Книга на третье - Пётр Бормор

А сегодня? Большая часть мужчин — широкоплечие, не обремененные интеллектом акселераты со средним (то есть приемлемым) достатком и весьма свободных взглядов. То есть, многовековой селекционный труд почти завершен. При этом, заметим, сами женщины что 300 лет назад, что сейчас, придерживаются все тех же стандартов — блюдут фигуру, переживают, если у них нога больше, чем у соседки, и вообще стараются выглядеть (в большинстве своем) маленькими, хрупкими и утонченными.

А вот тут, на самом интересном месте, прервусь. И не только потому, что глазки слипаются. А еще и потому, что вот такой я мерзкий скот!

* * *

— А вы, друзья, как ни садитесь — все в музыканты не годитесь! — Соловей хихикнул, увернулся от брошенного смычка и упорхнул.

— Ничего-ничего! — проворчал Осел. — Есть у меня еще одна идея, которую мы пока не пробовали. Значит, так, ты садись мне на спину, а ты на спину ему…

Так и появилась на свет знаменитая группа Бременских Музыкантов.

* * *

Большая серебристая рыба плескалась на мелководье и смотрела круглым удивленным глазом на играющих детей. Что их тянет в море? Они же сухопутные существа. У них есть целый пляж, песок, трава и камни, а может, и еще что-то неведомое, там, дальше от берега. Чего им не хватает? Зачем им еще и вода? Ведь здесь нет ничего интересного!

Рыба оглядела привычный пейзаж — зеленую толщу воды, белый песок вперемежку с ракушками внизу, скучные водоросли и стайки мелких рыбешек. Тоска…

Детям же, судя по всему, было весело. Они с визгом и воплями запрыгивали в воду, плескались, ныряли за ракушками, плавали наперегонки… Может, всё дело в этом, подумала рыба. Может, они так счастливы оттого, что меняют одну среду обитания на другую? Родную — на враждебную? Тогда, возможно, мне тоже стоит попробовать покинуть ненадолго воду?

Рыба разогналась — и выпрыгнула вверх. Полет по воздуху наполнил её неожиданным восторгом, но продлился недолго, всего пару мгновений.

Я была права, подумала рыба. Воздух — это восхитительно. А земля и огонь? Что будет, если выброситься на песок?

Оказалось, что это не так приятно. Песок был сухой и горячий, он жег и царапал кожу, почти сразу заболели пересохшие жабры. И по нему совсем не получалось плыть!

Рыба билась и корчилась, пока какой-то сердобольный ребенок не спихнул её обратно в воду.

Пришла в себя она не сразу. Но всё-таки осталась жива.

Да, подумала рыба, этого можно было ожидать. Мне еще предстоит долго и упорно учиться ходить, так же как людям необходимо учиться плавать. И она снова направилась к берегу.

* * *

Они её выследили. Шестеро великовозрастных оболтусов, ни черта не смыслящих в охоте. Выскочили с гиканьем из кустов и побежали навстречу, размахивая палками.

Единорог с легкостью увернулся, сверкнул белоснежной шкурой и скрылся в чаще. И тогда шестеро парней сорвали досаду на девушке.

Когда их голоса затихли вдалеке, женщина еще долго лежала, бессмысленно глядя в небо сухими глазами. Потом медленно села, оправила на коленях порваную юбку и обессиленно привалилась плечом к теплому древесному стволу.

— Вот и всё, — прошептала она. — Больше он не придёт.

Прошел час, другой. Женщина не двигалась с места. Единорог не возвращался. Это и понятно, теперь у него с ней не могло быть ничего общего.

Женщина облизнула разбитые губы и попыталась просвистеть заветный мотив. Ничего не получилось.

Тогда она запела — тихо, без слов, для себя самой.

Сквозь ветви блеснуло белое, и на мгновение женщина поверила, что единорог вопреки всему вернулся. Но это, конечно, был не единорог. Большой белый в яблоках конь вышел на свет, настороженно пошевелил ноздрями и мотнул головой.

— Здравствуй, лошадь, — сказала женщина.

Конь потянулся к ней мордой, обнюхал босые ноги и мягко ткнул носом в бок. Женщина достала из кармана раскрошившийся ломоть хлеба и протянула коню. Тот с благодарностью принял угощение, теплыми щекотными губами собрал с ладони последние крошки и шумно фыркнул.

— Хороший, — сказала женщина. — Хочешь еще?

Конь помотал головой.

— Нет?.. А хочешь, я тебе опять спою?

Конь кивнул.

Женщина поднялась на ноги, обняла коня за шею и снова запела, а конь стоял смирно, прядая ушами и изредка переминаясь с ноги на ногу. Когда песня закончилась, он положил голову женщине на плечо и мягко подтолкнул.

— Ты хочешь, чтобы я села верхом?

Конь повернулся боком и мотнул головой — садись.

Женщина кое-как вскарабкалась на спину коню и ухватилась за гриву.

— Ты не единорог, — сказала она. — Ты просто большая крылатая лошадь. А я — просто женщина. Но это ведь ничего, правда?

Конь не ответил. Он взмахнул крыльями, легко поднялся в воздух и полетел на юг, оставив позади лес единорогов.

* * *

Сидит Лиса на пеньке, думу думает. Вдруг видит — Колобок катится.

— Здравствуй, Колобочек.

— Здравствуй, Лиса. Хочешь, я тебе песенку спою?

— Ну, валяй, пой.

Начал Колобок петь, а Лиса попалась глуховатая, перебила его и попросила подсесть поближе, потом еще поближе, потом на коленки к себе посадила, потом на плечо, потом и вовсе на нос… извращенка какая-то!

Допел Колобок песенку, Лиса его на землю ссадила и подталкивает, катись, мол, дальше.

— Что такое?! Ты меня что, съесть не собираешься? Даже не попробуешь?!

— Это после того, как ты целый день катался по пыли да по грязи? Благодарю покорно!

Колобок ее уж и так упрашивал, и эдак — Лиса ни в какую! И покатился он дальше, опечаленный. Никто его, грязного такого, есть не хочет.

* * *

У Лисы была избушка земляная, а у Зайца вообще никакой не было. Ну, так оно испокон веку водится, что лисы живут в норе, а зайцы — где придется. Вот и пришел Заяц к Лисе, да и говорит: «Пусти меня, мол, на ночлег. Холодно во дворе, а я много места не займу». Как ни странно, Лиса Зайца не съела. Может, сыта была, а может, просто настроение у ей было благодушное. В общем, пустила она его в дом. А наутро Заяц никуда не ушел. Проснулась Лиса — а Заяц и полы подмел, и кашу наварил, и половички вытряхнул… Полезный Заяц оказался. Ну и не выгнала его Лиса, вместе жить стали.

Прошло какое-то время, наступила весна, Заяц заскучал. «Лиса, а Лиса? Тоскливо мне. Можно, я жену в дом приведу?» Лиса подумала, что нехорошо зайцу быть одному, и позволила. Стало в доме два зайца. А потом — Лиса и опомниться не успела, как стало зайцев пятеро, а потом — восемь, тринадцать, двадцать один… Лисе уже и хвост приткнуть негде. Попробовала было заикнуться о своих правах — а Зайцы как на нее набросятся — они здесь родились, здесь выросли, и дедушка их вон на той лавке спал, и вообще Лиса — хищная тварь, а они мирные травоядные, так что пусть проваливает из их избушки. А нет — тогда пускай сидит и помалкивает в тряпочку, пока они не пошли и не пожаловались Медведю.

откуда у удава хвост

Ты спрашиваешшь, откуда у удава хвосст, моя прелессть? Из задницы.

Но он не всегда был оттуда.

Раньше у удава хвост был спереди. На носу. Собственно, это и был нос — очень длинный и любопытный.

И удав его совал не в свои дела.

Ему не раз говорили: «удав, не суй нос не в свои дела! А то оторвем и к заднице приделаем!»

Но удав не слушался.

И вот что получилось…

* * *

У одного индуса жили три обезьяны: слепая, глухая и немая.

Однажды в дом забрался вор, увидел обезьян и собрался их убить, чтобы не оставлять свидетелей.

— Ничего не вижу! — поспешно сказала слепая обезьяна.

— Ничего не слышу! — добавила глухая.

А немая только руками развела: она, мол, и рада бы что-то сказать, да вот не может.

Вор успокоился, собрал всякое добро в мешок и убежал.

Утром хозяин обнаружил пропажу и вызвал полицию.

— Я всё видела! — сказала глухая обезьяна.

— Я всё слышала! — добавила слепая.

«А я записала номер машины», — показала знаками немая и протянула листок.

Как часто нас подводят стереотипы!

* * *

Катится Колобок по лесу, а навстречу — Заяц. Не успел и рта раскрыть, а Колобок ему:

— Заяц, Заяц! Я тебя съем!

— Не ешь меня, Колобок, — взмолился Заяц. — Я тебе еще пригожусь!

— Ну, смотри, ловлю на слове, — согласился Колобок и покатился дальше. А Заяц остался стоять в недоумении и размышлять, что тут, собственно, произошло.

Наглость — второе счастье. А то и первое, если ничего другого нет.

* * *

— Послушай, а может, хватит? — спросил Буревестник.

Уж заложил очередной крутой вираж и приблизил голову к уху Буревестника.