Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами - Усканга Майнеке Франсиско

Габриэле Тергит прихорашивалась для своего мужа – архитектора Хайнца Райфенберга – и только что «отложила для него яйцо»: маленького Петера. Однако она также занималась добычей пропитания и сражалась против врагов, писала для широких масс, то есть не переставала поднимать голос и вмешиваться.

И не только она. В начале 1930-х годов в Германии появлялось все больше женщин, которые доставали печатные машинки и набирали тексты для газет и журналов, крупных издательств, театров и кабаре. Большинство из них родились в Берлине, или оказались здесь, привлеченные магнетизмом этого города. Они были младшими сестрами Эльзы Ласкер-Шюлер, и звали их: Ирмгард Койн, Эрика Манн, Лили Грюн, Хильде Вальтер, Мари Луизе Фляйсер, Анна Зегерс и Маша Калеко. Некоторые, наряду с Габриэле Тергит, оставили в своих книгах воспоминания о «Романском кафе». Действие нескольких сцен в романе Das kunstseidene Mädchen («Девушка из искусственного шелка») Ирмгард Койн, подруги Курта Тухольского и будущей возлюбленной Йозефа Рота, происходит в стенах кафе. Лили Грюн, основательница литературно-политического кабаре Die Brücke («Мост») и журналистка Berliner Tageblatt, поступила так же в своей книге Alles ist Jazz («Все это джаз»). Маша Калеко, самая молодая из всех, поэтесса Новой вещественности, посвятила «Романскому кафе» одно из своих самых грустных стихотворений (мы познакомимся с ним в последней главе). Главной целью, которую преследовали писательницы, была попытка уловить атмосферу мегаполиса, его улиц, заведений, тем самым внести свой вклад в новое литературное направление, которому положил такое блистательное начало Альфред Дёблин: литература большого города, или – если воспользоваться выражением, которое в то время набирало популярность, – литература асфальта.

Точно неизвестно, откуда появился термин Asphaltliteratur – литература асфальта. В конце XIX века его использовали в консервативных кругах для критики современных течений, в особенности натурализма. Существует история о том, что термин впервые прозвучал из уст императора Вильгельма II на представлении пьесы драматурга Герхарта Гауптмана, представителя натурализма: по завершении спектакля император объявил, что больше никогда нога его не ступит под крышу театра.

В конце 1920-х годов нацисты вспомнили об этом термине и усилили его негативный подтекст. В противоположность Heimatdichtung – национальной или патриотической поэзии – Asphaltliteratur являлась для них литературой городских бродяг, которые, следуя вырожденческой иностранной моде, имели своей порочной целью отдалить немцев от своих корней, от своего народа. Они использовали этот термин в том числе для того, чтобы противопоставить здоровую и чистую провинцию прогнившему и испорченному Берлину, в котором находился источник зла. Рихард Корхерр, один из идеологов нацизма, так выразил это в своей статье, опубликованной в марте 1930 года:

Берлином овладел новый дух, дух, против которого должна подняться в священном гневе вся остальная Германия. Жалкая литература, искусство, полное гротескных гримас, все возрастающее «очернение», борьба против религии и против народа, против всего, что свято для нашей культуры, высмеивание всех идеалов; все это есть выражение духовной деградации.

Те авторы, которые были отнесены – или почувствовали себя отнесенными – к Asphaltliteraten, нанесли ответный удар, высмеивая Heimatdichtung столь же уничижительными терминами: «литература от сохи», «поэзия землепашцев» и «тексты почвенников». Альфред Дёблин в статье, опубликованной в начале 1931 года, насмехался над Heimatdichtung: «О себе заявил провинциализм, искусство земли и полей: оно подняло голос из своей глубокой орфической тьмы…» Вскоре журналист Антон Ку анонимно опубликовал еще одну статью, озаглавленную «Асфальт и почва». В ней он утверждал:

История литературы показывает нам, что существует такой асфальт, который, по крайней мере, если судить по мощи его языка, является более живым и цветущим, чем лес или луг; и что лес и поле в большинстве случаев представляют собой не более чем крутые тропинки, ведущие к банальностям.

Будучи более прозаичен, Эгон Эрвин Киш заявлял, что Heimatdichtung отличался «туманным сентиментализмом и почти мистическим энтузиазмом по отношению к собственному происхождению и родной земле». Для Киша речь шла о литературе «стран, где царствовала тирания и были растоптаны свободы».

Однако чернителям Heimatdichtung не удалось добиться успеха за пределами собственного круга. Также не получилось затормозить быстрое распространение термина Asphaltliteratur. По правде говоря, идеологи нацизма в результате распространили его и на другие сферы, и вскоре заговорили о «культуре асфальта», «демократии асфальта», «прессе асфальта» и «републике асфальта». Для них все было асфальтом. Нацисты превратили продукт перегонки нефти, которым был устлан город, в любимое оскорбление против столь ненавистного им «Красного Вавилона».

Ненависть была сосредоточена, понятное дело, на Ку’дамм, бульваре, на котором, без всякого стеснения, было представлено смешение торговли, зрелищ, развлечений, авангарда, космополитизма, свободы и распущенности. Вдоль этого бульвара, тянувшегося по западной части Берлина, выстраивались друг за другом модные бутики и магазины предметов роскоши, многие из которых принадлежали евреям. Там же располагалась большая часть кинотеатров, театров, кабаре и ночных клубов. Gloria Palast, в котором состоялась премьера «Голубого ангела» – «мерзопакостной ленты», по выражению Геббельса; Театр на бульваре Ку’дамм, где в то время шла опера «Расцвет и падение города Махагони» по пьесе коммуниста Брехта на музыку еврея Вайля; комедийное кабаре (Kabarett der Komiker) с его провокационными и «иконоборческими» номерами; Театр Нельсона, в котором Жозефина Бейкер, Черная Венера, исполнила свой сладострастный танец, едва прикрытая банановой юбочкой. Там же, у самой развилки, в доме номер 238, располагалось «Романское кафе», словно кульминация и квинтэссенция всей улицы, с его усыпанным окурками плиточным полом, который нацисты ненавидели не меньше асфальта. Одним словом, оно вобрало в себя все, что нацисты считали антинемецким, дегенеративным и аморальным. Прибегая к жаргону Der Angriff, можно сказать, что «на бульваре Ку’дамм сосредоточен сам дух демократии асфальта».

Осенью того же, 1931, года Геббельс решил снова преподать Ку’дамм горький урок. На этот раз его главным союзником стал Вольф-Генрих граф фон Хельдорф, аристократ из старинной семьи юнкеров, крупных прусских землевладельцев. Он обладал безупречной биографией: ветеран Первой мировой, член различных формирований фрайкоров и участник провалившегося Капповского путча. В 1930 году фон Хельдорф вступил в НСДАП и годом позже, по рекомендации Геббельса, уже возглавлял берлинский СА.

Они не случайно выбрали 12 сентября: в этот день евреи праздновали Рош ха-Шана – еврейский Новый год. Перед закатом, в час пик и при полном дневном свете, члены СА начали собираться на бульвар Ку’дамм. Постепенно с прохожими смешались более полутора тысяч штурмовиков; в гражданском, с дубинками и стальными кастетами, спрятанными под одеждой. По условному выкрику – «Мерзкие евреи!» – они начали громить витрины и нападать на тех прохожих, которые, на их взгляд, имели еврейскую внешность. Беспорядки продлились два часа. Два долгих часа, на которые опоздала полиция.

Среди задержанных были Вольф-Генрих граф фон Хельдорф и еще тридцать членов СА. На суде они заявили, что намеревались «преподать урок бульвару Ку’дамм». Как обычно, им вынесли мягкие приговоры (фон Хельдорф вскоре заплатил штраф и вышел на свободу). В этот раз сработали и договоренности Геббельса с новым канцлером Генрихом Брюнингом: виновники беспорядков получили такие приговоры с условием, что они не будут срывать предстоящий визит министра иностранных дел Франции. Теперь, чтобы завершить эту главу, перенесемся во времени. Адвокат, защищавший нацистов на этом суде, Роланд Фрейслер, сделал карьеру в Третьем рейхе. В январе 1942 года он участвовал в качестве советника по правовым вопросам в Ванзейской конференции, на которой было принято решение об истреблении евреев. В скором времени Гитлер назначил его президентом Народной судебной палаты, верховного юридического органа Третьего рейха. На этом посту Фрейслер вынес приговоры организаторам операции «Валькирия», неудачного заговора против Гитлера, имевшего место 20 июля 1944 года. На скамье подсудимых оказались более семисот человек, в том числе дипломат Фридрих Адам фон Тротт цу Зольц. Фрейслер был знаменит не только своими драконовскими приговорами, но и тем, что, объявляя их, он наслаждался унижением своих жертв. Когда наступила очередь фон Тротта, Фрайслер, голосом, от которого едва не разлетелись микрофоны, назвал обвиняемого «креатурой бульвара Ку’дамм» и далее пояснил, что под этим подразумевает: «Печальная фигура – как в плане тела, так и в плане духа, как в смысле жизненной, так и в смысле интеллектуальной деятельности; прототип псевдоодаренного, бродячего и бесхарактерного интеллектуала из „Романского кафе“». Фрейслеру не пришло на ум худшего оскорбления.