Новый Нечистый из Самого Пекла - Антон Таммсааре

– Пусть на бумаге все останется по-прежнему, – объяснил он, – а то в конце концов не разберешься, чего сколько было, того и гляди все перепутается. Посмотрим, какие годы выпадут, какие урожаи, а что лишнее переплатишь – скостить успеем.

– Вроде бы так, – подумав, сказал Юрка и продолжал трудиться. Кроме повседневной работы, он копал канавы и умножал угодья. Он делал все, что наказывал ему Антс, который, разумеется, радел о Юркиной выгоде не только здесь, на земле, но и там – в жизни вечной.

Но, трудясь не за страх, а за совесть, Юрка стал замечать, что в жизни многое пошло по-другому. Даже погода изменилась, благословение божье – и то стало иным.

– Что такое? Не пойму, – посетовал он Юле.

– Старость, что же еще, – решила Юла. – Сам видишь, сколько лет у нас детей не было, чего уж тут о другом толковать?

– Оно верно, детей у нас больше не родится, – согласился Юрка с женой.

– В том-то и дело, – рассуждала Юла, – коли нет больше благословения плоти, так не будет его и в остальном. Да и что в остальном проку, коли плоть немощна?

– Вроде бы так.

– Пора нам о смерти думать.

– Чтобы обрести блаженство.

– Да, чтобы уйти отсюда, из долины горя, в царствие небесное.

– Я-то сойду в ад.

– Тогда и мне туда же.

– Нет, ты с детьми пойдешь в рай.

– Не хочу я рая, если в ад идти.

– Должен ведь я, сама знаешь.

– Знаю, старик, а все-таки…

– Надо же мне и дальше ад содержать.

– Надо ли?

– Вроде бы так.

– Пускай кто другой возьмется! Почему непременно ты?

– Потому что я Нечистый.

– Так-то. так, да…

– И хочу я еще поглядеть на Антса, когда он ко мне заявится.

– Явится ли?

– Еще как! Ты что думаешь?

– А пастор?

– Вроде бы нет.

– Значит, пастор в рай попадет?

– Вроде бы так.

– А здесь он держит сторону Антса?

– Ему с Майей одна дорога – в царство небесное.

– И Майя будет в царстве небесном?

– Будет.

– Вместе с пастором?

– Вместе, рука об руку.

– Ах, если бы все это сбылось?

– Верь – и сбудется.

– Верю я, старик, да все-таки…

– Пастор говорит, что надо твердо верить.

– Ты сам-то твердо веришь?

– Вроде бы так.

– Тогда и я верю.

Итак, оба они уверовали, что Майя рука об руку с пастором войдет в царство небесное. На душе у них цвела радость, а сердца были полны благодарности богу за его щедроты. Хотя годы изнурили их тело, они безропотно продолжали свой тяжелый труд, твердо надеясь, что их ожидает блаженство.

Но вдруг случилось то, чего ни Юрка, ни Юла не могли и предполагать: какой-то злостный недуг подкосил их старшего сына, одного из близнецов – Йоозу. Он слег в сильном жару, а дня через два был уже холоден и недвижим. Отца с матерью это пришибло, словно обухом по голове. Только потом, несколько опомнившись от горя, они пришли к выводу: сын их остался бы в живых, не распухни у него так страшно язык: язык забил весь рот, и сын задохнулся.

– Зверь и тот помирает, коли ему дышать нечем, – не то что человек, – сказала Юла.

– Вроде бы так, – согласился Юрка.

Умирали в ту пору и другие, но никто не умирал так страшно, как Йоозу из Самого Пекла. Ни Юрка, ни Юла, ни кто другой не мог взять в толк, почему человеку суждена именно такая кончина. «Помер бы, как и все смертные, или жил бы себе дольше», – думали люди. К тому же Йоозу словно рожден был для такой трущобы, как Пекло: он был спокоен и молчалив, скромен и робок, и больше всего на свете любил работать. Зачем же такого парня бог так рано отозвал из Пекла на небеса? В том, что Йоозу попал на небо, не сомневались ни Юрка, ни Юла: ведь если такому тихому и смиренному человеку не попасть в царство божие, то кому же еще туда попадать? Понадобилось немало времени, чтобы обитатели Пекла смогли правильно объяснить смерть своего сына.

– Не иначе, как милость божья, – решила Юла.

– Должно быть, – молвил Юрка.

Что поделаешь, божьей милости приходилось повиноваться. Однако это было тем труднее, что ни один из оставшихся ребят не походил на Йоозу. Всем им чего-то хотелось, всех их куда-то тянуло, Йоозу один довольствовался тем, что было в Пекле. Так что смерть старшего сына явилась для Юрки с Юлой ударом судьбы, от которого им вовек не пришлось бы оправиться, не случись вскоре других тревожных событий, отвлекших их внимание и таким образом смягчивших горе.

К Антсу вернулся из-за границы сын, познавший там, по словам отца, все премудрости мира. Он привез с собой двух школьных друзей. Отдыхая, они забавлялись охотой, ловили рыбу и раков. Особенно привлекала их ловля раков, – потому, наверно, что происходила она по ночам. Друзья сидели у костра, болтали и балагурили, смеялись и пели песни – как правило, на чужом языке, что придавало увеселениям особую прелесть. Судя по крикам, гиканью и револьверным выстрелам, весельчаки, сидя у огня, не забывали промочить глотку.

Однако гульба эта продолжалась недолго. Вскоре из лесу исчезли охотники, смолкли ружейные выстрелы, на реке перестали с шумом и гамом ловить раков. И вот до Пекла дошла весть: во время ловли молодой Антс утонул в речке, молодой Антс и с ним вместе некая молодая барынька.

– Брешут, – сказал Юрка, – в речке воды-то – только лягушкам плавать впору, да и…

– Не говори, – возразила Юла. – Там и глубокие места есть, и раньше люди тонули.

– Впотьмах или с пьяной головы.

– То-то и я говорю.

– Где же другие были, что…

– Тоже напились…

– Ну, коли пьяные, тогда конечно.

Позднее выяснилось, что несчастье случилось в ту ночь, когда Куста после долгого перерыва пришел домой проведать, как живут в Самом Пекле. Он долго, подробно рассказывал, когда и как вернулся молодой Антс, кого привез с собой и чем они занимались. Поразмыслив обо всем этом, Юла не выдержала и, чтобы полегчало на сердце, сказала Юрке:

– Какое счастье, что Куста у нас был в ту пору, как с Антсом беда приключилась.

– Почему счастье? – не понял Юрка.

– Иначе кто его знает, может и он…

– Что он? – спросил Юрка, все больше недоумевая.

– Ну, могли бы еще подумать, что…

– Что подумать?

– Ну, что Куста прикончил молодого Антса.

– Старуха, придержи язык!

– Чего там придержать? Сам ведь говорил, когда с Майей беда случилась: «Знать бы кто – шею бы свернул». Почему б Куста не мог?

– Говорил он, что ли?

– Стала бы я попусту болтать.

– Значит, у Майи с молодым Антсом было…

– Выходит, что так. Он золотые часы носил и брелок на цепочке, вот почему. Обещал замуж взять, если, мол, сделает себе, чтоб ничего не было.

– А я и знать не знал!

– Не смогла я тебе сказать, боялась; думала: до молодого не доберешься, чего доброго старику шею свернешь.

– И свернул бы.

– Вот видишь, я хорошо сделала, что не разболтала. Нынче молодой, слава богу, получил по заслугам, и у меня на душе легче стало, – теперь ни тебе, ни Кусте нечего больше делать.

– Пожалуй, нечего.

Так беседовали Юрка с Юлой, услышав о смерти молодого Антса. Они были удовлетворены. То, что вместе с Антсом утонула какая-то женщина, их не трогало: была она чужая, слышали они о ней в первый и, может быть, в последний раз. Мало ли чужих людей тонет или гибнет иным образом, мыслимо ли всех их примечать или интересоваться ими?

Нашлись, однако, люди, которых взволновала не только кончина молодого Антса, но и смерть молодой женщины. Подумать – сразу две смерти! Для некоторых такая гибель явилась знамением светопреставления. Она словно предупреждала мужчин и женщин о том, что грядет вечно великое и непонятное, от чего нигде нет спасения. Будь ты мужчина или женщина, молод или стар, богат или беден, – бог всегда волен утопить тебя, как котенка в помойном ведре. В самом деле, место, где погиб молодой Антс со своей подружкой, было для человека никак не больше, чем помойное ведро для котенка.

Благочестивые люди усматривали особый смысл в том, что утонувшая женщина была молода и красива. Зачем бы ей быть молодой и красивой? Затем, что бог хотел показать, как мало значит для него молодость и красота. Более того, богу неугодна красота, ибо она порождает вожделение. Молодым следует поэтому избегать красоты, иначе есть опасность утонуть, как утонула та женщина со всей своей красотою. Некоторые старые богобоязненные люди пребывали в убеждении, что мир можно еще исправить, а молодежь отвратить от греховной жизни, несмотря на то, что воспитатели и отцы с матерями погрязли в грехе. Эти старые люди набожно складывали руки и благодарили бога за то, что он снова дал понять смертным, куда заводит человека свойственная юности заносчивость и куда ведет красота, если в ней нет смирения. Нашлись и люди, возымевшие надежду, что отныне никто не захочет быть красивым, и, таким образом, некоторые из мастеров наводить красоту обратятся к богу, ибо дела их примут дурной оборот.

Слепая Мари, призреваемая волостью, услышав о несчастье, сказала, будто бы ей привиделось, что женщина, на реке обнимавшая молодого Антса за шею, была вовсе не женщина, а русалка, которая не пожелала, чтобы люди ловили раков. Такое-де нередко случается на белом свете: думаешь, что обнимаешь жену своего приятеля, ан глядь – на шее у тебя русалка, которая тянет свою жертву на речное дно под широкие листья водяных лилий и держит тебя в объятиях, чтобы не вырвался.