Венгерская рапсодия - Кэй Джейби

А потом он лижет их.

Я не могу даже притворяться сдержанной, спокойной и переживающей о его чувствах после такого. Он словно нажимает на кнопку, посылающую электронный заряд прямо в мой клитор, и хоть моя голова все еще полна милых мыслей о держании за руки, мое тело готово и ждет оргазма, которого еще не испытывало.

Так что я просто иду вперед и говорю то, что он больше всего хочет от меня услышать.

– Да, лижи меня так. Именно так, – боже, я вся мокрая.

Потому что… вообще-то… так и есть. И если мои слова его цепляют, то тут уж я ничего не могу поделать. Я и не хочу ничего делать. Я хочу его возбуждения и безумия, потому что таким он тоже меня возбуждает.

Возбуждает настолько, что, безусловно, может это услышать, когда я снова начинаю ласкать свой клитор. Он даже немного приподнимается, словно собирается заглянуть мне между ног, но потом не может оторваться. Он бросает на меня вопросительный взгляд с глубокой морщинкой над носом. Бросает несколько неловких слов, которые кажутся бессмысленными.

– Ох, ты… ты хочешь просто… – пытается он, и – как мило с моей стороны! – я прекрасно его понимаю.

Я никогда не читала мысли Арти, но это едва ли сложно, сейчас он спрашивает, хочу ли я остаться одна.

Чего мне не хотелось.

– Мне просто нужно кончить, – говорю я, потому что это правда.

Я уже ощущаю почти физическую боль, и уже не могу даже трогать клитор. Приходится гладить кожу вокруг него, так что удовольствие немного притуплено в отличие от огромного, жадного чувства, которое собирается захватить меня.

Но его поступки говорят о том, что он мне не верит. Он реагирует так, словно я сказала какую-то невообразимую пошлость. Он закатывает глаза, подается ко мне всем телом… на секунду мне кажется, что он сейчас стянет свои спортивные штаны и трахнет меня, что не помогает в моем положении.

Мне не хватает совсем немного, и я сообщаю ему об этом, по-моему, вполне очевидно, что у меня были скрытые мотивы сказать ооох, я кончу прямо себе на руку. Они имеют почти тот же эффект, что и те, только на этот раз ему есть что сказать в ответ.

– Разреши мне, – говорит он, что не значит практически ничего, то есть… что именно я должна ему разрешить?

Он никогда не говорит о таких вещах четко. Никогда не говорит ясно, и хотя это меня заводит, я бы все-таки хотела.

– Разреши мне опуститься к твоей промежности.

Боже, думаю, я тихо засмеялась, когда он наконец это сказал. Совсем не от злости – скорее от шока. Разумеется, он рванул от меня, как только я издала этот дурацкий звук, но ничего-ничего.

Через секунду я издала другой, вместе со словами, которые ему, очевидно, очень понравились.

– Малыш, скажи это еще раз. Ради меня.

Он трогательно мне улыбается, это волнует меня не меньше, чем его слова.

– Думаю, это был мой предел, – отвечает он, но я знаю, что он врет, он врет: это скрыто в нем, и теперь я это знаю, и все, что от меня требуется – это просто…

– Пожалуйста. Пожалуйста. Я уже так близко… меня так заводит, когда ты говоришь непристойности.

Я замечаю, что его дыхание становится тяжелее после слова непристойности. Но все-таки кое-что он для меня подбирает.

– Я хочу… лизать тебя там.

– Где? – спрашиваю я, поскольку нерешительных намеков недостаточно – я хочу подробностей, красивых, восхитительных подробностей.

– Между ног.

– Ты хочешь поцеловать внутреннюю сторону бедер?

Он трясет головой, но это скорее походит на знак тяжелой внутренней борьбы, чем на малый жест.

– Нет, ты знаешь, чего я хочу.

Не знаю. И если ты мне в скором времени не скажешь, твои желания останутся неудовлетворенными. Думаю, у меня еще секунд 30.

Он смотрит мне в промежность, поэтому я устраиваю ему интересное шоу. Большой палец – на клиторе, два других раздвигают мои невероятно блестящие половые губы. Все готово для него, надеюсь, это сработает.

Конечно, на самом деле я этого и не жду. Меня поразило – почти тряхнуло! – когда у него довольно резко стали вырываться слова, такие неловкие, отчаянные и, о боже, такие возбуждающие.

– Я просто хочу вылизать твой клитор, – говорит он и не останавливается на этом.

Он заговорил о моем влагалище, о том, какая я мокрая и как ему не терпится меня попробовать.

Он отталкивает мою руку, потом опускает лицо мне между ног. И все, ничего особенного, хотя, клянусь, это становится прекрасным, когда его язык находит мой клитор. По-моему, я повисла над кроватью, и только его руки на моих бедрах меня удерживали. В противном случае, я бы уже свалилась вниз и, возможно, провалилась куда-нибудь в холл, потому что боже мой.

Он делает это совсем не так, как другие мужчины, которые мне попадались. Он не просто прилипает языком… и слегка ударяет им вокруг. Напротив, он покрывает всю увлажненную, скользкую область вокруг моего клитора, пока я не чувствую, словно по мне ударяет удовольствие. Я даже не могу четко различить эти удары и говорю ему об этом.

Но он уже меня не слышит.

– Серьезно, Арти, – говорю я, думаю, потому что… его язык… это уже слишком, это… да ради всего святого, когда он сосет клитор… – Не надо-не надо, я кончу.

– А разве не это – цель? – спрашивает он, но после шутки немедленно возвращается к облизыванию.

Его рот такой горячий и жадный. Руки крепко держат мои бедра, что означает, что я не могу уклониться от этого уж слишком интенсивного контакта.

Хотя, видит бог, я пыталась. Думаю, я залезу на ближайшую стену, но, когда оргазм, наконец, наступает, я благодарна за то, что он удержал меня на кровати. Я благодарна, что его руки – на мне, держат меня, когда удовольствие пульсирует у меня в вагине, думаю, в противном случае я бы не удержалась.

Я не могу взять его в таком состоянии. Я даже не знаю, что сказать, когда все закончилось, но ничего. Второй раз за это утро он берет все на себя.

– Сейчас я собираюсь тебя трахнуть, – говорит он.

А я просто лежу, обмякшая, и смотрю, как он делает нечто восхитительное: снимает свою одежду. Видно, что он стесняется слов и ему не по себе рядом с девушками, которые ему нравятся, но когда все это проходит, ему ничего не стоит раздеться.

Это невероятно. Он такой большой, волосатый и крепкий, что на мгновение я замираю, не в силах даже пошевелиться. Его плечи как коромысло. Его бедро длиннее, чем вся моя нога, и я знаю это, хоть никогда и не задумывалась о чем-то столь странном, как длина бедра.

Обычно меня в такие моменты занимают другие части тела, но с ним это сложно. В нем так много всего, чем можно изумляться, так что я все еще изумляюсь, хотя он уже давно покончил с одеждой. Вообще-то уже через секунду он стал выглядеть немного более смущенным, словно у него где-то вскочил нарыв, о котором он не знал. Он даже посмотрел вниз на свое роскошное тело, чтобы поискать, где он может быть, прежде чем мой высохший рот снова стал способен на слова.