Дуэль нейрохирургов. Как открывали тайны мозга и почему смерть одного короля смогла перевернуть науку - Сэм Кин

Впоследствии Гилман отправила Митчеллу экземпляр своей книги по почте и утверждала, что он «исправился» благодаря ей, но на самом деле Митчелл продолжал свысока относиться к женщинам с истерическими симптомами. Когда одна истеричка воспротивилась приказу завершить свою терапию, он пригрозил: «Если не встанете с постели через пять минут, я лягу вместе с вами». Она держалась, пока он снимал пиджак и жилет, но сбежала, когда он расстегнул ширинку. В другой раз, когда женщина изображала смертельную болезнь, он велел своим помощникам выйти из комнаты. Явившись минуту спустя, Митчелл пообещал, что сейчас она выйдет. Откуда он мог знать? Он поджег ее постель.

В дополнение к своей врачебной практике Митчелл стал изучать историю медицины, особенно тесную и тревожную связь между войной и развитием медицинской науки. Он хорошо знал, что лишь во время боя врачи и хирурги могут увидеть достаточно ужасных ранений, чтобы стать специалистами в их лечении. Кроме того, гражданская война способствовала значительным усовершенствованиям в транспортировке пациентов, анестезии и больничной гигиене.

Мнение Митчелла справедливо и для других войн. История современной женской санитарии началась с Флоренс Найтингейл во время Крымской войны, а война между Францией и Пруссией раз и навсегда доказала важное значение вакцинации. Впоследствии Русско-японская война способствовала важным открытиям в области зрения, а Первая мировая – лечению лицевых травм.

Корея, Вьетнам и другие конфликты научили хирургов реконструировать изуродованные нервы и сосуды и пришивать оторванные конечности, предотвращая появление фантомов. А недавние войны в Ираке и Афганистане, где контактные взрывы причинили тысячам солдат бескровные, но долговременные нейронные травмы, напоминающие сотрясение мозга, несомненно, приведут к развитию новых оригинальных методов лечения. Несмотря на огромные страдания, войны оказали глубокое благотворное влияние на медицину.

Даже на вершине своей научной и врачебной репутации Митчелл все больше склонялся к своему другому увлечению – литературному творчеству. Его клинические статьи о нервных расстройствах всегда казались обезличенными; в поиске общих истин он приносил в жертву частные истории. С другой стороны, художественная литература позволяла Митчеллу уловить нюансы человеческой жизни и передать тонкости восприятия фантомных конечностей.

На самом деле Митчелл принимал участие в более широком литературном движении: Бальзак, Флобер и другие тоже пользовались медицинскими работами для повышения реализма и составления более убедительных картин человеческого страдания. Тем не менее в то время художественное творчество не считалось респектабельным увлечением для врача, и друг Митчелла (кстати, тоже врач), Оливер Уэнделл Холмс-старший, советовал ему помалкивать о своих сочинениях, так как пациенты не будут доверять врачу, который использует их в качестве «подножного корма» для вдохновения.

Лишь в 1880-х годах, после двадцати лет анонимных публикаций, Митчелл выпустил книгу под своим именем. После этого его научная работа почти прекратилась, и он стал полноценным писателем, опубликовавшим более двух десятков романов. Он часто наделял своих героев припадками, истерией, расщеплением личности и другими нервными расстройствами. И хотя он не брезговал призраками для оживления сюжета, но чаще писал реалистические произведения с акцентом на нравственных дилеммах.

Тедди Рузвельт объявил бестселлер Митчелла «Хью Уинн: свободный квакер» самым интересным романом, который ему приходилось читать.

Ближе к концу жизни, в возрасте семидесяти пяти лет, Митчелл наконец признался в авторстве «Случая Джорджа Дедлоу», опубликованного сорок лет назад. Митчелл позаимствовал фамилию Дедлоу[24] из лавки ювелира в пригороде Филадельфии, потому что фамилия ему понравилась. Он послал эту историю своей подруге в надежде получить одобрение. Ее отец, тоже врач, с интересом прочитал о фантомных конечностях и направил рукопись редактору Anlantic Monthly. По утверждению Митчелла, он забыл об этой истории, пока не получил по почте гранки рукописи и чек на 85 долларов. Тем не менее успех истории воодушевил его. На тот момент он прекратил научные публикации о фантомных конечностях, и без публичного внимания к истории Дедлоу, возможно, никогда бы не убедил своих коллег серьезно относиться к фантомам (32).

Один друг Митчелла сказал, что «каждая капля его чернил пропитана кровью гражданской войны». Даже на смертном одре в январе 1914 года, когда мир готовился к новой войне в Европе, Митчелл мысленно возвращался к Геттисбергу и госпиталю «Тернерс-Лейн». Свои последние бредовые моменты в этом мире он провел в беседах с воображаемыми солдатами в серо-голубых мундирах и до конца остался верен своим фантомам.

Глава 6

Болезнь смеха

До сих пор мы в основном рассматривали одностороннюю связь – например, от мозга к телу. Но нервная система имеет петли обратной связи, которые корректируют команды и совмещают сигналы новым и неожиданным образом.

Ближе к концу жертвы истерически и бессмысленно смеялись по малейшему поводу, смеялись так сильно, что падали и иногда закатывались в костер. До того времени их симптомы – летаргия, головные боли, ноющие суставы – могли означать что угодно. Даже когда они начинали спотыкаться и размахивать руками, чтобы сохранить равновесие, это можно было объяснить злыми чарами. Но смех мог означать только одно: куру.

Спустя месяцы после появления первых симптомов большинство жертв куру – в основном женщины и дети из восточных областей Папуа – Новой Гвинеи – не могли стоять прямо, не опираясь на ветку или бамбуковую трость.

Вскоре они уже не могли сидеть самостоятельно. В терминальной стадии они утрачивали контроль над сфинктером и способность глотать. И наряду с этим многие начинали смеяться: рефлекторно, бессмысленно, без всякого веселья. Наиболее счастливые умирали от пневмонии раньше, чем от голода. Неудачники смеялись до тех пор, пока ребра не протыкали кожу, а женские груди превращались в бесформенные мешки.

После нескольких дней траура местные женщины укладывали жертву на носилки из жердей и коры и относили в уединенную бамбуковую или пальмовую рощу подальше от мужчин. Они молча разводили костер и намазывались свиным жиром для защиты от насекомых и ночного холода в горах Новой Гвинеи.

Потом они клали тело на банановые листья и начинали отпиливать суставы, отделяя хрящи каменными ножами. Они свежевали туловища и вынимали слипшиеся сердца, уплотненные почки и завитушки кишок. Каждый орган выкладывали на листья, кромсали, солили, приправляли имбирем и засовывали в бамбуковые трубки. Женщины даже толкли обгоревшие кости в порошок и тоже клали их в трубки; лишь горькие желчные пузыри выбрасывали прочь.

Для подготовки головы сначала сжигали волосы, морщась от вони, потом прорубали дыру в своде черепа. Женщины оборачивали руки листьями папоротника, выгребали мозги и наполняли новые бамбуковые трубки. Их рты наполнялись слюной, когда они устраивали пароварку из бамбуковых стеблей над горячими камнями в небольшой яме перед каннибальской пирушкой.

Раздавая плоть взрослым родственникам жертвы – дочерям, сестрам, племянницам, – они выбирали лакомые кусочки вроде гениталий, мозга и ягодиц. Другим доставалось все остальное, даже малышам позволяли принимать участие в празднестве. Они наедались до тех пор, пока животы не начинали болеть, и уносили остатки домой, чтобы попировать напоследок.

Члены племени никак не называли себя, но исследователи назвали их форе в честь их языка. Согласно верованиям форе, пожирание плоти позволяло пяти душам этого умершего быстрее попасть в рай. Более того, вкушение плоти любимых людей и их соединение с собственной плотью утешало форе, и они считали это более гуманным, чем обезображивание трупа червями или личинками.

Антропологи отметили другую, более прозаичную причину для их пирушек. Для еды форе в основном собирали фрукты, корнеплоды и выращивали какау (сладкий картофель) на скудной гористой почве. Лишь в немногих деревнях держали свиней, а охотники приносили крыс, птиц и опоссумов, но эти трофеи обычно делили мужчины. Похоронные пирушки позволяли женщинам и детям получать долгожданные порции белка, и они особенно радовались пожиранию жертв куру. Эта болезнь лишала людей возможности ходить или работать, и те, кто умирал от пневмонии (или были задушены до наступления голодной смерти), часто имели хороший слой подкожного жира.

Несмотря на пиршества, болезнь куру – от местного выражения «холодная дрожь» – тревожила форе, и они десятилетиями скрывали ее от внешнего мира. Это было нетрудно, так как они жили на восточных возвышенностях Новой Гвинеи, одном из самых уединенных мест на земле; до середины XX века многие племена не знали о существовании соленой воды. Но вскоре окружающий мир стал протягивать свои щупальца к форе и соседним племенам.