Дневники Палача - Руслан Шабельник

— Двинулись вы на город.

— Точно! На него, родимый, на Рахат, значить! Но народу-то много, эта, как ее… армия! Не, не армия… орда! Во — точно, орда! А оружия — с гулькин нос. Ну у нукеров — бластеры, это понятно, ну еще может с сотню бластеров наберется во всем войске. А у рахатских-то, почитай у каждого по лучевику, а еще пушки, потом эти, как их… то ли минометы, то ли гаубицы, во — точно — гаубицы и флайеры. И защита у города — будь здоров. Стены в два роста, и еще ров, и силовое поле. Стали мы, значить, в степи, не доходя до Рахата, стоим, затылки чухаем, на город смотрим. Поле силовое голубым переливается. Красотища! Я саблю свою точить принялся. «Эх, — думаю, — надо было у папашки еще двустволку взять. Старую, но на пару выстрелов хватило бы.

Рассказчик взял очередную паузу, многозначительно водя глазами от стойки с выпивкой до их стола. Руслан мужественно не повелся на провокацию. Вздохнув, старик продолжил.

— Помню — утро было. Стояли мы под Рахатом уже дней несколько. Вышел Михра из шатра своего, собрал военачальников и велел строиться. «Ну, — думаю, — началось!» Ан нет, началось, но не то, что думал. Встал Михра перед строем и кричит. «Ночью, — говорит, — было мне откровение от бога нашего милостивого, отца моего небесного Арамазда. Откликнулся он, значить, на мои молитвы и посылает нам благословение и милость свою!» «Нам бы к милости чего посерьезнее», — думаю. Велел Михра от каждого отряда по дюжине человек, значить, идти с ним. Ну, я и пошел в числе других, от нашего. А чего? Любопытно!

Очередная пауза не возымела на Руслана должного действия, и старик продолжил.

— Недолго ехали, лошадей взяли, тех, что повыносливее, повозки. За нашей стоянкой холм был большой. Может, курган старый, может еще чего. Зашли с другой стороны, а там — дыра, прямо в холме, вроде пещеры. Только откуда в холмах пещеры! «Вот, — говорит Михра, — отец мой небесный указал мне это место и сказал, что внутри мы найдем, что нам поможет». — Или как-то так сказал. Мы и полезли, а куда деваться? И я в числе прочих. Пещера, слава Арамазду, неглубокая, а там… Ящики! Много, в рядов несколько, и друг на друге. Мы вытянули их, открыли, а там… слава Арамазду! Оружие! И какое. Бластеры, гранаты, ножи лучевые, ракетные установки портативные. Ни до, ни после я столько оружия в одном месте не видывал. И все новенькое, с клеймами, блестит. Воистину — вот уж милость от Арамазда Великого, так милость! Я и раньше-то не сомневался, что Михра — сын бога, а здесь всей душей уверовал! Погрузили мы, значить, ящики на лошадей, на повозки и обратно к лагерю.

Что тут началось!

И мне бластер достался, а то как же! И гранаты… две… нет — три. Я еще и меч световой хотел, да не успел. Мечи — нукеры и кто пошустрее расхватали.

А на следующий день двинулись мы, значить, на Рахат.

* * * ДНЕВНИК ПАЛАЧА

— Рады мы приветствовать в нашем поселении!

Что-то не то, не так. Слова, обычные слова, пусть не стандартные, но иногда палачей приветствуют и такими. Я позволил себе прощупать их головы. Поверхностно — эмоциональный и мысленный фон, и к своему удивлению обнаружил, что они действительно… рады. Видеть, приветствовать меня… Палача!

Ощущение настолько необычное, что я даже растерялся. Дежурная вежливость, что я, мол, тоже рад, в устах палача звучала двусмысленно, а промолчать в атмосфере искреннего гостеприимства, казалось… невежливым.

— Жилье для вас подготовили. Гостевой дом, значить, но ежели там не нравится, или еще что, так любая семья примет вас у себя с радостью.

И снова я не удержался от мысленного сканирования. Слишком непривычным, неестественным казалось предложение. На этот раз я погрузился в чужие сознания чуть глубже. Только для того, чтобы осознать, что все сказанное соответствовало истине. Они, действительно, с радостью поселят палача у себя в доме, во всяком случае — здесь присутствующие.

Может, меня приняли за другого?

Точно! Так и есть!

— Палачи впервой у нас. Может, чего особое требуется, ты уж, мил человек, говори, без стеснения, любой с радостью поможет или подскажет. Надеемся, у нас понравится.

Не сомневаюсь.

Дом, отведенный мне, был чистым и уютным.

Обстановка, без роскоши, но и не аскетическая.

Холл, спальня, кабинет, кухня-столовая, ни на одной из дверей, даже на тех, что вели в туалет с ванной, не было замков. Вход тоже обходился без запоров. Странность, хотя и не самая большая. Возможно, чужакам здесь несколько не доверяют.

Несмотря на это, саквояж я оставил в домике. Опасность я почувствую, а таскаться с тяжестью не хотелось.

На улице мои сомнения, относительно недоверия к чужакам, рассеяло то обстоятельство, что привычных замков я не увидел ни на одной из дверей, ни одного из домов поселка.

На мой вопрос, пробегающий мимо мальчуган, пожал плечами.

— Замки? А чего это?

Пришлось искать старосту, или как он у них здесь назывался.

— Замки, как же понимаю, — тот самый мужчина, что встречал меня, и сейчас лучился искренней доброжелательностью, — дед рассказывал, только нету у нас замков. Дед называл их «благами цивилизации» и шибко злился. Говорил — не нужны нам такие блага. Дед говорил, а я повторю: лес и поля дают пропитание, солнце — тепло, родники — воду — вот наши блага.

— А как, насчет воровства?

— Воровство? Ах, да. Дед объяснял, а я не понимал и сейчас не разумею, как можно брать без проса не твое, — и снова он был совершенно искренен, кого-кого, а телепата нелегко обмануть. — Понимаешь, мил человек… как бы это… дед говорил, они организовали коммуну, как раз для того, чтобы мы — потомки, значить, не понимали, о чем ты говоришь.

На своем веку я повидал немало, подобных этому, фермерско-общинных поселений. Почти всегда их организовывали с самой благой целью — бегство от пороков цивилизации, воспитание детей в светлом и чистом обществе, и всегда эти намерения разбивались о природу человека. Да, были коммуны с полным отсутствием преступности, однако этот порядок поддерживался жестокой полицейской системой, или чрезмерно суровыми наказаниями, когда за взгляд на соседскую жену, который мог быть истолкован, как похотливый, выкалывали глаза, а за случайную порчу чужого имущества лишали жизни. Поначалу, палачи были частыми гостями в таких мирах, но когда мы улетали, не сделав работы, приглашать нас перестали. Однако здесь ничего подобного, я не чувствовал. Ни фальши, ни затаенного страха — неизменного спутника «гармоничного» общества.

Если все так хорошо, если все обстоит так на самом деле, зачем им понадобился я?

— Зачем вам понадобился я?

Староста погрустнел.

— Пойдем, мил человек, сам все увидишь, или поймешь, ты же, как это… телепат.

Деревянная постройка, без окон, приспособленная под тюрьму, похоже — сарай, или хлев. Они еще не дошли до специального строительства тюрем. Ничего — лиха беда — начало.

Замок, точнее — запор — имеется. Массивная палка, вставляемая в пазы снаружи. Не для людей — чтобы животные не разбежались. Ничего — лиха беда — начало.

Двое молодых людей валяются на траве рядом. А вот и первые тюремщики.

По знаку старосты, они сняли палку и открыли двери. Животных из сарая-хлева убрали, впрочем, оставив неистребимый их дух, значит — хлев. В центре, на куче соломы, натасканной с чердака, сидела она. Девушка. Я почти не удивился. «Ты — женщина, ты — ведьмовской напиток!» Отчего-то, в подобных этой, мирных общинах, чаще других приходится судить женщин, девушек. «Он жжет огнем, едва в уста проник». Если в селении матриархат, то подсудимыми, как правило, выступают мужчины. Однако, не дело палача выискивать социологические аспекты того или иного действа. Наша парафия — индивидуумы.

— Вот, — староста снова был сама искренность, — Марта.

При звуке имени, затравленный зверек на соломе сжался еще больше.

Далеко не красавица, во всяком случае — не в моем вкусе. Широкая кость, щекастое, почти круглое лицо с дорожками слез, толстые рыжие косы, наполовину растрепанные, и россыпь веснушек на курносом носу.

— Допрашивайте, — староста вздохнул с видом человека, смирившегося перед неизбежным. Так и хотелось напомнить, что они сами вызвали меня сюда.

Лес.

Песни.

Нарядные одежды односельчан.

Староста, в начищенных до зеркального блеска красных сапогах впереди процессии. Улыбается.

Собственные босые ноги едва держат, к тому же каждый шаг отдается болью.

Песни звучат громче.

Девушки машут косами с вплетенными в них праздничными цветными лентами.

Вот и он.

Камень.

Сколько раз видела его.

Каждый год.

В прошлом году, я тоже шла, вместе со всеми, и пела. И ленты. Цветные.

Лед валуна разрывает тонкую ткань сорочки.

Что ж так холодно-то?

В прошлом году, помнится, было тепло, даже жарко.

Веревки. Словно косы, тоже увитые лентами.