Игра слов - Дмитрий Лекух

Ага, думаю.

Интересно, а эта «тумбочка» уже подозревает, что ее содержимым сейчас весьма усиленно интересуются в одной хорошо известной в узких кругах респектабельной и хитроумной, чисто адвокатской конторе?!

Которая, так, между прочим, – и занималась организацией всех Дашкиных предыдущих «разрывов отношений»?

Если нет – я этой тумбочке ни фига не завидую.

Изрядно полегчает, блин, искомая тумбочка.

Тут и к бабке не ходи.

Причем сами по себе деньги – Хиппуху совершенно не интересуют.

Папаша, слава богу, уходя в лучший мир, оставил ей – вполне приличное состояние.

По крайней мере, – и это-то уж я точно знаю, – Дашка на свои средства отреставрировала пару церквей в Подмосковье и содержит детский дом – где-то на не чужой для ее родителей Вологодчине.

Нет, тут вопрос – чисто принципа.

Попользовался – плати…

Такие дела.

…Усаживаемся на свободную скамейку, делаем по глотку сладковатого, обжигающего напитка.

Точно, «Мутузалем».

Хорошо.

Я снова закуриваю.

– Ну, – говорю. – А теперь – давай, жалуйся.

Она вздыхает, морщится, потом утыкается мне в плечо и плачет.

Я – молчу и курю.

Сейчас это пройдет, мы выпьем еще по глотку рома, выкурим еще по одной сигарете и так же молча разойдемся, разъедемся по разным концам нашей с ней огромной Москвы.

Не в первый раз уж такая фигня, извините.

Тут слова не нужны.

Для людей, которые так хорошо знают и понимают друг друга, слова – это как костыли для абсолютно здорового человека.

Слова вообще нужны только тогда, когда возникает непонимание.

А нам-то с Дашкой это, простите, к чему?!

Взрослые уже.

Оба.

Не первый день замужем.

К сожалению…

Небо над нами. 2009

Некоторые вечеринки плохи только тем, что никак не могут закончиться.

Вроде бы уже обо всем переговорили, все обсудили, все чаще паузы между репликами заполняются не смехом, а тишиной, – а расходиться все равно не хочется. Хоть на часах уже и четверть девятого.

И не вечера, а утра.

Да еще и этот долбанный порошок…

Это раньше в Москве в гости нельзя было без бутылки-другой ходить.

Типа, – неприлично.

Сейчас – пожалуйста…

Вот только кокаин не забудь, а без спиртного – уж как-нибудь перебьемся. На старых запасах.

На худой конец, хотя бы пакетик травки захвати…

Вот и растягиваются посиделки на кокаиновом «бодряке» до самого до утра. И говорить уже не о чем, а общаться хочется – хоть на потолок лезь.

Вот мы и полезли.

Правда, не на потолок.

На крышу.

А что?

Весна…

Поздняя.

Конец мая…

К тому же у Сашки дом хорошо стоит.

Старая Москва, рядом с набережной.

Хорошо.

С реки ветерок обдувает, солнышко – только встало, еще не жарит, не обкладывает духотой каменного мешка.

Уселись.

Точнее – кто уселся, а кто и улегся, раскинув руки и уставившись в синее и свежее весеннее московское небо.

Сашка с Лысым бутылку вискарика с собой прихватили, Марк решил косячок забить, мы с Русланычем – просто по сигарете выкурить на пока еще свежем воздухе.

Тихо…

Суббота, народ отсыпается…

Только дворники внизу привычно суетятся да изредка машины по набережной проезжают.

А так – покой…

И черт меня дернул эту тему затронуть…

– Лысый, – говорю. – Ты же в прежней жизни – летчиком был? Так?

– Ну, был, – отвечает, прихлебывая виски из горлышка. – А что?

– Да ничего, – говорю. – В небо не тянет?

Он сначала как-то странно замолчал, побалтывая в бутылке дорогущую шотландскую ячменную самогонку.

А потом – взорвался…

– Чо ты, – орет, – урод долбанный, под кожу-то лезешь?! Твое какое дело, куда меня тянет!!!

Еле успокоили.

Все равно мне раз пять извиняться перед ним пришлось, пока до этого придурка очкастого дошло, что ни под какую такую кожу я к нему лезть не собирался. И то, только после того, как его вопли звонок на мой мобильный прервал.

Машка.

Жена, в смысле.

– Здоров, – говорит. – Все еще у Сашки сидите?

– Ну, не совсем, – смеюсь, – у Сашки. На крышу выползли, на солнышке погреться…

– Ну, вы больные, – ржет. – А я уже проснулась…

– Это, – ухмыляюсь, – оттого, что вчера рано уехала. А то бы вместе с нами – еще и не ложилась…

– Эт точно, – зевает. – А кто это там у вас так разоряется?

– Да это Лысый, – говорю, – на меня обижается…

Гляжу, Лысый хоть и продолжает бурчать, но уже – прислушивается.

Хороший знак.

Он, в принципе, парень отходчивый…

– Это чем это, – удивляется Машка, – ты его обидеть сумел?

– Да сам не понял, – жму плечами. – Про профессию его прежнюю спросил, он же – летчиком у нас был, авиатором, так сказать. Вот с того момента и не дает слова вставить…

– Эх, мужики-мужики, – вздыхает моя мудрая половина. – Вам только дай повод друг на друга поорать. Ладно, вы еще надолго там?

– Да бог его знает, – говорю. – А что случилось-то?

– Да ничего, – смеется, – мне просто завтрак готовить лень. Если часок подождешь, я за тобой заеду да поедем куда-нибудь, позавтракаем.

– Принимается, – отвечаю. – Жду.

– Ну, тогда целую. Пока.

– Пока.

Отключил телефон, гляжу – Лысый уже улыбается.

Идиот.

– Что лыбишься-то? – спрашиваю.

Он вздыхает.

– Да так, – говорит. – Повезло тебе с женой…

– Повезло, – соглашаюсь.

Выпили по глотку за мировую.

– Что завелся-то так? – спрашиваю. – Я ж тебя совершенно обижать не хотел. Просто любопытно стало…

– Эх, старик, – вздыхает. – Над небом – не любопытствуют. Им живут. Любой, кто туда хоть раз сам поднялся…

Я лег на спину, закинул руки за голову.

– А что тогда ушел? – спрашиваю, зная, что уже орать не будет.

Перегорел.

– А что ты в рекламу ушел? – хмыкает. – Деньги…

Понимающе киваю головой.

– Серьезный, – говорю, – фактор…

– Серьезный, – вздыхает.

Молчим.

Я сигарету прикурил.

– Лех, – говорю. – Давно тебя спросить хотел. А что там, в небе? В смысле: что там есть такого в этой гребаной синей пустоте, что ты меня, одного из своих лучших друзей, чуть с говном не сожрал за одну только не совсем правильную интонацию?

Молчит.

Думает.

Тырит у меня сигарету из пачки, прикуривает.

И – снова молчит.

– Что молчишь-то? – спрашиваю.

Он в ответ – только плечами пожимает.

– Лех, – говорю. – Ответить трудно, что ли? Я ж не просто так спрашиваю…

Снова молчит.

Потом кивает.

– Сложно, Дим. В смысле, – трудно. Ты вот смог бы объяснить человеку, который никогда никого не любил, что ты испытываешь, когда просто прикасаешься кончиками пальцев к коже любимой женщины?

Теперь уже я молчу, озадаченно.

Как ему объяснить, что я только этим и занимаюсь?

Когда пишу вот эти вот самые истории…

Нда…

– Вот видишь! – торжествует. – Давай лучше выпьем…

– Давай, – пожимаю плечами, – хуже не будет…

Сделали по глотку, я снова руки за голову закинул.

Молчим.

– Знаешь, – неожиданно вздыхает Лысый, – я вот иногда думаю, как это древние умудрялись нормальную психику сохранять, когда думали, что небо из синего хрусталя состоит. Ведь это все равно – пещера. Большая, светлая, но – пещера. Ужас…

– Ужас, – соглашаюсь. – А понимать, что там, за синевой, только черная и бессмысленная пустота – не ужас?

Он на секунду задумывается.

Потом отрицательно качает головой.

– Нет, – говорит. – Не ужас. Вызов…

Гляжу, а в его глазах – такая решимость, что мне аж на секунду страшно стало.

Ни фига себе, думаю, зацепил человека.

И что мне с ним теперь делать?

В этот момент, слава богу, у меня снова спасительно зазвенел мобильный.

Машка.

– Ну, – говорит, – я приехала. Давай спускайся.

Пожал руки парням и пошел вниз.

Внизу, несмотря на утреннюю свежесть, уже немного пахло пылью и бензином.

Москва.

Что уж тут поделаешь…

…Поцеловал жену в щечку, отрыл дверцу ее «Вольво» и посмотрел наверх.

Парни сгрудились на краю и прощально махали руками. А над их головами безжалостно синела прозрачная ледяная пропасть небес.

Я помахал им в ответ, сел в машину и прикурил сигарету.

– Какая разница, – говорю, – Маш, в какую сторону падать, – вверх или вниз, верно? Поехали…

Она покрутила пальцем у виска, сдула с глаз упрямую прядку и неторопливо повернула ключ в замке зажигания…