Взять живым ! - Владимир Карпов

Палач подтянул веревку, и петля сдавила Танино горло... Она приподнялась на носки и крикнула, напрягая все силы:

- Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь!.." Ромашкину тоже будто петлей перехватило горло. Он опустил газету и только теперь заметил: в блиндаже тишина и все смотрят на него. Коноплев взял газету и продолжил чтение. Сначала голос его звучал тихо, потом все громче, и наконец комсорг стал чеканить слова, как с трибуны:

- "Друг! Целясь в фашиста, вспомни Таню. Пусть пуля твоя полетит без промаха и отомстит за нее. Идя в атаку, вспомни Таню..."

Разведчики украдкой поглядывали на командира. Пролеткин не удержался, спросил:

- Вы знали ее, товарищ лейтенант?

- Кажется, знал.

И рассказал Василий ребятам о своей московской встрече.

- Хорошо бы, товарищ лейтенант, узнать, какая дивизия казнила Таню, сказал Коноплев. - Может быть, встретится.

- Верно говоришь, - согласился Василий. В тот же день, обсуждая с капитаном Люленковым предстоящее задание, Ромашкин попросил:

- Помогите узнать, из какой дивизии фашисты, которые замучили партизанку Таню.

- Зачем тебе?

Ромашкин рассказал.

Люленков при нем попытался дозвониться до штаба армии.

- В разведотделе меня знают, - говорил он Ромашкину и тут же кричал в трубку: - "Заноза", дай "Весну"!.. В разведотделе должны иметь точные сведения, - продолжал Люленков тихо и опять вдруг переходил на крик:

- "Весна"? Дай, милый, "Рощу". - И снова Ромашкину:

- По такому поводу самого начальника разведки армии побеспокоим... "Роща"?! Двадцать седьмого, пожалуйста... Товарищ двадцать седьмой, сегодня в газете про партизанку Таню читали?.. Да нет, комиссара я подменять не собираюсь. Нас интересует, чьих это рук дело, какой дивизии?.. Сто девяносто седьмая, триста тридцать второй полк, командир - подполковник Рюдерер. Есть! И фотографии казни имеются? А нельзя ли прислать нам копии? У нас один товарищ был знаком с Таней... Благодарю вас. До свидания.

Люленков положил трубку, сказал Ромашкину:

- Взят в плен унтер-офицер. У него нашли фотографии казни. Тебе пришлют копии.

- Спасибо, товарищ капитан, - поблагодарил Василий. - Только бы встала против нас эта сто девяносто седьмая!..

Василий действительно получил пакет с фотографиями, были они очень тусклыми. На одной из карточек Таня - в ватных брюках, без шапки - стояла под виселицей. На груди фанерка с надписью: "Зажигатель домов". Но как ни вглядывался Василий в ее лицо, не мог найти сходства с московской знакомой. Эта подстрижена под мальчика, а у той были длинные волосы, выбивались из-под шапки. "Могла, впрочем, остричься перед уходом в тыл, - соображал Ромашкин, - где там возиться с волосами". Варежек на руках Тани не было. "Ах, да, их забрал повар с офицерской кухни..."

Мучители обступили Таню плотной толпой. А она стояла перед ними с высокой поднятой головой.

"Ну, гады, только бы попался кто из вас!" - скрипнул зубами Василий.

* * *

Ранним апрельским утром, едва рассвело, разведчики заметили в расположении немцев флаги с черной свастикой. Прикрепленные к длинным мачтам, они плавно развевались по ветру на высотах за неприятельскими траншеями.

Ромашкин вместе с Коноплевым и Голощаповым всю ночь провели на переднем крае - примеривались, где сподручнее брать "языка". Ночь была сырая, земляные стены полкового НП, куда они зашли перед рассветом, неприятно осклизли. На полу кисла солома, втоптанная в липкую грязь.

Разведчики промерзли, устали, всех одолевал сон. Ромашкин приник напоследок к окулярам стереотрубы. С радостью подумал о том, что ночная работа закончена, сейчас он вернется в свой теплый блиндаж, напьется горячего чая и ляжет наконец спать. И тут-то, чуть довернув трубу вправо, обнаружил фашистские флаги. Вначале один, потом еще несколько.

- Что бы это значило?

- Опять нам где-то морду набили, - мрачно сказал Голощапов. Острый кадык на его шее нервно прошелся вверх и вниз.

Ромашкин обратился к Коноплеву:

- Ты вчера сводку в газете читал? Где фрицы наступали?

- Я читал, - с прежним раздражением откликнулся Голощапов, - да чего в ней поймешь?

Ромашкину не хотелось ввязываться в спор с Голощаповым - характер у него "ругательный": скажи о фашистах - станет их поносить, пойдет речь о чем своем - и своим достанется. А ведь судьба пока милостива к нему: весь сорок первый год продержался в полку, побывал во многих боях и окружениях, долгие часы провел в нейтральной зоне, но ни разу еще не был ранен.

Ромашкин позвонил в штаб, доложил о флагах. У дежурного трубку взял комиссар Гарбуз.

- Как ведут себя немцы?

- Тихо.

Гарбуз помолчал, потом сказал с нажимом:

- Учтите, день сегодня такой, ждать можно любой подлости.

- А что за день?

- Сейчас приду на НП, расскажу. Дождитесь меня там, пожалуйста.

Гарбуз всегда прибавлял: "пожалуйста", "прошу вас", "было бы очень хорошо". Все не мог перестроиться на приказной лад. И явно избегал, отдавая распоряжения, стоять по стойке "смирно" - понимал, что у него это выглядит смешно. Тем не менее, если уж Гарбуз сказал "прошу вас", каждый в полку готов был идти на все, лишь бы только наилучшим образом выполнить его просьбу.

И еще одно свойство было у комиссара - он мучительно смущался, когда приходилось обременять подчиненного неслужебным делом. Ромашкин видел однажды, как покашливал и мялся Гарбуз, прежде чем попросить об одной услуге интенданта, уезжавшего в Москву на курсы. А услуга-то была пустяковая, всего-навсего опустить его личное письмо в московский почтовый ящик, чтобы быстрее дошло оно до Алтая.

...Василий досадовал на себя за то, что доложил об этих чертовых флагах. Сиди вот теперь, жди Гарбуза, сон и отдых - насмарку. Однако комиссар явился скоро. Протиснулся в узкий вход и сразу заполнил весь НП. Поздоровался с каждым, кто был здесь, за руку - тоже старая гражданская привычка.

От Гарбуза веяло одеколоном, большое мясистое лицо его блестело недавно побрился. Наклонился к стереотрубе, долго и внимательно разглядывал флаги. Глаза стали строгими, на лбу образовались морщинки. Не распрямляясь, сказал:

- Празднуют! Эти флаги, товарищ Ромашкин, в честь дня рождения Гитлера.

Ромашкин посмотрел на ближайший флаг в бинокль. Флаг по-прежнему тяжело и плавно колыхался на ветру. Подумалось: "Вот бы сорвать его!"

Василий перевел взгляд на комиссара и легко прочел в ответном взгляде, что Гарбуз думает о том же. Ему уже звонили из батальонов, докладывали, как раздражает бойцов фашистское торжество: "Очухались, сволочи, после зимнего нашего наступления!" Артиллеристы пробовали сбить флаги - не получилось. Теперь все уповали на разведчиков: "Уж они-то сумеют сдернуть эти тряпки со свастикой!.."