Венгерская рапсодия - Кэй Джейби

– Оооо, ты кончаешь? – спрашивает он. – О, боже, Мэллори, я это чувствую членом, вот оно, крошка. Кончи на меня.

Хоть я и догадываюсь, что последняя фраза вызвана шоком от того, что я это делаю. Я повисла на нем как обезьянка, задыхаясь от попыток сесть на его теперь безумно твердый член. Мои пальцы оставляют полосы на его спине, но, кажется, он этого абсолютно не замечает.

Думаю, он уже на полпути, как и раньше – в машине. Он говорит непристойности, его лицо мягкое и открытое, когда я целую его губы, его стон растворяется в недрах моего тела.

Когда его руки вдруг крепко хватают меня, это почти так же приятно, как недавний оргазм. Он усаживает меня на свой член, я это знаю, и не знаю, что лучше: ощущения, которые я от этого испытываю, или то, как сладко видеть его уже отнюдь не таким заботливым. Когда у него наступает оргазм, он даже говорит мне схватить его, таким тоном, которого я никогда не ждала от него услышать.

– Сейчас фонтаном польется, – говорит он, гортанно, грубо, глядя на меня в упор.

Его пальцы в моей заднице, на бедрах, неожиданно влажные губы у моего лица. Оооо, да, он забыл свою заботливость, и это потрясающе. Это все равно что трахаться спустя 25 лет усмирения плоти. Все это выходит из него на одном долгом, восхитительном пути к удовольствию.

– Тебе хорошо? Тебе хорошо? – спрашивает он, но серьезно… что я, по его мнению, должна ответить? Я дождаться не могу, чтобы он кончил в меня, потому что в этот момент я буду видеть выражение его лица в самое сладкое мгновение.

Я даже удерживаю его, чтобы быть уверенной в этом, когда он делает ряд потрясающих, возбуждающих вещей, например, кусает свою губу и краснеет от шеи до лба, и оооох, он непременно будет издавать какие-нибудь громкие звуки. Я чувствую, как они поднимаются от двигающихся бедер и скользкой от пота спины, пока наконец не вырываются из него.

– Ах, Мэллори, – говорит он, за этим следуют поистине великолепные стоны и вздохи, а потом… потом кое-что еще – что-то, с чем я не готова была встретиться, не в этот момент, потому что я все еще дрожу от оргазма и большая часть меня просто хочет наслаждаться им в момент удовольствия.

Я даже чувствую, как увеличивается его член, когда он кончает. И я знаю это наверняка, когда он крепко прижимает меня при двух последних толчках. Меня словно вывернули наизнанку, и от этого ощущения я немного дрожу.

Одно это уже заставляет меня практически забыть все, что он говорил. Хорошие-хорошие слова, которые кажутся невозможными всего через неделю, хотя для него это было больше, разве нет? Могу заверить, что да, потому что это я тебя люблю далось ему крайне легко.

Забавно, что мне никогда так не казалось.

Эпилог

Мы стоим на крыльце, ждем Джеймса и неловко молчим, не знаю, отчего. Прошлой ночью этой тишины не было, когда после ужина в итальянском ресторане и бесконечного держания за руки, мы удовлетворяли друг друга в постели в позе 69.

Или возьмем предыдущую ночь, когда после милого пикника у озера и бесконечно приятных разговоров за жизнь, мы решили искупаться нагишом? После чего энергично потрахались на свежем воздухе.

Весь отпуск мы только и делали, что разговаривали и трахались, но теперь, когда мы стоим на крыльце и ждем завершения отпуска… теперь ничего? Просто молчим и испытываем неловкость…

Хотя… ставя здесь знаки вопроса, я лицемерю. То есть… да ладно. Я знаю, почему нам неловко, и это не касается нашего грязного секса. Ему не стыдно, и я точно знаю, что он хочет увидеть меня снова.

Но, к сожалению, причина, почему я это знаю, кроется в одном слове, которое он повторяет пугающе часто, а я сказать не могу. Оно здесь. Я знаю, это здесь, потому что в среду Джеймс наконец узнал, чем мы занимаемся, и сказал мне:

– Боже, вы ведь не просто трахаетесь, а?

Я вся покраснела, стыд, которого я так боялась, заполонил меня за долю секунды до того, как он заулюлюкал и сказал:

– Ты влюбилась! Мэллори влюбилась! Мэллори влюбилась!

После этого весь стыд испарился, и его заменило нечто другое.

Головокружение. Думаю, это называется головокружение, – когда я осознала, что он, возможно, прав. Я не испытывала этого к Дейву Требеки, после того, как мы год пробыли вместе. Или к Стюарту Уокеру – после двух лет.

Но я чувствую это к Арти через… три недели. А он терпеливо ждет, когда я об этом скажу, я это знаю. Он даже кладет мне руку на талию и заводит разговор о том, куда можно сходить в выходные, только чтобы разрядить обстановку.

В конце концов я не должна этого говорить. Мы можем просто пару раз увидеться и заняться восхитительным сексом, а потом сделать что-нибудь милое… ну, позавтракать с утра. А потом, если он захочет, мы можем провести день, занимаясь тем, что я никогда не пробовала, но чем занимаются другие пары.

Джеймс и Люси, например, уже занимаются. На днях они вместе читали газету, и все, о чем я думала, глядя на них в этот момент: Арти тоже стал бы так делать, если б ты его попросила.

Потому что он бы стал. Еще как! Он, по правде говоря, не может постоянно просить от меня чего-то грязного и непристойного или хотя бы все время намекать, что он возбужден. Просто он уж слишком счастлив, когда мы говорим о нормальных вещах в отношениях. Словно он уже знает, какими они должны быть.

В отличие от меня – я знаю только, как неловко поднять на него глаза, а потом выдавить из себя что-то вроде:

– Знаешь, я тоже.

Везет еще, что он меня понимает. Он, как и я, распознает намеки почти по азбуке Морзе. Он накрывает стакан, и я понимаю, что он ждет большего, нежели поцелуи на диване. Я накрываю стакан, и он говорит:

– Я знаю.

Только он все так не оставляет. Он не позволяет мне ограничиться нечеткими сигналами и полужестами, потому что в конце концов я же ему не позволяла. Я подталкивала, склоняла и упрашивала его на это, и, очевидно, он достаточно умен, чтобы поступать со мной так же.

– Но думаю, тут нелишне уточнить. Что это такое?

– Забота?

Он отворачивается к дороге, улыбаясь лишь одной стороной рта. Рука на моей талии вдруг соскальзывает и оказывается у меня под свитером.

– Хмм, хорошая попытка. Однако не совсем то, чего я ожидал.

– Может… может, я могла бы сказать: ты мне правда очень нравишься.

Он кивает, это так напоминает мою собственную реакцию, когда я заставляла его сказать «член», или «вагина», или «кончить». Его реакции – почти как эхо, и, думаю, он об этом знает.

Потому что он подонок. Ох, он подонок. Он мой злейший враг, и я ненавижу его больше, чем кого-либо во всем мире.

– Это… хорошо. Но я думаю, ты можешь куда лучше.

– Начинается на «л»?