По нехоженной земле - Георгий Ушаков

Перед сумерками снова налетел ветер. Начал порошить снег, потом накрыл густой молочно-белый туман. Лагерь разбили в глубине бухты. Палатку прочно закрепили на кольях. Накормив собак, еще раз проверили прочность кольев, глубоко забитых в твердый снежный пласт, и, наконец, забрались в спальные мешки. Сила ветра нарастает. Его вой переходит на высокие ноты. Туго натянутая палатка гудит, как моржовый пузырь на шаманском бубне.

6 октября 1930 г.

Если меня когда-нибудь спросят: «что самое трудное в полярном путешествии?», я, не задумываясь, отвечу: «отсиживание в палатке». Как ни странно, но это так. Мучительная борьба за каждый шаг в торошенных льдах, продвижение через метель, в мороз, пронизывающий до костей, вызывают у исследователя гордое чувство. Обостряется мысль, напрягаются нервы, а мышцы превращаются в пружины. Тяжело, но и несказанно хорошо! Борьба с препятствиями радует. Чувствуешь себя настоящим человеком. А вынужденное сидение в палатке очень нудно. Кроме раздражения, оно не вызывает никаких чувств.

Время тянется медленнее уставшей собаки. Вот окончен ваш завтрак. Вы починили собачьи лямки. Осмотрели, сани. Проверили снаряжение. Заглянули в журнал — все в порядке. Чем бы еще заняться? Осматриваете обувь, одежду и с разочарованием находите все исправным. Хоть бери нож да режь, чтобы было, что зашить. Кстати — нож! Почему бы его не поточить? Но вот и он безукоризненно остр. Спать? Одуреешь. Читать? Но в санных путешествиях, когда взвешивается и учитывается каждый килограмм, библиотеку обычно составляют только два тома — астрономический альманах и логарифмы. От чтения таких увлекательных книг отупеешь еще скорее, чем от сна. Разговоры тоже не вяжутся — спутник не менее раздражен вынужденной задержкой. Остается сидеть и рассматривать парусину палатки. Нудно, скучно, тяжело.

Не выдержав, вылезаешь из палатки. Вокруг без перемен. Все бело. Ни одного темного пятна, ни одной тени. Небо, берег, снег, лед — все укутано, поглощено плотным белым туманом. Чувствуешь себя сидящим под колпаком из белого матового стекла. Разнообразие вносят только временами налетающие шквалы ветра и метели.

Такова сегодня погода, таковы наше времяпрепровождение и настроение. Так с раннего утра. Ни о какой съемке и думать было нечего. Конечно, отказавшись от съемки, мы бы могли двигаться в любую сторону. Но мы приехали сюда не кататься. Поэтому сидим и успокаиваем себя мыслью, что выдержка — одна из лучших добродетелей полярника.

После, полудня я все же не выдерживаю. Подвязываю лыжи, вооружаюсь палками, карабином, компасом и беру курс в предполагаемую вершину бухты. Несколько десятков шагов — и лагерь теряется в молочном тумане. Впереди тоже ничего не видно. Я один. Дальше и дальше в белую мглу. Какой-то новый мир — весь молочный.

Вот и берег. Туман здесь как будто реже. Временами видимость расширяется до 150–200 метров. В самой глубине бухты русло речки. Ширина его около 100 метров. Осенью здесь, должно быть, сочился маленький ручей. Сейчас он скован льдом. Весной, в период таяния снега, здесь, наверное, шумит бурный поток. Ил, вынесенный им, почти на километр коркой покрывает лед бухты. Значит, бухта в этом году не вскрывалась. На коричнево-красной корке ила многочисленные следы гусиных и куличковых лап. И они бывают здесь. Больше часа я скольжу на лыжах в глубь Земли. Кругом пологие возвышенности. На южных и западных склонах холмов пятнистая тундра с теми же растениями, что и на мысе Серпа и Молота. Северные и восточные склоны совершенно голы.

Пересекаю совсем свежий след песца. Опять появляются две пуночки — вероятно, те же самые. Попискивая, они долго сопровождают меня в молочной мгле.

Осмотрев еще километра два северного берега бухты, я пересек ее, нашел наш вчерашний след и по нему добрался до лагеря.

Вечером опять заголосила метель. Неужели и завтра мы не сдвинемся с места?

7 октября 1930 г.

Прошли 25,9 километра. Лагерь раскинули у высокого мыса, сложенного известняками. Вчера, соответственно этому месту, на карте лежало белое пятно, а с сегодняшнего дня на ней появился мыс. Называется он Октябрьским.

Вечер удивительно хорош. Тихо. Тепло. Всего лишь 10 градусов. Шутим: «Летний вечер в деревне». В палатку не спешим. Долго сидим «на завалинке», или, точнее, на санях, стоящих рядом с палаткой, в одних рубашках (они у нас из тонкого оленьего меха) и ужинаем прямо на снегу около шипящего примуса.

Журавлев вспомнил, что сегодня день его рождения, и огорчается, что юбилей получился «сухой». Ему 38 лет. Из них 13 проведено за Полярным кругом. Первый раз он выехал на Новую Землю 14-летним мальчиком. Потом по два-три года жил на этой земле безвыездно. Попадая на материк, он уже не мог там засиживаться и снова возвращался в Арктику. Она его тянула обратно, как весной тянет птиц. Многие из его товарищей не сроднились с Арктикой, даже невзлюбили ее, а энергичная, деятельная и независимая натура Журавлева подошла здесь как нельзя лучше. В тринадцатилетней борьбе с природой, той борьбе, в которой нередко неудачный выстрел, неосторожное движение в вертлявом промысловом «тузике» или лишний упущенный день в промысле угрожают голодом, цынгой, а может быть, и гибелью, мой товарищ получил «высшее образование» полярного охотника. Он отличный промысловик. Сотни моржей и белух, тысячи тюленей и белоснежных песцов добыты им за многолетнюю охоту. Он доволен и горд своей профессией, своим уменьем, опытом и знанием повадок зверя.

Упрямство в борьбе с суровой природой, осознанный риск и даже своеобразное полярное ухарство — все эти черты играли решающую роль в согласии охотника пойти в нашу экспедицию.

Погода сегодня нас баловала целый день. С утра мы закончили съемку Советской бухты. Она почти на 10 километров вдается в глубь берега. Ее ширина колеблется от пяти до пятнадцати километров. Правильнее, пожалуй, ее было бы назвать заливом.

Миновав бухту, двинулись дальше вдоль берега, круто повернувшего на север. Здесь берег тоже известняковый, крутой, а в некоторых местах образует небольшие обрывы.

Перед мысом Октябрьским увидели несколько айсбергов. За мысом их больше. Где-то близко еще живет большой ледник, от которого они отрываются. Между айсбергами молодой лед. Он очень недавнего происхождения, местами еще темный и покрыт вымерзшей солью. Скорее всего это бывшие полыньи, промытые снизу течениями, а сверху пресной водой в период таяния снега.

На западе хорошо был виден ледниковый щит, замеченный нами еще во время пути на Северную Землю. Мы все больше склоняемся к мысли, что это отдельный остров. Но пока что это только догадки. Отсюда до щита километров 15. На северо-западе от лагеря видны два каменистых островка с обрывистыми берегами и круглыми вершинами. На востоке, в глубине Земли, вырисовывается несколько обособленных возвышенностей.