Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так в самом начале беседы Журба как агитатор сделал самое главное — заставил себя слушать.
— Много врагов ежедневно гибнет под Сталинградом, столько, сколько будет оленей, если их со всей Чукотки согнать в одно место! — рассказывал Владимир, ободряемый возгласами изумления. — Один только наш воин, амурский нанаец Максим Пассар, уже двести семьдесят три врага убил.
— О, хорошо! — вырвалось у Ятто. — Видно, смелый и очень меткий этот нанаец Пассар.
— Но много и наших бойцов гибнет. Об этом я не могу не сказать вам, люди, — продолжал Владимир. — Надо такие печальные слова сказать: «Быть может, за каждого из нас, кто здесь сидит, уже не один красноармеец жизнь свою отдал».
Владимир внимательно наблюдал за своими слушателями. Попыхивая трубками, оленеводы сидели, крепко задумавшись. После беседы они долго пили чай, перекидываясь обдуманными словами.
— Конечно, капканы ставить — это не дело оленьего человека, — старик Ятто вытер малахаем вспотевшее лицо, — но кто сказал, что дело охотника Максима Пассара воевать, а не мирно рыбу ловить, охотиться?
— Да, да. Ты правду сказал, — вмешался в разговор Воопка.
Его брат Майна-Воопка раскурил трубку, подал ее по кругу. Захватив в узловатую руку подбородок на своем длинном угрюмом лице, Майна-Воопка не спеша сказал:
— Каждый олений человек, хотя он и не береговой охотник, много капканов поставить может. Мы часто на проверку новых пастбищ ездим. Там и надо капканы ставить. Два дела сразу делать надо. Проверил пастбища — капканы поставил. Пригнал туда оленей — проверил капканы. Так ли говорю я?
— Да, ты говоришь правильно, — согласились оленеводы со словами Майна-Воопки.
Когда три чайника были опорожнены, оленеводы вышли на улицу к нартам охотников получать капканы.
— Таким капканом не только песца, медведя поймать можно, — весело шутил Воопка, щелкая капканом.
— Берите, берите, оленьи люди, капканы! — кричал Эчилин. — Если постараетесь, не меньше нашего песцов поймаете, спасибо скажем.
Услыхав голос Эчилина, шаман недоуменно поднялся на ноги, выглянул на улицу из своей яранги.
— Песцов поймаете — много всего получите: чай будет, табак будет, сахар будет! — весело выкрикивал Эчилин.
Тэкыль изумленно протер глаза кулаком и сказал, обращаясь к жене:
— Верно ли то, что в уши мои голос Эчилина входит?
— Да. Это он о чем-то кричит, — проворчала старуха, подкладывая хворост в костер.
В глазах Тэкыля потемнело. Он схватился за сердце, скривился, потом зажал уши руками и сел прямо на землю. «Лучше бы мои уши, как шкура гнилая, прочь отвалились, чем слышать голос его… Эчилин вдруг такие слова говорит! И он, значит, тоже с ними, значит один я, совсем один! Ну ладно же, я скажу такие слова ему, что сердце его в медвежью лапу превратится».
В шатер яранги шамана вошла Тимлю. Тэкыль посмотрел ей в спину и тревожно подумал: «А что, если Эчилин домой заберет ее?»
Айгинто вошел в ярангу Тэкыля с надеждой увидеть Тимлю. Тут уже сидел Эчилин. Председателя пригласили пить чай. Тимлю возилась у костра. Девушка чувствовала на себе взгляд Айгинто, но взглянуть в его сторону не решалась. А в жарких глазах Айгинто действительно было что-то такое, что заставило Эчилина крепко задуматься. «Нет, не забыл он ее, любит, и, кажется, сильно любит, — размышлял Эчилин. — Ай, какое зло я ему сделал тем, что отправил падчерицу к Тэкылю».
Эчилин посмотрел на шамана. Тэкыль сидел неподвижно, втащив руки через рукава внутрь кухлянки, чем-то напоминая дремлющую птицу. Пустые рукава кухлянки были похожи на сложенные крылья. «Стар стал Тэкыль. Злоба его стала беспомощной, как дряхлая волчица стала, — думал Эчилин. — Но если сунуть волку палкой в зубы, то он найдет в себе еще силу сделать большой прыжок!..»
Крупные скулы и челюсти Эчилина, казалось, стали еще тяжелее. Глянув на Айгинто, он криво усмехнулся, перевел взгляд на Тимлю. «Вот он, аркан, которым я захлестну горло Айгинто, — моя падчерица Тимлю. Она же будет той палкой, которую я суну в зубы старому волку. О, я еще сделаю из Айгинто щенка, послушного любому желанию моему… а из Тэкыля — злобного волка…»
— Собирайся, Тимлю, домой! — вдруг властно объявил он.
Тэкыль вздрогнул, быстро просунул дрожащие руки в рукава кухлянки. Дряблое лицо его стало на миг жалким, беспомощным.
Тимлю непонимающе поглядывала то на Эчилина, то на Тэкыля. В широко раскрытых глазах ее ничего, кроме страха, не было.
— Говорю, собирайся домой, хватит тебе в тундре жить. На берег поедешь.
Заметив на лице Айгинто радость и недоумение, Эчилин спокойно добавил:
— Вот вместе с Айгинто поедешь, на его нарте поедешь. Собаки у него быстрые, а сердце горячее, лучшего каюра не найдешь.
Айгинто поразили глаза Тимлю, полные страха.
«И чего это она до сих пор Эчилина боится? — с досадой подумал он. Но тут же пришли новые мысли. — А разве ты плохо знаешь Эчилина? Разве ты не знаешь, как трудно жить Тимлю у него? Потому она и убежала к сестре своей. Вот ты обижался на Тимлю, что она из Янрая в тундру ушла, что ни слова тебе перед уходом не сказала. Твердил все время, что никогда больше не станешь с ней разговаривать. А все ли сделал ты, нерпичья голова твоя, чтобы задержать ее в Янрае, чтобы избавить ее от Эчилина? Почему не сказал прямо и честно, что хочешь жениться на ней, что хочешь забрать ее к себе?»
Айгинто настойчиво пытался встретиться с взглядом Тимлю, но девушка упорно смотрела вниз. По всему видно было, что возвращаться снова к отчиму она не хотела. В глазах ее с удивительно густыми и длинными ресницами застыла тревога, почти отчаяние.
Когда девушка ушла из яранги, Айгинто для приличия выпил еще кружку чаю и тоже вышел на улицу с намерением встретиться с Тимлю.
Как только шаги Айгинто затихли, Эчилин вплотную подвинулся к шаману и быстро заговорил вполголоса, тревожно поглядывая на вход в ярангу.
— Беда большая пришла, Тэкыль. Сдавили они своими пальцами горло мое, дышать нечем. Боюсь очень, что совсем худо со мной случиться может. Сильно злые на меня Айгинто и Гэмаль. Понял я, что, если не отдам Тимлю председателю, пропаду, совсем пропаду.
Тэкыль часто дышал, схватившись рукой за сердце. На нервно вздрагивающих губах его пузырилась пена.
— Падчерицей от злых духов откупиться решил, — наконец прошипел он прямо в лицо Эчилина. — Но я на тебя таких злых духов напущу, что ты не найдешь никакой жертвы, чтобы от них откупиться.
Эчилин нетерпеливо махнул рукой, как бы говоря: «Оставь свои бредни, старик!»
— Зачем злишься на меня? — как можно мягче опросил он. — Ты же знаешь, не дочь мне Тимлю, а падчерица. Не могу я иначе сделать. И потом стар ты уже стал, чтобы думать Тимлю своей женой сделать. К тому же она сестрой твоей первой жене приходится. Что люди говорить о тебе станут?.. Что исполком скажет? Закон новый запрещает двух жен иметь.
— Законами русскими стал жить, — задохнулся Тэкыль. — Как у русских, становится голова твоя, Эчилин, куда-то в сторону стал думать разум твой, Эчилин!
— А ты бы лучше не на меня свой гнев направлял, Тэкыль. Лучше бы ты думы своего разума в другую сторону направил. Разве мы враги с тобой? Мы оба обиженны. Они у тебя твою жену будущую отобрали, а у меня падчерицу отобрали. Делать надо что-то, Тэкыль. Бросил бы ты свою никчемную охоту на сов. Занялся бы чем-нибудь другим лучше. Тогда, может, еще дождался бы ты жизни такой, какой раньше была она у тебя, тогда, быть может, и Тимлю ты мог бы взять в жены себе…
Раскурив огромную деревянную трубку с медной чашечкой на конце, Эчилин протянул ее шаману. Тэкыль жадно затянулся несколько раз подряд, с трудом откашлялся, низко опустил голову и замер, что-то обдумывая.
6
Перекочевав на новое место, Мэвэт помог установить яранги стойбища, а затем запряг в нарту своих любимых белоснежных оленей, поехал на поиски лучшего пастбища. Олени легко вынесли его на пологую сопку. Внимание бригадира привлекли волчьи следы. Остановив оленей, он прошелся по следу. Нахмурившись, Мэвэт достал из-за пазухи трубку, закурил.
— Большая стая прошла.
Сняв малахай, Мэвэт озадаченно почесал затылок. «Надо сегодня в стадо побольше пастухов на ночь послать. Волки могут на оленей напасть».
Лицо Мэвэта было встревожено. Черный венчик жестких волос его быстро покрывался инеем.
Внизу, под сопкой, виднелись белые конусы яранг. Стадо разбрелось вокруг стойбища, жадно набросившись на свежее пастбище. Время шло, а бригадир все смотрел и смотрел на стадо.
Вечерняя заря опоясала небо огненным кольцом. Мороз крепчал. Мэвэт сбил руками иней с головы, надел малахай.
«Луна сегодня поздно взойдет, — подумал он, — темно будет. Пожалуй, сам сегодня на ночь в стадо пойду. Да и Тымнэро еще одну ночь не поспать придется».
- Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева - Советская классическая проза
- Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. - Иван Шевцов - Советская классическая проза
- Кыштымские были - Михаил Аношкин - Советская классическая проза
- Красные и белые. На краю океана - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов - Историческая проза / Советская классическая проза
- Взгляни на дом свой, путник! - Илья Штемлер - Советская классическая проза
- Полковник Горин - Николай Наумов - Советская классическая проза
- Река непутевая - Адольф Николаевич Шушарин - Советская классическая проза
- Переходный возраст - Наталья Дурова - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Сын - Наташа Доманская - Классическая проза / Советская классическая проза / Русская классическая проза