Мэрилин Монро - Дональд Спото

«Весь этот брак организовала и устроила Грейс Мак-Ки, — призналась через многие годы Мэрилин Монро. — У меня не было абсолютно никакого выбора. Что тут еще можно добавить? Они не могли меня содержать и были вынуждены что-нибудь придумать. Вот так я и выскочила замуж». И далее: «Впоследствии мне все случившееся казалось сном — как будто бы этот факт вообще никогда не имел места. И ничего хорошего из этого не вышло, точно так же как не удалось и первое замужество Джин Харлоу. Видимо, мы обе были слишком молоды».

Она и на самом деле была слишком молода — в противоположность мнению Грейс, которая проигнорировала возраст девушки, сконцентрировавшись на той роли, которую той предстоит сыграть в жизни. Даже к ее девичьей невинности отнеслись, как вспоминал потом Джим, совершенно небрежно, прямо-таки спустя рукава. Однажды днем он, его мать Этель, Норма Джин и Грейс потягивали кока-колу. Вдруг девушка, колеблясь, спросила, а не может ли она выйти замуж за Джима, «но не заниматься с ним сексом». Вопрос этот был не столь уж наивен, поскольку намерение Нормы состояло, вероятно, в том, чтобы заставить всех еще раз задуматься над приближающимся бракосочетанием. Однако Грейс, ни секунды не размышляя, ответила: «Не огорчайся. Научишься». Норма Джин могла бы получить точно такой же ответ, если бы выразила беспокойство по поводу предстоящей контрольной по математике[69].

Опасения Нормы Джин касались не одного только секса. «В конце концов, я никогда не видела ни единого счастливого брака», — отметила она через многие годы, и это было меткое и верное наблюдение. Делла, Глэдис, Ида и Олив являли собой сплошные наглядные примеры одних неудачных семейных союзов и эмоциональной нестабильности супругов.

Если же обратить наше внимание к Доухерти, то, как он признавался позже, «я делал все возможное, чтобы она считала себя привлекательной и с любой точки зрения достойной уважения и восхищения. Однако этими своими действиями я, как оказалось, подкладывал мину под наше совместное будущее». Джим завел девушку в магазин, чтобы та выбрала себе обручальное кольцо, и только после этого жениху пришло в голову, что в соответствии с традицией ему бы надо было сперва попросить ее руки — хоть в данном случае это являлось пустой формальностью, поскольку все равно за нее уже приняли решение. А она без всяких размышлений выразила свое согласие, так что труппа и сценарий представления были уже готовы и оставалось всего только назначить дату торжества.

1 июня 1942 года Норме Джин минуло шестнадцать лет. В следующее воскресенье они вместе с Джимом нашли однокомнатную квартирку в районе Шерман-Оукс, по улице Виста-дель-Монте, 4524. Хотя жилплощадь была совсем небольшой, они сняли ее на полгода; владелец предложил установить новую складную кровать, которую легко можно было спрятать в стенной шкаф, увеличивая тем самым жизненное пространство. Их невеликое имущество было перевезено в новый «дом» еще перед свадьбой.

Последние приготовления характеризуются некоторым отсутствием последовательности и уклонением от реальности, что поначалу представляется малозначительным, но показывает те непрестанные колебания, которым подвергалось это супружество. Приглашения разослала «мисс Ана Лоуэр», и они звали гостей на бракосочетание ее «племянницы Нормы Джин Бейкер», но в акте о заключении брака невеста подписалась как «Норма Джин Мортенсен». Кроме того, она указала, что является дочерью «Э. Мортенсена, место рождения неизвестно» и женщины по фамилии «Монро, родившейся в штате Орегон». Норма Джин не указала имени матери. Впрочем, как и все родственники невесты, в том числе даже Годдарды, Глэдис все равно не приняла бы участия в церемонии. Альберт и Ида Болендеры обещали прибыть из Хоторна, хотя не одобряли ни этого брачного союза, ни самого торжества.

19 июня 1942 года, в пятницу вечером, точнее, в половине девятого, пастор Бенджамин Лингенфелдер открыл церемонию, проходившую в доме семейства Честера Хоуэлла (друзей Грейс), на Сауз-Бентли-авеню, 432, в западной части Лос-Анджелеса. Все носило импровизированный и немного сюрреалистический характер. Девушка, которую Норма Джин едва знала по университетской средней школе, выполняла функции ее подружки; Марион, брат Джима, был шафером, а племянник Джима, Хью, нес на бархатной подушечке обручальные кольца. Жених вспоминал, что невесте «понравилась крутая лестница в холле, выглядевшая совершенно как в кино. Но она настолько тряслась от лихорадочного возбуждения, что едва могла устоять на ногах». Джим тоже передвигался не совсем уверенно — «я чувствовал себя немного не в своей тарелке, поскольку брат перед самым приездом влил в меня двойной виски».

Скромный прием проходил в расположенном неподалеку ресторане, где какая-то юная артисточка, развлекавшая свадебных гостей другой пары молодых, вытащила Джима Доухерти на сколоченную наспех сцену, чтобы тот станцевал с нею. Вернувшись к столику, он застал свою свежеобретенную супругу «не слишком довольной. Она посчитала, что я строю из себя непонятную обезьяну, и была права». В четвертом часу утра молодожены прибыли в свой дом в Шерман-Оукс.

Из всех впечатлений, действий и переживаний этого дня Джиму Доухерти особенно запало в память одно воспоминание: невеста «на протяжении всего дня не выпускала мою руку и, даже держась за меня, смотрела мне в глаза так, словно боялась, что я исчезну навсегда, если вдруг выйду из комнаты».

Глава пятая. Июнь 1942 года — ноябрь 1945 года

«Я — капитан, а моя жена — первый офицер, старпом, — сказал Доухерти о своем браке. — А коль так, то жена должна быть довольна уже тем, что находится на корабле, и не мешать мне управлять и командовать им». Однако с самого начала супружества между лишенной уверенности в себе, невинной и несмышленой Нормой Джин и смелым, опытным Джимом на борту время от времени возникали симптомы бунта, пока наконец старпом не выпрыгнул с судна.

Гораздо позднее появились два бортовых журнала, которые составил капитан: в них были однобоко отобранные факты, нашпигованные хронологическими пояснениями вкупе с интимными деталями и в то же время изобилующие импровизированными разговорами и ложно интерпретированными событиями. В течение многих лет эти сочинения представляли собой единственную доступную посторонним карту супружеского путешествия, и так было вплоть до момента обнаружения записей бесед, в которых как капитан, так и старший помощник раздельно привели совершенно различные тексты донесений о рейсе, который с первого дня следовал к пункту назначения под названием «катастрофа»[70].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});