Книга на третье - Пётр Бормор

— «Earth2»? — тупо переспросил я.

— Ну да, сиквел. Первая часть была на плоском движке, а эта — трехмерная. Правда, и аддонов к первой части было больше, магия была, дополнительные расы, и вообще… Обещают здесь тоже ввести. А может, врут.

— Вася… что ты несешь?

Вася не торопясь поднял зонтик, прижал его к плечу, как винтовку, и нацелил мне в лицо.

— Я — игрок, — сообщил он. — А ты непись. Ты не должен был ничего заметить. Это баг. Мне очень жаль, честно.

Я попятился.

— Вася… успокойся! Ты переиграл в какую-нибудь компьютерную игрушку…

— Дурак, — хмыкнул Вася. — Ты сам живешь в компьютерной игрушке!

Он нажал на кнопочку, зонтик щелкнул, и я очнулся. Срывая ногти, откинул задвижку, вылетел на лестничную клетку и помчался прочь, перепрыгивая через две ступеньки. Вслед мне громко хохотал Вася, явно сошедший с ума. Немудрено, если столько времени торчать перед экраном! Стрелять в меня из зонтика… что это на него нашло? И уже не первый раз! То же самое было, когда я показал ему свои университетские фотографии. И когда поздравлял с Новым Годом, тоже… Лечиться ему надо, вот что.

А мне лучше поторопиться домой, Черныш уже наверняка проголодался.

* * *

У каждой кошки девять жизней, это все знают. И спят кошки по двадцать часов в сутки — а иначе им никак не успеть везде пожить. Кошачий сон — это маленькая смерть. В одном месте кошка ненадолго умирает, а в другом сразу рождается.

Кошка-1 запрыгивает на диван, сладко потягивается, широко зевает, показывая острые зубки и розовый язык, сворачивается клубочком и засыпает.

На другом конце города в ту же минуту просыпается кошка-2. Конечно, она живет не в кошачьем теле — слишком шикарно было бы, девять тел для одной кошки. Кошка-2 живет внутри девочки-подростка. Девочка изящно потягивается, в её глазах вспыхивают зеленые искры, а ушки сами собой становятся чуть острее. Но рядом никого нет, девочка дома одна, играть кошке не с кем, и ей становится скучно. Она решает вернуться через часок-другой, и снова засыпает.

Кошка-3 живёт внутри старенькой учительницы на пенсии. Учительница очень любит уют и порядок, вся её квартира — сплошь бахрома, фарфор и бархатные подушечки. Кошке здесь нравится отдыхать, она щурит глаза за толстыми стеклами очков и тихо мурлычет какую-нибудь песенку, наблюдая за быстрым мельканием спиц. Посидев минутку в тепле и покое, кошка идёт дальше.

Кошка-4 — это легкий весенний ветерок, играющий бумажками во дворе. Бумажки заманчиво шуршат, кошка гоняется за ними, подбрасывает лапами, гоняет по асфальту — пока не загонит в какую-нибудь лужу, откуда не достать. Воды кошка не любит. Ветерок улетает на крышу, но кошке туда почему-то не хочется, и она переходит к шестой жизни. Почему не к пятой? Потому что кошка-5 — это толстая и глупая аквариумная рыба, а кошка не любит воды, и почти никогда не посещает аквариум. Оттого рыба всегда сонная и вялая, самая нежизнерадостная рыба на свете.

Кошка-6 просыпается внутри тихой бесцветной домохозяйки, в самый разгар семейного скандала, и сразу показывает коготки. Через пять минут поле боя остается за ней — потому что нет зверя опаснее кошки, и это тоже всем известно. Гордо взмахнув хвостом, кошка отправляется дальше.

Снова посещает девочку-подростка, но та смотрит какой-то сериал, а это надолго. Значит, не сегодня.

Кошка-1 ненадолго просыпается, потому что пришла хозяйка, и надо её встретить, потереться щекой о подставленную руку и попросить вкусного. Поев, кошка снова отправляется спать.

Кошка-7 просыпается внутри старого охотничьего пса, и от души веселится, когда тот вскакивает с подстилки и начинает спросонья бестолково лаять, почуяв кошку. А её уже нет, она побежала дальше.

Кошка-8 осталась вполне довольна своей восьмой жизнью. Женщина, внутри которой она обитала, была блистательна и успешна. Кошке нравились её меха, вкусная еда, блестящие вещицы, просторная кровать. Нравилось внимание породистых самцов и бессильная зависть других кошек. В этом теле кошка появлялась часто и подолгу. Пока восьмая жизнь вдруг не закончилась.

Кошка-9 открывает глаза в последнем на сегодня теле, оглядывается по сторонам и решает, что остаток дня проведет здесь.

«Здравствуй, котенок», — слышит она. И отвечает «мррр!»

кочка

— Подвинься! Ишь, расселась.

— Ещё чего! Это моя кочка.

— Тю, посмотрите на нее! Поговори мне еще, уродина. Да ты знаешь, кто я такой?

— А ты сам знаешь, кто я такая?

— А чего там знать, лягушка ты и есть лягушка.

— А вот и нет! Я заколдованная принцесса!

— Прекрасная, небось?

— Ага, именно. А еще Премудрая!

— Ну да, как же. Уже верю. И кто же тебя, красавица, заколдовал?

— Кощей.

— Это который?

— Бессмертный.

— А, этот… Серьезный мужик.

— А ты сам кто?

— Прекрасный принц. А что, не видно?

— Не-а.

— Ну и плевать. Меня твое мнение мало волнует. Двигайся давай. Пока я тебя с кочки не спихнул.

— Фу, грубиян! Убери от меня свои холодные лапы!

— Молчи уж. И чего тебе тут только понадобилось сидеть? Шла бы к себе в болото.

— А я отсюда за дорогой наблюдаю. Жду, когда за мной царевич приедет.

— А, ну давай, давай, жди. Делать ему больше нечего, только по болотам шастать и лягушек соблазнять.

— Я не лягушка! Я принцесса!

— Знаю, слышал уже. Уймись.

— А тебе что на моей кочке надо? Тоже на дорогу глядишь, да?

— А что, нельзя? Дорога общая, хочу и гляжу.

Пауза.

— А тебя кто заколдовал? Тоже Кощей?

— Не, меня — одна ведьма, противная старуха.

— Сильная, должно быть, ведьма.

— Да не, у нее случайно получилось. Я ей на ногу наступил, а она как заорет: «А, чтоб ты превратился в шелудивую собаку!» А я… вот.

— Суровая бабка. Так человека наказывать…

— Ну так я же специально наступил. Потоптался еще. Думал, смешно получится.

— Да, молодец. Смешно получилось.

— Тебя забыли спросить! Сиди себе и не квакай.

Пауза.

— Солнце садится.

— Скоро комары вылетят.

— А тебе бы всё о жрачке!

— Да нет, я не о том… Поздно уже. Никто сегодня не появится.

— Ну, подождем еще полчасика.

Пауза.

— А как ты его уговоришь себя поцеловать?

— Придумаю что-нибудь.

Пауза.

— А я думаю, хватит на сегодня.

— Угу.

— Пойдем, что ли, ужинать? Вон, смотри, как комары разлетались!

— Угу.

— Может, завтра повезет.

— Угу.

— А может, образумишься, перестанешь забивать себе голову всякими глупыми фантазиями.

— Дурак!

— Может, и дурак, но в жизни разбираюсь. У нас в болоте полторы тысячи лягушек. И каждая вторая сидит и ждет своего принца. Может, хватит ерундой заниматься?

— Но я пра-а-авда принцесса-а-а!

— Не реви.

— Но я пра-а-ааа…

— Заткнись.

Пауза.

— А ты чего тогда тут сидишь, раз такой умный?

— Хочу и сижу.

— Тоже свою принцессу ждешь? Да?

— Отвали.

Пауза.

— А ты что, правда принц?

— Ага. Правда.

Пауза.

— Ну, и что ты на меня уставилась?

— Нет, ничего…

— Иди отсюда, если ничего.

— Грубый ты…

— С вами поживешь, еще и не таким станешь. Всё, иди. Спокойной ночи.

— А…

— Нет.

Пауза.

— Врешь ты всё.

— Ну, считай, что вру, если тебе так легче.

— Нет.

— Что — нет?

— Не легче.

Пауза.

— Ну, я пойду?

— Иди.

— До свидания…

— Угу. Бывай.

Пауза.

— Ква.

— Ква.

* * *

Я бегу по дороге неторопливой волчьей трусцой. Я и есть волк. Ну, почти. И я действительно не тороплюсь, и бежать мне незачем. От кого бежать? От людей, что ли? Так я их не боюсь.

Люди машут руками в мою сторону и кричат: «Оборотень! Оборотень!» Ну да, я оборотень. А что тут такого? «Смотрите, смотрите, оборотень бежит!» Неправда, я не бегу. Просто у меня такой быстрый шаг. По волчьим меркам — ничего особенного, неторопливая трусца, я могу и быстрее. Но пока незачем.

Мне же недалеко. Вон в тот двор на отшибе. Где открыта калитка и на дорожке копошатся дети. Они-то мне и нужны.

«Оборотень, смотрите, оборотень! Он бежит сюда!» Да, теперь я бегу. Теперь мне не терпится. Я влетаю в калитку, роняю с грохотом какое-то ведро, врываюсь в круг визжащих детей, и опрокидываю самого маленького на спину. И вылизываю широким шершавым языком его запрокинутое смеющееся лицо.

«Оборотень, мама, к нам оборотень! Смотри, кто пришел!» Я не пришел, я прибежал. А почему бы и нет?

Дети тискают меня, как большую собаку, серьезная трехлетняя малышка всесторонне исследует мой хвост — даже, кажется, пробует его пожевать, самый маленький взгромоздился верхом и толкает пятками в бока. А я сижу дурак дураком, с блаженной ухмылкой на морде, да рычу на них иногда. Или кусаю несильно за голые ноги. Их мать смотрит на меня из дверей и тоже, кажется, улыбается. А потом выносит плошку с молоком и крошит туда хлеб. Я не голоден, я уже поужинал в лесу. Но съедаю всё и вылизываю плошку. Я еще не сошел с ума, чтобы отказываться от молока с хлебом.