, он только этого и ждет… А был бы здесь полицай, да гаркнул бы как следует, чтобы этот ублюдок зарёкся на всю жизнь подобные провокации устраивать… А лучше, чтобы вообще ему в рот пистолет засунул, да припугнул…»

И чудо состоялось!

Позади мужика выросла мощная фигура полицейского. Левой рукой он сгрёб урода за шиворот, встряхнул так, что у того клацнули зубы и отвисла челюсть, а правой вставил ему в рот ствол пистолета. И зашипел жутким, замогильным голосом:

– Тварь! Ещё раз посмеешь хоть на кого-то вякнуть, я тебе рот до самой задницы разорву! Понял, сучо́к?!

А тот лишь стучал зубами по металлу дула и хрипел. Под его зависшими над полом ногами стала образовываться лужица.

Иван вдруг понял, что сейчас потеряет сознание. Не совсем соображая, что делает, он сосредоточился на одной мысли:

«Оставь эту тварь и уходи!»

Словно услышав приказ, полицейский, ни на кого не глядя, усадил обмочившегося типа на стул у соседнего столика, прошёл к выходу и скрылся на лестнице, ведущей вниз, на улицу. В кафе царило молчание. Несколько свидетелей сценки склонились над столами, делая вид, что они ничего не заметили, одна парочка спешно встала и покинула кафе. Официантки вообще показали чудеса воспитания и выдержки. Одна из них пришла с тряпкой на палке и деловито вытерла лужу. Вторая, словно случайно проходя мимо, всунула в руку шокированному, но враз отрезвевшему скандалисту и провокатору несколько салфеток. Никто никуда не звонил и ни на кого не глядел.

Через некоторое время наказанный тип поднялся на подгибающиеся ноги, прикрыл салфетками окровавленный рот и беззвучно удалился.

Кракен повернулся к другу и прошептал:

– Вот это да! Решительный поли, как в кино! Жаль, на видео не записал… – Он вынул из кармана телефон. – Один только звук. А кнопка включения у меня вот… – он показал запястье.

А Загралов ошеломлённо молчал. Этого человека в форме полицейского он уже видел, причем не один раз. И голос его слышал. Он ещё мог сомневаться в своих глазах, но слуховой памяти доверял безоговорочно.

Глава двадцатая

Воспоминания

Дело происходило давно, точнее – двадцать лет назад. Тогда ещё двенадцатилетний Ванюша был неразлучен с Кракеном, они ежедневно устраивали всякие забавы и игрища, впервые просмотрели «интересное» кино для взрослых и только-только начинали всерьёз задумываться о девочках. Именно девочка и стала причиной одной неприятной, запомнившейся на всю жизнь истории.

Уже тогда отец и мать Ивана ратовали за здоровый образ жизни, единение с природой и проповедовали правильное питание только овощами и фруктами. Но в те времена подобные взгляды были не в моде. Родители Ивана старались на весь отпуск уезжать в глухие непролазные леса и там наполнять свою ауру живительными потоками нетронутой природы. Они и сына хотели видеть таким же.

Да только мальчик не слишком тянулся в лес, а старался оставаться под опекой бабушки, которая его баловала и не одобряла поступков непутёвых родителей.

Но в то лето ему «не повезло». Родители остались непреклонными и забрали сына с собой. Поселились они в палатке, в лесу, где, по рассказам, можно было и волка встретить, и медведя, и почти целые дни проводили на солнышке в медитации. Когда начинался дождь, перемещались под навес и посиживали там с не меньшим удовольствием. Воспитание у них велось тоже своеобразно: никакого насилия, только личный пример, интересные рассказы о Вселенной и о месте в ней человека. Дескать, умного ребёнка заинтересует правильный образ жизни, и он прирастёт к нему и душой, и телом.

Их рассказы были Ивану интересны. Пожалуй, с тех пор в нём и укоренилась наивная вера в добро и справедливость, пустил корни пацифизм и появилось полное равнодушие к власти, роскоши и богатству.

Но все-таки в лесу ему было скучно, и он старался всеми правдами и неправдами сбежать от родителей в находившийся за три километра хутор. Его влекло к приехавшей на всё лето к дедушке с бабушкой девочке. На год старше его, уже начавшая превращаться в женщину, егоза по имени Аня буквально с первого взгляда вызвала у Ивана вспышку любви. Именно любви, а не влечения или интереса. По крайней мере, сам Иван был твёрдо уверен в своих чувствах и с пылкостью, достойной рыцарей из древних баллад, бросился завоёвывать сердце красавицы.

Это уже потом, лет через шесть, опять оказавшись в данном месте с родителями, он рассмотрел, что девчушка-то ничем особо и не примечательна. Да и вообще, положа руку на сердце – страшненькая. Но в тот памятный месяц гормоны бурлили в теле, словно вулкан. Сознание было заполнено только любовью. Перед глазами постоянно стояло любимое лицо. Так что вместо медитации на лоне природы двенадцатилетний пацан с головой нырнул в новые для него чувства.

И как это ни странно (хотя с возрастом любой мужчина начинает понимать, что странного тут ничего нет!), девчонка не отвергла на год младшего, чем она, ухажёра. Хотя в первые дни грубила ему, дерзила, посмеивалась над ним и даже издевалась. Ну а потом природа взяла своё, иных подходящих объектов рядом не оказалось, и дело пошло к сближению. В конце первой недели они подружились, причём ничего «такого» им и в голову не приходило. Вторую неделю они провели в самых интенсивных поисках приключений на свои задницы. Аннушка знала в округе почти каждый пень, овраг, родничок, пещеру и провела нового друга по всем местам «боевой славы» с гордостью и удовольствием.

Ну а когда период желания похвастаться силой и ловкостью прошёл, а взаимное доверие и откровенность повысились, детей потянуло на более продолжительные разговоры в спокойном состоянии. А подобные разговоры лучше всего проходят в замкнутых пространствах, как то: чердак, кладовка, сеновал, сарай и тому подобное. Отыскалась одна пещерка для таких посиделок и на середине пути между биваком семейства Заграловых и хутором. Дети начинали и заканчивали свои дни именно посиделками в этой природной полости, уютно обставив её корягами и изделиями из коры и застелив «пол» старыми покрывалами.