Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг. - Гаральд Граф

Теперь же они знали, что адмирал Эссен хотя и не похвалит их, но всегда заступится. Это делало их решительными, и они не боялись ходить ночью в самую худую погоду, в туман, и не боялись трудных фарватеров.

Как же научиться всем трудностям хождения в море, если бояться аварий? Аварии и бывали, и это вызывало расходы, но зато создавался все больший и больший кадр хороших командиров.

Простояв несколько дней в Ревеле, дивизион вышел в Либаву, куда и добрался без приключений.

Когда я сделался женихом дочери Ивановского, он предложил мне перевестись преподавателем на Минный отряд. Попасть в Кронштадт, конечно, меня очень устраивало, и я был ему благодарен за обещанную помощь. Придя в Либаву, я получил известие от Ивановских, что начальник Минного отряда написал адмиралу Эссену о моем переводе.

Действительно, через несколько дней, я был вызван к адмиралу. Он меня спросил, отчего это мне захотелось уйти с дивизии. Я ему чистосердечно объяснил, в чем дело. Адмирал улыбнулся и сказал, что не отпустит. Потому что я коренной офицер дивизии и что как минный офицер ей очень нужен. К тому же нахожусь на хорошем счету, а хорошие офицеры ей особенно ценны. Что же касается моего желания жениться, то это еще слишком рано для лейтенанта в 23 года, но если мне уже так это хочется, то я с успехом могу жениться и служа на дивизии. К тому же в порту молодым дамам живется совсем не плохо и моя будущая жена будет вполне довольна.

Такая постановка вопроса меня хоть и огорчила, но в то же время в душе мне не очень‑то хотелось уходить из‑под командования адмирала Эссена. Оставалось только поблагодарить за лестный отзыв и уйти.

Однако не прошло и двух дней, как меня опять потребовали к адмиралу. Он встретил очень любезно и сказал, что получил телеграмму из Главного морского штаба, что с дивизии должен быть назначен минный офицер на крейсер «Адмирал Макаров», который на днях зайдет в Либаву, на пути в заграничное плавание. Его выбор пал на меня, и я должен считать такое назначение как бы наградой за мою прежнюю службу на дивизии.

Вероятно, на моем лице отразилась такая неподдельная радость, что адмирал рассмеялся и спросил: «Ну, а как же женитьба? Разве вы раздумали или все забыли, как только явилась возможность попасть в заграничное плавание? Уйдете за границу, так шесть месяцев не будете видеть невесты?»

Вопрос адмирала меня очень смутил, и я ответил, что заграничное плавание так заманчиво, что как же от него отказаться. По‑видимому, адмиралу понравилось, что чувство моряка во мне победило чувство привязанности к невесте, и он, отпуская меня, сказал: «Вот и хорошо, поплавайте. Это будет испытанием вашему чувству. Морскому офицеру не хорошо рано связывать себя семьею».

На этом мы расстались с адмиралом.

Вернувшись на миноносец, я доложил о своем назначении командиру, выправил все документы и вообще приготовился к переезду на крейсер «Адмирал Макаров».

Глава IV. В заграничном плавании на крейсере «Адмирал Макаров». Землетрясение в Мессине (1908–1909 гг.)

Через два дня крейсер пришел и встал на якорь в аванпорте. Я немедленно погрузился на шлюпку с «Туркменца Ставропольского» и перебрался на него.

Его командиром был капитан 1‑го ранга В.Ф. Пономарев[184]. Он в эскадре адмирала Рожественского командовал транспортом «Анадырь», которому удалось после Цусимского боя незамеченным уйти на юг, и, обойдя Африку, вернуться в Кронштадт. За это Пономарев был награжден золотым оружием. Так как я плавал на транспорте «Иртыш» в составе той же эскадры, то я часто бывал на «Анадыре» и хорошо знал его командира. Теперь я попал на службу под его командованием.

Капитан 1‑го ранга Пономарев был прекрасным моряком. Он отлично управлял кораблем, но не был военным и совершенно не годился в командиры боевого корабля. Пономарев умел быть любимым офицерами и командой. У него были и связи при дворе, и ему протежировал адмирал Нилов[185], но адмирал Эссен его оценивал правильно.

Старшим офицером был капитан‑лейтенант (тогда на короткое время был введен этот чин)[186] Дмитриев[187], бывший штурман того же «Анадыря». То есть соплаватель Пономарева и очень преданный ему человек. Он был совершенно под стать командиру: прекрасный штурман, отличный моряк и совсем никчемный военный. При таком возглавлении «Макарову» было трудно стать хорошо налаженным боевым кораблем.

Дмитриева я тоже, конечно, знал по плаванию в эскадре адмирала Рожественского.

Состав кают‑компании на «Макарове» был прекрасный – старший артиллерийский офицер лейтенант П.В. Вилькен[188], старший штурман лейтенант А.П. Бурачек[189], младший – мичман Белобров[190], старший минный офицер лейтенант Ф.Ф. Геркен[191], вахтенные начальники лейтенант А.Г. Шульгин[192], мичман Макасей‑Шибинский[193], ревизор – лейтенант Третьяков[194]. Среди мичманов были сын адмирала Эссена – А.Н. Эссен[195] и сын покойного адмирала Макарова – В.С. Макаров[196]. Помощником старшего офицера и заведующим корабельными гардемаринами был лейтенант С.Д. Коптев[197].

Всего нас было около 22–24 человек.

Как упоминалось выше, крейсер только что закончил постройку и вошел в строй. К заграничному плаванию он еще совершенно не был готов и попал в плавание только случайно из‑за аварии с крейсером «Олег».

Хотя крейсер и был совершенно новым, но по типу – очень старый, так как был воспроизведен по чертежам крейсера «Баян» (постройки около 1901 г.), который доблестно сражался в составе Артурской эскадры под командованием своего храброго командира капитана 1‑го ранга Р.Н. Вирена[198]. По‑видимому, это доблестное участие в минувшей войне старого «Баяна», побудило Морское ведомство, сейчас же после окончания войны (нами это указывалось в 1‑й главе) заказать три однотипных крейсера: «Адмирал Макаров», «Баян» и «Палладу». Другое объяснение этому факту трудно дать, так как даже в Японскую войну этот тип уже не удовлетворял всем тогдашним боевым требованиям, а теперь и подавно был устаревшим кораблем. Это особенно резко выделялось, если его сравнить с нашим же крейсером «Рюрик», тогда строившимся в Англии, – один «Рюрик» был сильнее трех «Баянов». Отчего же не было заказано сразу два «Рюрика», а истрачены огромные деньги на ненужные три крейсера. Вот к чему приводило обстоятельство, что тогда не было Морского Генерального штаба, компетентного в вопросах создания морской силы.

Сам по себе «Макаров» был красивым кораблем: с четырьмя высокими прямыми трубами, одной мачтой посередине, между второй и третьей трубами, двумя одноорудийными 8‑дюймовыми башнями[199] и двенадцатью 6‑дм. орудиями, установленными в казематах. Нововведением из опыта войны была одна мачта, что на практике оказалось настолько неудобным, что пришлось поставить опять две. Правда, было и еще одно нововведение – во избежание того, чтобы во время боя не загорались деревянные доски, покрывающие верхнюю палубу, она была покрыта особого состава цементом. Этот цемент, правда, не горел, но от стрельбы башенных орудий лопался и отскакивал, так что его все же впоследствии заменили досками.

Когда боевой корабль впервые начинает свою службу в строю, то должен пройти год, а может, и больше, чтобы жизнь на нем окончательно наладилась. В короткий срок этого достигнуть нельзя, так как нужно время, чтобы офицеры и команда освоились со своим новым кораблем и сплавались между собою. «Макаров» же сразу попал в заграничное плавание, да еще в учебный отряд. Нахождение в походах отнимало много времени от налаживания внутренней жизни и приведение корабля в боеспособное состояние. В заграничном плавании, на стоянках, много времени уделялось наведению лоска, что было необходимо. Занятия с гардемаринами отнимали время от занятий с командой.

«Адмирал Макаров» получил свое имя в память нашего самого выдающегося адмирала С.О. Макарова, командовавшего Порт‑Артурской эскадрой и погибшего на броненосце «Петропавловск». Таким образом, наш крейсер был связан с семьей покойного адмирала и, должно быть, поэтому у нас плавал его сын.

Особенным человеком была вдова Степана Осиповича – Капитолина Николаевна. Она была доброй и хорошей женщиной, хотя, несомненно, честолюбивой и отличалась большим остроумием. В Кронштадте, в бытность адмирала главным командиром, про нее ходило много рассказов и анекдотов. Не меньше про нее говорилось затем и в Петербурге, и в эмиграции, где она жила в Париже, Каннах и Ницце.

У меня лично с ней вышел один случай, и мне было очень неприятно, что я как бы поступил с ней недостаточно вежливо. Это было в 1917 г. (до революции). Я стоял в хвосте у билетной кассы на Финляндском вокзале. Передо мной и сзади меня было человек по тридцать. Поэтому приходилось долго ждать. Вдруг ко мне подходит какая‑то дама, подносит к глазам лорнетку и, наводя ее на меня в упор, в тоне, не допускающем отказа, приказывает: «Купите мне билет». Я на нее недоуменно посмотрел и ответил, что я это не могу сделать, так как публика давно стоит в очереди и будет роптать. Она опять навела на меня лорнетку и чрезвычайно недовольно сказала: «Я адмиральша Макарова». Говорила она громко, так что окружающие не могли не слышать разговора. Я прежде никогда адмиральшу не выдел и оттого не подозревал, кто со мною говорит. Но, и узнав, кто она, ей отказал, боясь скандала со стороны публики. Она чрезвычайно рассердилась и ушла.