Быстроногий олень. Книга 1 - Николай Шундик

Так размышлял Иляй, чутко прислушиваясь, не возвращается ли домой Тэюнэ.

И вдруг он услыхал скрип множества шагов, громкие, возбужденные мужские голоса.

«Кто это? Куда это они идут?»

Не успел Иляй опомниться, как шатер его яранги до отказу заполнили люди.

«Уж не сон ли дурной мне приснился?» — подумал Иляй и, наскоро набросив на себя кухлянку, зажег свечку, вылез с ней из полога.

— Что это? Что случилось? Не выгоняйте меня из колхоза! — почти закричал Иляй, со страхом всматриваясь при трепетном свете свечи в суровые лица охотников.

— На собрание ты не пришел, Иляй, а там про тебя говорили, что ты замечательный охотник, — вдруг услыхал он голос секретаря райкома.

Иляй вздрогнул, протянул свечку вперед, по-прежнему испуганно вглядываясь в лицо Ковалева.

— Да, да. На собрании говорили, что у тебя капканов на приманках много заготовлено, — продолжал Ковалев, пытаясь удобнее усесться на оленьей шкуре, которую предложил ему кто-то из охотников. — Не пришел и не рассказал ты нам об этом, так вот собрание само к тебе пришло, чтобы проверить, правду ли говорят люди.

Перепуганный, сконфуженный Иляй не знал, куда девать глаза. Подстриженные под горшок волосы его были взлохмачены. Расплавленный стеарин сбегал со свечки, застывал у него на пальцах.

— Говорят, у тебя на нерпу сеток много стоит, нерпы свежей много заготовил. А ну, покажи, где у тебя мясо свежее на приманки заготовлено? — неожиданно предложил секретарь.

Иляй смущенно кашлянул, неловко переступил с ноги на ногу и, хотя у него не было ни кусочка мяса, поднял кверху моржовую шкуру, показал пустой угол в шатре яранги, где иногда хранилось у него мясо.

— Видите? — спросил Сергей Яковлевич, обращаясь главным образом к тем охотникам, которые по той же причине, что и Иляй, не были на собрании.

— Ну, видите? — еще раз спросил он.

— Нет, ничего не видно, — наконец отозвался один из охотников.

— А ты, Иляй, что-нибудь видишь?

Иляй наклонился, шумно втянул носом воздух и, недоуменно глядя на Ковалева, сказал:

— Видать ничего не вижу, а вот нос чувствует, что когда-то мясо здесь было, чуть-чуть пахнет…

— Вот-вот, так и от тебя только чуть-чуть охотником пахнет! — тоненьким голосом, едва сдерживаясь от распирающего смеха, воскликнул Пытто.

Послышался хохот.

Ободренные примером Пытто, охотники стали откровенно смеяться, над Иляем.

— Вот как плохо получается. А ты же здоровый мужчина, сильный, ловкий мужчина. Хорошим, очень хорошим охотником мог бы стать, — сказал Сергей Яковлевич.

Насмешки прекратились.

— Так вот собрание, которое к тебе само пришло, знать хочет, за какую работу ты сейчас возьмешься. Слыхал наверное, что колхозу задание фронтовое пришло?

Секретарь перечислил все виды работ, за которые немедленно должны были взяться охотники.

— Поеду с комсомольцами в море. Им всего труднее будет! — хрипло промолвил Иляй, с вызовом глядя на охотников.

— А-я-яй! Вот если это нерпы услышат. Все до одной, однако, из моря в горы убегут, в зайцев от страха превратятся! — воскликнул Пытто и громко расхохотался. Его никто не поддержал.

— Подожди смеяться, — секретарь положил на плечо Пытто руку. — Слыхал я, что ты тоже с комсомольцами в море выйти собираешься. Вместе с Иляем нерпу бить будете…

— Да, я хочу проситься, чтобы меня послали с комсомольцами в море. Иляй правду сказал — им будет всего труднее, — вдруг став серьезным, ответил Пытто.

На второй день, чуть свет, комсомольская бригада Рультына выехала на собаках в море.

Преодолев тридцатикилометровый путь, загроможденный гигантскими ледяными торосами, охотники бригады Рультына достигли открытой воды. Черный пар клубился над водой. Высокая луна с трудом пробивалась через него своим тусклым холодным светом. То там, то здесь гулко трескался лед. Эхо многократно повторяло гул, наполняя тишину ночи чем-то тревожным, предостерегающим.

В заиндевелых меховых одеждах охотники тормозили остолами[13] нарты, часто останавливали собак.

Разбив палатку подальше от воды, комсомольцы распрягли собак, посадили их на цепи и ушли к воде. Заметив, что Рультын, Пытто и Гивэй, пренебрегая опасностью, ушли почти на самый конец длинного ледяного мыса, далеко вдававшегося в море, Иляй поспешил за ними. В ушах его все еще слышались слова Ковалева: «Подожди смеяться, Пытто, как бы Иляй тебя не обогнал!..»

«Этот Пытто, с языком, как клыки у волка, думает, что я хуже его», — распалял себя Иляй, смело шагая в легких торбазах у самой воды.

Не успел он подойти к своим товарищам, как ему почудилось, что его качнуло, как на байдаре.

— Лед откололся! — закричал он во всю силу легких. Эхо подхватило его полный ужаса голос и многократно повторило где-то в холодной дали.

— Бежим назад! — вполголоса воскликнул Рультын.

Но было уже поздно. Черная полоса открытой воды между отколовшимся мысом и ледяным полем стала на пути охотников непреодолимой преградой…

4

Длинная цепочка собачьих упряжек скользила по узкой горной долине. Снег жалобно поскрипывал под нартами. Заиндевелые мохнатые собаки, изредка подгоняемые сердитыми окриками каюров[14], трусили мелкой рысцой. В морозном воздухе радужно искрились снежные кристаллы.

Айгинто ехал на самой передней нарте. Рослые собаки его упряжки не нуждались в окриках. Председатель разглядывал зубчатые горы с мрачными голыми скалами и думал о вчерашнем колхозном собрании.

«Вот так бы, как Сергей Яковлевич, с людьми разговаривать. Одно, слово скажет, другое слово скажет, и мысли у человека, словно снег от ветра, совсем в другую сторону летят, в правильную сторону летят».

Айгинто вспомнилось, как секретарь заговорил с ним об Иляе после того, как тот отправился с комсомольцами в море.

— Выгнать, говоришь, Иляя из колхоза надо?

Айгинто смутился.

— Нет, пожалуй рано выгонять, — ответил он и тут же убежденно добавил: — Только зря вы, Сергей Яковлевич, так думаете, что Иляй теперь всегда с комсомольцами рядом итти будет. Поработает один день, другой день поработает, а потом опять, как медведь, лапу сосать будет.

— А вы опять в его берлогу заберитесь. Новое что-нибудь придумайте. Покою ему не давайте. Пусть он сначала злиться будет, как волк огрызаться будет. Может, не раз даже обидит, но зато потом обязательно спасибо скажет. Ты же председатель колхоза, Айгинто. Учись тропу к сердцу каждого человека искать.

«Хорошие слова секретарь сказал, очень хорошие, — размышлял Айгинто. — Надо учиться такую тропу искать. Большую, однако, голову иметь надо, чтобы уметь находить тропу к сердцу человека».

Долог путь от берега до кочевых стойбищ оленеводов, ушедших в тундру на зимние пастбища. Много скал пройдет мимо, много перевалов больших и маленьких позади останется, много мыслей посетит голову путника. Одни из них, как гость желанный, другие — лучше бы и не приходили.

На самой последней нарте едут Эчилин и Журба.

Помахивая коротеньким кнутиком с набором бренчащих колец на конце костяного кнутовища, Эчилин тянет бесконечную монотонную мелодию:

— О-го, го-го-го-ооо-оо.

А в голову лезут и лезут невеселые мысли. Как ни хитри, как ни запутывай следы, а жить, как хочется, невозможно. Он, Эчилин, уже не раз говорил себе, что притаиться надо, как это делает умка. Но как это трудно улыбаться, хорошие слова говорить, когда от злости зубами скрипишь, когда кричать, драться хочется. Однако ждать надо. Война там идет… Русские еще сильнее, чем когда-либо прежде, обеспокоены. Вот рядом с ним, Эчилином, русский на нарте сидит…

Эчилин уголком глаза посмотрел на Журбу.

«Невеселое лицо у парня, — не без злорадства подумал Эчилин, — мерзнет русский, сильно мерзнет. Трудно ему будет у оленьих людей, очень трудно. Не один раз волком голодным завоет русский».

А Владимир действительно мерз. Отворачивая лицо от обжигающего ветра, он чувствовал, как холод, начав с кончиков пальцев ног и рук, незаметно пробирался все дальше и дальше, погружая все тело в тяжелое оцепенение. Журба говорил себе, что нужно соскочить на землю, пробежать рядом с нартой, согреться, но сидел неподвижно, скованный стужей.

…Скрипели полозья. Тянулась монотонная песня Эчилина. «Скоро ли он перестанет? — с раздражением думал Владимир, неприязненно глядя в затылок каюра. — Всю душу вымотал».

Эчилин, наконец, умолк, повернулся лицом к инструктору райисполкома и, расплывшись в улыбке, спросил:

— Ну как, холодно?

«Какая неприятная улыбка!» — промелькнуло в голове Владимира. Но он как можно бодрее ответил:

— Что ж, зима! Вот сейчас пробегусь и согреюсь.

Узкие глаза Эчилина на мгновение стали колючими, злыми. Журба соскочил с нарты и, с силой хлопая в ладоши, побежал по нартовому следу, стараясь дышать через нос, чтобы не простудить горло. Ноги и руки постепенно отходили. Все тело наполнялось приятным теплом. Эчилин иногда подгонял собак и уголком глаза поглядывал на Журбу. «Однако бежать он хорошо умеет», — неприязненно подумал Эчилин и сделал приветливое лицо.