Мэрилин Монро - Дональд Спото

Норма Джин провела первый семестр десятого класса (второй год обучения, начинающийся в сентябре 1941 года) в средней школе Ван-Найса, находившейся ближе к дому Годдардов, чем уже упоминавшаяся университетская средняя школа в западной части Лос-Анджелеса. Здесь она получила еще худший аттестат, чем в Эмерсоновской школе. Оказалось, что Норме Джин трудно было сосредоточиться на школьных обязанностях, поскольку ее внимание рассеивал и отвлекал симпатичный, умеренно высокий (178 сантиметров), темноволосый и голубоглазый молодой человек с крошечными, но убийственными усиками. Его звали Джеймс Доухерти, и его семья занимала в том же Ван-Найсе дом прямо напротив Годдардов, чуть вдали от Эрчвуд-стрит.

Джим Доухерти, родившийся 12 апреля 1921 года в Лос-Анджелесе, в двадцатилетнем возрасте пользовался репутацией, которая коренным образом отличалась от славы Чака Морена. Самый младший из пятерых детей в семье, которой пришлось пережить тяжкие времена в период кризиса, он успел пожить в Ван-Найсе в самой натуральной брезентовой палатке, целыми днями работая на сборе фруктов, прежде чем его родители вместе с детьми смогли позволить себе снять маленький дом. В средней школе Ван-Найса Джим неизменно выступал на школьных представлениях, был звездой футбольной команды и выиграл выборы на пост председателя ученического совета. Находил он время и на то, чтобы в целях пополнения семейного бюджета подрабатывать, хватаясь за самые причудливые виды деятельности: бывал чистильщиком обуви, делал бутерброды в кондитерской и принимал участие в торжественных церемониях местной погребальной конторы — последней работой он продолжал заниматься и после окончания школы. Чтобы иметь возможность помогать матери и братьям с сестрами, он отверг предложение одного из колледжей о предоставлении спортивной стипендии.

Осенью 1941 года Джим работал на авиастроительном заводе фирмы «Локхид», разъезжал на открытом голубом «Форде» и поочередно назначал свидания нескольким девушкам; особенно серьезно он раздумывал по поводу одной из них — некоей Дорис Дреннэн, — пока та его не бросила. «Ты не смог меня удержать», — вот в чем она его обвинила. В момент, когда Джим встретил Норму Джин, он трудился в ночную смену на заводе «Локхида» (в числе его коллег по работе был крепкий, мускулистый парень по имени Роберт Митчам) и жил настолько близко от средней школы Ван-Найса, что его мать Этель вместе со своей приятельницей Грейс Годдард попросили молодого человека привозить Норму Джин и Бебе из школы, до которой девочкам было сейчас гораздо дальше добираться, чем раньше, поскольку Годдарды в октябре переехали на Одесса-авеню в другой домик, владелицей которого была Ана Лоуэр. В тот год Бебе несколько раз серьезно болела и не посещала школу, а Джим запомнил, что Норма Джин пользовалась случаем, чтобы каждый день «садиться ко мне капельку ближе».

Джим казался Норме Джин (как она сказала позже) «идеалом мужчины», главным образом по причине своих усиков («она была восхищена ими», — утверждал Доухерти); и действительно, их щеточка должна была напоминать девушке таинственного дружка Глэдис, а также Кларка Гейбла и Эррола Флинна; кроме всего, усы прибавляли молодому человеку немного возраста и солидности. «Неплохой старичок!» — так выразилась о нем с одобрением Норма Джин, разговаривая как-то днем после возвращения из школы с расхворавшейся Бебе.

Что касается Доухерти, то вот его слова: «Я обратил внимание, что она была премилой и симпатичной девчоночкой, которая считала меня бесподобно выглядящим в белых рубашках, но для меня она была не более чем ребенком, потому как в нашем возрасте пять лет представляют собой огромную разницу». Он охотно согласился играть роль шофера, которым восхищаются, но о том, чтобы назначать свидания, не могло идти и речи.

Однако ни Джим, ни Норма Джин не оценили в должной мере напора Грейс Годдард, которая взяла на себя роль свахи. Едва увидев блеск в глазах своей воспитанницы, она тут же приступила к действиям, «ловко маневрируя [Нормой Джин] так, чтобы я обратил на нее внимание», хотя сам Доухерти смог осознать все это лишь много позднее. Через пару дней после Пёрл-Харбора и поспешного вступления Америки в войну Грейс спросила у Этель Доухерти, можно ли рассчитывать на то, что Джим будет сопровождать Норму Джин на рождественский вечер с танцами в фирму «Адел пресижн продактс», где в то время работал Док. Джим согласился — как он позже сказал, отчасти потому, что ему льстило откровенное обожание со стороны Нормы Джин, а отчасти из-за того, что его роман с Дорис Дреннэн не выдержал двукратной проверки, когда та отправилась в Санта-Монику, а он оказался не в состоянии удержать ее.

Переломным моментом в их отношениях с Нормой стал праздничный прием по случаю Рождества Христова. Во время свободного танца Норма Джин находилась к Джиму (как он вспоминает) «чрезвычайно близко, смежив веки, так что даже Грейс и Док видели, что я для них уже больше чем просто хороший сосед. Я, как никогда в жизни, получал удовольствие от танцев с этой маленькой девочкой, которая, впрочем, уже и сама себя не чувствовала таковой, да и мне не казалась такой уж маленькой».

Грейс, которая жаждала ускорить вступление Нормы Джин в зрелый возраст, всячески поощряла их к упрочению знакомства. Она давала девочке деньги, чтобы та ходила с Джимом в кино, предложила им сделать автостопом вылазку на взгорья в Голливуд-Хилс, потом они как-то совершили на лодке прогулку по озеру Попс-Уиллоу и время от времени ездили на север в округ Вен-тура, где навещали сестру Джима Элиду и разбивали бивак на берегу озера Шервуд. Грейс запаковывала на пикники ленч, и таким вот образом Джим — благодаря окрестной природе и энергичной Грейс — почувствовал себя счастливым тем, что проводит уик-энды с очаровательной, вызывающей всеобщее восхищение и ничего не требующей Нормой Джин.

Иногда они останавливались по вечерам на шоссе Маллхолэнд-драйв чуть ли не на самой вершине горы, являвшейся частью скального массива Санта-Моника-Маунтинз. Как рассказывала об этом впоследствии влюбленная парочка, их интимные контакты носили вполне невинный характер. «Она очень ловко держала меня в повиновении», — резюмировал Джим. Молодые люди беседовали о войне, о школе и о многом другом, и Норма Джин искренне призналась Джиму, что она — незаконнорожденная безотцовщина, чем не вызвала в том ни сочувствия, ни неприязни. Он привлек ее ближе к себе, она склонила голову ему на плечо, а радио, немилосердно трещавшее из-за атмосферных помех, передавало новейшие шлягеры: «Не сиди ты под этою яблоней...», «Эта старая добрая черная магия...», «И лунный свет становится тобою...». Норма Джин больше всего любила слушать Фрэнка Синатру, который выводил «Больше никогда не полюблю я» и «Ночь и день». «Мне было с ней невероятно хорошо», — говорил Джим; Норма Джин оказалась лучше развитой физически, нежели большинство пятнадцатилеток (и она преобразилась в роскошную, просто классную барышню); кроме того, она полностью полагалась на мужскую опеку Джима и восхищалась всем, что он делал. Ему, понятное дело, подобное обожание невероятно льстило.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});