Как затеяли мужики за море плыть - Сергей Карпущенко

Алексей Парапчин и жена его Лукерья до последних слов Григория молчали, головы на грудь уронив. Только и было слышно, как скулила женщина. Но после речи Волынкина они встрепенулись, стали смотреть по сторонам, словно ища поддержки и у других. Парапчин, средних лет мужик, толстоватый, по-камчатски неуклюжий, но с густой некамчадальской бородой, завопил вдруг, надувая на шее толстые жилы:

- Выручай нас, ребятушки! Выручай! Не вели казнить смертию, ради вас же старались! Как лучше сделать хотели, как лучше!

- Да чего ж лучше-то! - с остервенением заорал на него из толпы Суета Игнат. - Назад плыть лучше, что ль? К погибели нас вел?!

Вместо Парапчина светлым юношеским голосом, но плохо шевеля разбитыми губами, отвечал Герасим Измайлов, с трудом повернув к мужикам израненную голову:

- Не к погибели, братушки. К берегу родному повернуть хотели. А к погибели вы с немцем тем плывете, на смерть свою. Улестил он вас заморским сладким пряником, а вы и рты раззявили. Имя цесаревича для него столь же пусто, как и ваши имена. Шутовство с целованием крестным устроил, прапор лобызать велел, чтоб по вашим дурьим головам по морю как по суху пройти...

Герасим хотел сказать ещё что-то, но не успел - Беньёвский, с покореженным дикой яростью лицом, в несколько прыжков, кошачьих, тихих, быстрых, оказался рядом с мачтой, из ножен шпагу выхватил, но не клинком ударил юношу, а эфесом золоченым с размаху наискось саданул Герасима по голове. Широкая алая струйка тут же зазмеилась по щеке штурманского помощника. Герасим, будто сильно удивившись, разинул глаза и рот, хотел он было вымолвить что-то, но голова его тотчас рухнула на грудь, и черный от спекшейся крови рот закрылся.

Мужики только охнули. Взвизгнули стоявшие поодаль бабы. Толпа эта серая, сермяжная, посконная отчего-то шевельнулась, тяжело, молча двинулась на стоявшего с обнаженным клинком Беньёвского, красивого в звериной ярости своей и страшного. Адмирал заметил движение это, бросил на палубу шпагу, из-за пояса выдернул разом два пистолета, щелкнул курками, на мужиков направил травленые, узорчатые стволы, азартно прокричал:

- А ну на месте стой, сучье племя! Убью без жалости!

Офицеры, державшиеся до этого в сторонке, будто повинуясь команде чьей-то, к адмиралу кинулись, ощерились клинками и стволами, и так вот, без единого слова, минуты две стояли господа и мужики друг напротив друга, не зная, что будут делать они в следующее мгновенье, ожидая какого-то высшего знака, высшего соизволенья, жалея пока и себя и того, кто стоял напротив.

- Не будемте ссориться, друзья мои, - добро, почти даже ласково сказал вдруг Беньёвский, опуская курки на пистолетах и пряча их за пояс. - Желание ваше мне понятно. Подговорщиков вначале судить станем. Разве ж можно без суда смертию людей казнить?

4. СПРАШИВАЛИ - ОТВЕЧАЛИ

Судебную камору для расспросных речей господа по совету Чурина устроили в трюме галиота, с товарным отделением по соседству, в котором все богатство купца Казаринова было сложено, стояли бочки с солониной, сухарями и водой. Установили стол, скамейку для судимых, стулья для господ. Закрытых фонарей сыскали на судне две штуки только, поэтому, как ни бранился Чурин, предупреждая об опасности пожарной, по настоянию господ, которым хотелось побольше света в темном трюме, сальных свечей везде натыкали. Отыскали потом и колченогую жаровню, но кнута, к сожалению великому Петра Хрущова, на галиоте не нашлось, зато без хлопот особых сыскали для пристрастного допроса охотника, Калентьева Клима, артельщика, вызвавшегося скорей не из любви к ремеслу заплечному, а только единой ненависти ради к подговорщикам, задумавшим всех на убой отвезть.

В трюме было душно, смрадно. Воняла наспех просмоленная корабельная обшивка, источавшая ещё и запах прежде возимых товаров - ворвани китовой, кож сырых и дегтя. За столом судейским восседал Хрущов, названный председателем или, скорее, вызвавшийся сам. Помощником же его был Панов Василий, малый расторопный, прыткий, секретарствовали двое - Батурин и Степанов, скромный, тихий, который заранее страдал от вида уготовленных судимым пыток. Винблан, возжелавший быть у палача в подручных, раздувал огонь в жаровне. Сам Клим Калентьев, добродушный с виду мужик, но с крошечной детской головкой, будто по глупости чьей-то приставленной к могучим его плечам, хлопотал над продеванием через блок, прилаженный у самого люка для подъема грузов, пеньковой веревки в палец толщиной. Преступники в ожидании допроса сидели на лавках, испуганно глядели на жаровню. У Герасима Измайлова голова замотана была тряпицей грязной, а над ним с ученым интересом наклонился лекарь Мейдер и тонкими пальцами своими голову ощупывал. Юноше, похоже, худо было. Алексей же Парапчин сидел недвижно, как камчадальский истукан. Жена его, Лукерья, тихо выла.

Беньёвский сидел на стуле в неосвещенном конце трюма, положив ногу на ногу. Был он без кафтана, в одном камзольчике - запариться боялся, что ли? Сидел невеселый отчего-то, понурясь, подперев рукою голову, ни на кого не смотрел.

- Что ж, начинать, ваша милость? - спросил Хрущов.

Беньёвский не ответил, только махнул платочком. И Хрущов, давно уж ожидавший, по заранее составленным расспросным пунктам стал вначале спрашивать Герасима. Штурманский ученик отвечал спокойно, будто и не интересовало его вовсе, что будут делать с ним господа в случае неблагопрятных для него ответов. После вопросов общих, заданных Хрущовым формы ради, поинтересовался председатель:

- Ответствуй суду, Герасим Измайлов, за какой надобностью составил ты с товарищами своими, изобличенными Алексеем Парапчиным да с Лукерьей Парапчиной же, план завладенья галиотом "Святой Петр"? Зачем хотел ты судно под начальство свое привесть?

Юноша, с трудом ворочая распухшим языком, процедил сквозь разбитые губы:

- Назад плыть хотели.

Хрущов возвысил голос:

- В Большерецк?

- А в Большерецк ли, нет ли - разница в том малая. В отечество свое корабль вернуть задумали.

- Вона как, в отечество! - не по пунктам заговорил Хрущов, распаляясь злобой. - А разве не ведал ты, молокосос, что в отечестве твоем не хлебом да солью нас встретят, а кнутом и дыбой? Знал ты сие?

- Знал.

- Ну так на кой ляд тебе оное отечество? Казни отведать захотелось, олух царя небесного?

- Пусть казнь, только б не неметчина, - тихо ответил Герасим.

- Ну и дурак же ты, я вижу! - пыхнул злой насмешкой председатель.

Беньёвский глухо подал голос:

- Господин капитан, извольте по пунктам допрос вести.

Хрущов недовольно нахмурился, но продолжал уже, глядя на лист бумаги:

- Ответствуй, Измайлов, собирался ли ты склонять на сторону свою команду галиота?

- Собирался, - кивнул Герасим.

- А знал ли ты, Измайлов, что не вся команда за тобой, злыдарем, последует, а найдутся и противники?

- Предполагал и такую вариацию.

Хрущов повернулся к Степанову, записывавшему ответы:

- Все строчишь? Поспеваешь?

- Не тревожься, поспеваю, - неприязненно ответил Ипполит Степанов.

- Тогда далее, в самую глубь копнем. Скажи, Герасим, а коли знал, что не все пойдут за вами, что мыслил делать с теми... отказчиками?

Измайлов вначале не ответил, будто думал, сколь сильно повредит ответ правдивый, потом сказал:

- В трюм таковых запереть хотели силой.

Винблан, следивший за допросом, подскочил к Измайлову, за ворот рубахи юношу схватил, с треском дернул на себя.

- А не получился силой, что тогда делай?

Герасим с тревогой взглянул на суд, пожал плечами.

- Ну, ну, ответствуй! - прокричал Хрущов. - Если б не получилось запереть, что тогда? Смертью сказнили бы?

- Тогда б схватка с оными была, и уж тут как Господь Бог рассудил бы...

- Сие записать! Записать! - прокричал разъяренный Хрущов. - А таперя ты мне вот что скажи - кого на сторону свою склонить успели? Кто ваши заединщики?

- Не поспели ещё обзавестись...

- Врешь, щенок! Ежели донесли на вас, то многим уж песнь свою напеть успели! Запираться не смей - на дыбу взлетишь, как ворона на березу!

- Да говорю ж я вам! Не поспе-е-ли! - протяжно, жалко выкрикнул Герасим, словно испугавшись пытки.

Хрущов кивнул палачу, давно ожидавшему знака. Клим шагнул к Измайлову, испуганному, бледному, - не боись, малый, не боись, - поднял его с лавки, подвел под блок, накинул петлю на связанные спереди руки, скаля черные, гнилые зубы, крепко затянул. Ипполит Степанов не выдержал, повернулся к адмиралу, горячо попросил:

- Ваша милость, не можно ль парня от пытки избавить? Уж и так ему от раны страдание, не выдержит!

Беньёвский ответил, не поднимая головы:

- Пытать.

И Клим, приседая едва ль не до пола, стал тянуть веревку. Через полминуты штурманский ученик висел уже на расстоянии аршина от дощатого пола. Поначалу держался Герасим на веревке напряжением сильных рук своих, но скоро силы покинули его, и плотно сбитое тело юноши неожиданно вытянулось, стало отчего-то худым и длинным, провисающим почти что до самого пола. Но скоро судейские поняли, что палач поторопился.