Последний политик. Внутри Белого дома Джо Байдена и борьба за будущее Америки - Franklin Foer

не может позволить себе выдвигать сенаторов в кабинет министров, поскольку в этой палате так мало голосов.

Некоторые члены окружения Сандерса хотели бы, чтобы он продолжал поносить власть, но он решил играть не по правилам. Вместо того чтобы бросаться к микрофону и высказывать свою критику - а ее у него было предостаточно, - он стал давить на администрацию во время встреч и телефонных звонков. Он сказал своим сотрудникам: "Я собираюсь вести эти бои внутри страны. Мы пойдем и посидим в Белом доме. Мы бросим ему вызов по этому и тому поводу. Но как только он скажет "нет", я хочу сохранить единство". Он добавил: "Это может стать историческим событием, и с моей стороны далеко не так важно, чтобы я спорил на полях".

Несмотря на себя, Сандерс обнаружил, что доверяет не только Байдену, но и Рону Клейну. Сандерс испытывает темпераментную неприязнь к карьерным сотрудникам; он считает их врожденно консервативными, больше озабоченными своей карьерой, чем политическими преобразованиями. Они склонны запутывать, чтобы избежать конфликта, а не говорить прямо. Но он начал общаться с Клейном раз в неделю, и ему понравилось, что глава аппарата Белого дома не танцует чечетку, когда ему нужно сообщить плохие новости. Вместо того чтобы считать Сандерса занудой, Клейн создал впечатление, что ему нравятся их беседы.

Когда Байден начал готовить свой большой пакет социальных расходов, Сандерс в частном порядке убеждал его пойти на большее, расширить Medicare, контролировать цены на рецептурные лекарства. Вместо того чтобы отмахнуться от Сандерса, Байден сказал ему: "Эй, Берни, если ты сможешь добиться этого, если ты сможешь работать с Пелоси и своими друзьями-прогрессистами, чтобы добиться большего, я буду только рад".

После возвращения из Овального кабинета Сандерс говорил своим советникам, особенно тем, кто хотел, чтобы он вернулся к своему старому противнику : это его шанс, который выпадает раз в жизни, чтобы осуществить свои мечты, может быть, не полностью, но в значительной степени. В глубине души они понимали, что, учитывая его возраст, она, скорее всего, будет последней.

 

-

Сближение Сандерса и Байдена отчасти стало результатом смены поколений. Многие из сорокалетних помощников, возглавлявших политический аппарат Байдена, выросли, работая на людей, которых Берни Сандерс считал бы своими врагами - таких, как министр финансов Ларри Саммерс и Стив Раттнер, финансист, организовавший спасение автопрома при Обаме. Но молодые специалисты покинули администрацию Обамы с ноющим чувством разочарования, которое привело их к идеологической одиссее.

В годы правления Трампа у невластных воркеров появился неофициальный представитель и ведущий теоретик. Он также был главным архитектором внутренней программы Байдена. Хотя Джейк Салливан в итоге стал руководить внешней политикой администрации, во время предвыборной кампании он организовал разработку программы "Построить лучше" - 6 триллионов долларов расходов на расширение системы социальной защиты, борьбу с изменением климата и укрепление американского производства.

Салливан был искренним миннесотцем с аккуратно уложенными на пробор светлыми волосами, который энергично отстаивал перед своими друзьями артистизм Билли Джоэла. Когда он описывал себя как ребенка, которого все ненавидят за то, что он наизусть знает столицы мира, он проявлял ту самокритичность, которая обезоруживала скептиков. Его мать, консультант в государственной средней школе в Миннеаполисе, горела амбициями в отношении своих детей, четверо из которых поступили в Йельский университет. Тони Блинкен нанял одного из них, младшего брата Салливана, Тома, на должность заместителя главы администрации по вопросам политики.

После того как Салливан сыграл главную роль в школьной команде по дебатам, он отправился в долгий поход по институтам: после Йеля - стипендия Родса, затем работа в Верховном суде под началом Стивена Брейера и место в Государственном департаменте. Он был любимцем Хиллари Клинтон, которая постоянно передавала ему портфели все большей важности. Ричард Холбрук однажды назвал его будущим госсекретарем.

Когда Хиллари готовилась баллотироваться в президенты в 2015 году, она попросила Салливана помочь ей разобраться во внутренней политике. За время работы главным дипломатом страны она потеряла связь с теми уголками мира, где не требуется паспорт. Как и любой человек, имеющий газету, Клинтон могла видеть гнев, затаившийся по всей стране. Оккупация Уолл-стрит (слева) последовала за подъемом Чайной партии (справа). Книга Томаса Пикетти "Капитал в XXI веке" возглавила список бестселлеров New York Times. Клинтон поручил Салливану разобраться в том, какой гнев разжигает растущая политическая удача левых. Это не было академической задачей, поскольку она предполагала, что сенатор Элизабет Уоррен, которая гораздо больше соответствует растущему популистскому течению, станет ее самым опасным соперником на праймериз.

В раздробленном мире Хиллари Клинтон к Салливану с подозрением относились другие высокопоставленные помощники, один из которых пронюхал, что он республиканец Рокфеллера. Будучи выходцем из старого истеблишмента, Салливан, конечно, не был предрасположен к выступлениям против финансов. Однако, как и его босс, Салливан возвращался к внутренней политике после семи лет работы в аппарате национальной безопасности - после Госдепартамента он занимал пост советника вице-президента Байдена по национальной безопасности. Изучая изменившийся ландшафт, он с запозданием начал осознавать всю реальность финансового кризиса и его последствий. Ему казалось, что он не уделял достаточно пристального внимания сейсмическим сдвигам в американской жизни.

За время его отсутствия кризис ввел в обиход один из аналитических терминов. На протяжении десятилетий неолиберализм был частью левого академического жаргона, насмешливым марксистским описанием господствующей экономики. Внезапно эта насмешка стала казаться заслуженной, по крайней мере частично, поскольку в ней содержались важные истины. После падения Берлинской стены западный мир охватила мания рынка. Элита приняла моду на жесткую экономию, лишив страны государственных инвестиций. Пока правительство сидело сложа руки, власть и богатство опасно концентрировались в руках новой олигархии.

Размышляя над этими критическими замечаниями, Салливан обнаружил, что их аргументы гораздо убедительнее, чем он предполагал. И в моменты интроспективного анализа он признался, что чувствует укор от этой критики. Он работал над созданием и сопровождением соглашений о свободной торговле. Однако он начал задумываться о том, не пренебрег ли он тем, что эти соглашения могут означать для Миннесоты. Хотя он не был готов предложить Хиллари Клинтон принять политику Элизабет Уоррен, он продвигался в этом направлении. На доске в своем кабинете во время предвыборной кампании Клинтон он нацарапал слово rents и оставил его там в знак своей растущей враждебности к монополии.

Посвятив значительную часть своей взрослой жизни президентским устремлениям Хиллари Клинтон, он воспринял ее поражение от Дональда Трампа как личный упрек. Возможно, он недостаточно продвигал ее политику и риторику, чтобы соответствовать гневу момента. " У меня есть смирение побежденного", - говорил он. Репортер Washington Post следовал