Роковая перестановка - Барбара Вайн

— У вас есть что еще рассказать нам?

Произнесено это было как бы между прочим, для галочки. Но Эдама этот вопрос лишил самообладания, прозвучав зловеще и многозначительно. Он проговорил «вряд ли» и подумал, что это нервная, осторожная замена «нет» звучит нелепо.

Эдам открыл входную дверь, Уиндер поблагодарил его за помощь и добавил с таким видом, будто эта мысль только что пришла ему в голову, будто это мелочь, нечто несущественное, что, возможно, через несколько дней Эдаму, если он не возражает, нужно прийти в отделение и в заявлении изложить все то, что он рассказал. Сами они из полиции Суффолка, но сотрудничают, естественно, с управлением уголовных расследований, и если Эдам обратится к сержанту Фуллеру…

Энн уже давно пришла в холл и слушала, что они говорят. Она выглядела надменной и одновременно расстроенной.

— Сержант Фуллер примет у вас заявление, — сказал Уиндер. — Приходите в любое время, когда вам удобно, но желательно, чтобы до следующих выходных, договорились?

— Забавно, — сказал Стреттон, оттягивая момент ухода, — забавно, что люди — ну, в своей массе — думают, что раз преступление было совершено давно, ну, скажем, десять лет назад, ему уделяется меньше внимания, чем тому, что совершено… ну, вчера. Но все совсем не так. То есть полиция смотрит на них не так.

— Да, — с озабоченным видом сказал Уиндер. — Да, ты прав, не так. Ну что ж, до свидания. Спокойной ночи, миссис Верн-Смит.

Закрывая за ними дверь, Эдам чувствовал себя так же, как в тот день, когда вернулся домой с сумкой для гольфа и увидел перед домом отца. Ему хотелось остаться одному, но тогда не надо было жениться, если у него возникают такие желания. Одна из целей брака — заполучить союзника.

— Что все это значит? — спросила Энн.

— Это не имеет ко мне никакого отношения. Они думают, что в Уайвис-холле жили скваттеры, а я об этом не знал.

— Тогда почему этот человек хочет, чтобы ты написал заявление?

Эдам не ответил. Он снова стал искать телефон Руфуса. Если Энн подойдет ко мне и дотронется до меня, подумал он, если она скажет еще хоть слово, я убью ее. А потом он подумал, что фраза, которая для большинства является шаблоном, для него навсегда под запретом, потому что для других это фантазии, а для него реальность.

Энн сидела в кресле, читала и одним глазом подглядывала за ним. Эдам нашел номер Руфуса и стал повторять его, чтобы запомнить. Он убрал на место телефонный справочник. Ему вдруг безумно захотелось поговорить с кем-нибудь, кто все знает, с одним из их компании. У него возникло ощущение, что он исправно нес службу, многие годы в одиночестве тащил на себе это бремя. Десять лет, если быть точным, а за последние пять дней ноша стала заметно тяжелее.

— Кажется, я слышу Эбигаль, — сказал он.

— Да? А я нет.

— Схожу наверх и взгляну.

На лице Энн появилось то сварливое, озлобленное выражение, которое всегда означало, что она считает его родительскую заботу излишней. В холле Эдам посмотрел на часы: девять пятьдесят шесть. Поздновато для телефонного звонка, а может, и нет. В Отсемонде без пяти десять вечер только начинался, это время было младенчеством ночи. Они с Руфусом, как султаны, лежали развалясь на пледах и курили гашиш, а струйки едкого дыма поднимались к темному небу и смешивались с ночными ароматами. Прощай навсегда, Руфус. Не знаю, встретимся ли мы снова. Поэтому говорю тебе вечное «прощай»…[65]

В спальне он взял трубку и поставил палец на кнопку «девять». Номер Руфуса начинался с цифр девять-пять-девять. Эдам понимал, что впадает в истерику, что у него «едет крыша», что он уже на грани безумия из-за этих полицейских. Но он не просто хотел поговорить с Руфусом, он тосковал по Руфусу. Ему хотелось обнять его, овладеть им, раствориться в нем так же, как когда-то хотелось раствориться в Зоси.

Эдама трясло. Он быстро, пока окончательно не сдали нервы, набрал номер. Если подойдет женщина, он просто повесит трубку. Эдам затаил дыхание. На том конце ответили, и ответил Руфус. У него был такой же с ленцой, с прохладцей голос, типично его.

— Это Эдам Верн-Смит.

— А-а, — протянул Руфус.

Теперь Эдам не знал, что сказать.

— Я ждал, что ты позвонишь, — продолжал Руфус. — Рано или поздно.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Только не сейчас. — В голосе слышалась непреклонность, отчужденность.

— Хорошо, не сейчас. Завтра? В четверг? Давай встретимся. — Эдам знал: как только Энн возьмет трубку внизу, он услышит щелчок, и возникнет впечатление, будто где-то на линии открылась дверь. Однако, зная все это, он тем не менее боялся, что пропустил этот щелчок, и что Энн уже давно слушает его, а в настоящий момент оценивает их с Руфусом довольно мрачный обмен репликами. — Подожди, — сказал он, вышел на лестницу, посмотрел вниз и, конечно, ничего не увидел. Он вынужден был спуститься, подойти к двери и заглянуть в гостиную, чтобы проверить, читает ли Энн. Она подняла голову и без тени улыбки уставилась на него. Эдам вернулся к телефону. — Здесь были полицейские.

— Боже.

— Я о тебе не говорил — ни о ком. Я сказал, что никогда там не жил.

— Где ты работаешь? — спросил Руфус. — То есть где находится твой офис?

— В районе Виктории, в Пимлико.

— Позвони мне завтра на Уимпол-стрит. Встретимся где-нибудь.

— Ладно.

Руфус первым положил трубку. Но Эдам отнесся к этому спокойно; это не было отторжением, поэтому боли не причинило. Странно, как изменился тон Руфуса, пока он, Эдам, ходил вниз проверять Энн. За эти тридцать секунд он превратился в прежнего Руфуса, его близкого друга, едва не ставшего его любовником, его соучастником по преступлению, его Кассием. Предположим, все закончится, предположим, им каким-то чудом удастся избежать неприятностей — возможно ли, чтобы они с Руфусом снова стали друзьями?

Эдам обнаружил, что при этой мысли его пронзила дрожь. Он встал и прошел в комнату Эбигаль. Стоя у кроватки, глядя на малышку, он думал, что вряд ли заснет сегодня ночью, а будет долгими часами предвкушать завтрашний день.

Свет из коридора достаточно хорошо освещал кроватку, и вдруг Эдам, присмотревшись к дочке, обнаружил, что она неподвижно лежит лицом вниз, уткнувшись носом в маленькую плоскую подушку. У него перехватило дыхание, он на мгновение замер, будто громом пораженный, затем опустил боковину кроватки. Эбигаль не шевельнулась, она не дышала, ее грудная клетка не поднималась и не опускалась. Пуховое одеяло, которым было накрыто крохотное, напряженное тельце, тоже не двигалось.

В комнате царила молчаливая атмосфера ожидания самой страшной катастрофы. Эдам закричал в ужасе и схватил Эбигаль. Она оказалась абсолютно живой и испуганно расплакалась. Снизу прибежала Энн. Включенный свет резанул по глазам и тем самым еще сильнее напугал малышку.

— Что, черт побери, ты с ней делаешь?

Эдам выдохнул:

— Мне показалось, она умерла.

— Ненормальный. Ты помешался, тебе надо показаться врачу. Дай ее сюда.

Он без единого слова передал ей дочь. На мгновение ему показалось, что вместо жены с дочерью перед ним стоит Зоси с ребенком на руках. Он мог бы жениться на Зоси, подумал он. Она хотела выйти за богатого, а в ее глазах Эдам тогда был богачом, лордом Отсемонда. Всегда стараясь избегать этих мыслей, он ни разу не задался вопросом, не его ли она имела в виду, когда говорила о своей карьере? И не отказался ли он от нее, просто не сумев понять это?

Изгнанный из комнаты Эбигаль, Эдам спустился вниз. В гостиной никого не было, и он обрадовался столь редкому одиночеству. Да, он обидел Энн, но его это не волновало. Она будет дуться и, следовательно, не станет приставать к нему с вопросами. Он позволил себе немного пофантазировать, помечтать, что она бросает его, уходит и оставляет ему Эбигаль. Ему, конечно, придется взять няню, но он может себе это позволить. Например, кого-нибудь вроде Вивьен…

Все дороги ведут назад в Отсемондо. О чем бы Эдам ни думал, он все время возвращается к файлу с Отсемондо, который с помощью разных кнопок можно только на время удалить с его мысленного монитора. А может, он просто разучился нажимать на кнопку «Выход»?

Эдам дремал в кресле, но не спал, и сны ему не снились. Зоси шла по саду, его руки были красными, но не от крови, а от малинового сока.

Глава 11

Сад постепенно высыхал, трава перестала расти, солнце выжгло из нее всю зелень. Изнемогая от дневной жары, цветы свесили головки. Даже листья на кустах и невысоких деревьях поникли. Но на огороде фрукты наливались соком, приобретая нехарактерные для Англии яркие красные и золотистые цвета. Клубника закончилась, зато поспела малина. «Клетка» надежно защищала от птиц жирные, сочные ягоды размером с розовый бутон. Рядом с малиной росла смородина — черная, красная и, как они ее называли, белая, хотя на самом деле она была золотистой, — и крыжовник, его фиолетовые волосатые ягоды лопались от спелости. Вдоль побитой непогодой стены из белого, как агат, песчаника стояли нектарины. Их плоды уже пожелтели и даже пооранжевели, а у некоторых на бочках появился красный румянец. Вдали, сквозь плотно растущие фундук и грецкий орех, виднелось — Эдам оставил открытой зеленую арочную калитку в стене — желтое поле ячменя, который уже пора было убирать.