Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно Павел Алексеевич обращается ко мне с просьбой показать участок и оборудование. Я снова повторил, что оборудование ещё не получено. Направив на меня указательный палец, он громко произносит: «Вот кто сорвал график работ, кто плюёт на мои распоряжения, кому безразлично здоровье людей». После этого он стал меня методически отчитывать без грубостей, но переодически повышая голос. В какой-то момент он бросил фразу, что за пренебрежение здоровьем людей можно загреметь и в Магадан. Мои попытки вставить в его монолог хотя бы одно слово, немедленно заглушались повышением голоса. Я был в полной растерянности и не понимал, что происходит. Его монолог продолжался не менее 20 минут. Сейчас, спустя много лет, мне кажется, что Шекспир мог от зависти перевернуться в гробу, если бы услышал эту обличительную речь. Мне кажется, что истинные виновники должны были упасть на колени и просить у Бога прощение.
Переодически Павел Алексеевич незаметно бросал взгляд на трёх зрителей этой сцены, которые, очевидно, ждали своей очереди. Они знали, что я ни в чём не виноват. Неожиданно он закончил свой монолог, посмотрел вокруг, по-видимому, в чём-то убедился и быстро покинул лабораторию. Передо мной стояли три человека, бледные как смерть, потерявшие дар речи и не способные даже упасть на колени Они точно знали, что они виноваты и что им предстоит ещё услышать. Перед уходом он успел сказать: «Я ещё вернусь.» Теперь по прошествии стольких лет я утверждаю, что первым человеком, сказавшим эту знаменитую фразу был Павел Алексеевич Ефимов, а вовсе не Шварценнегер в Терминаторе 1, который произнёс их лишь спустя 40 лет, также при не менее драматических событиях.
Через несколько минут раздался звонок: Павел Алексеевич сообщает, что он покидает кабинет и направляется к машине. Опять я не понял, что этим он предупреждает, что ждёт меня у машины. Приглашённым на беседу, которая так и не состоялась, я сообщил, что они свободны. Я сел за стол, непроизвольно потекли слёзы. Я был обескуражен. Минут через пять оделся, закрыл лабораторию и пошёл к выходу. При выходе с предприятия я вдруг слышу громкий голос Павла Алексеевича: «Матвей Зельманович, я долго буду тебя ждать?» Только тогда я обратил внимание на Павла Алексеевича, стоящего у машины, и машущего мне рукой. Он пригласил меня в машину, и, когда она тронулась, он заговорил со мной. Он говорил со мной как с близким родственником. Я до сих пор слышу эти слова: «Матвей Зельманович, ты ещё молод, не знаешь жизни и не знаешь людей, и нет у тебя опыта общения с ними. Это приобретается с годами. Ты ещё к тому же наивен и доверчив. Ты также пока ещё слабый психолог. Я знал, также как и эта троица, что ты к этому вопросу никакого отношения не имеешь, и у меня к тебе лично не было и нет претензий. Но мысль, что я должен беседовать с этими тремя в отдельности была для меня невыносимой. Меня просто на это не хватило бы, да и надорвал бы своё здоровье, если ещё учесть, что целый день я общаюсь с разными людьми с разными характерами, а это оставляет след. Ты меня пойми и извини, у меня не было намерений тебя обидеть. Наверно, мне нужно было тебя предупредить. Что касается троицы, то я надеюсь, что этот урок не пройдёт для них даром. Это я понял, когда уходил из лаборатории». После раздумий над происшедшим я пришёл к выводу, что Павел Алексеевич не должен был меня предупреждать заранее, это было бы ошибкой. Я действительно искренне, не поддельно переживал события и мои визави это видели. Долгое время при встрече с ними я видел, что они чувствуют себя виноватыми передо мною. Когда мы подъехали к дому, он попросил передать привет моей жене Бебе и её родителям, напоследок сказав: «А теперь поеду домой, меня с ужином ждёт Вера Дорофеевна. Наверно беспокоится. Матвей Зельманович, не забудь завтра придти на работу.»
Павел Алексеевич был исключительно ответственным руководителем. Уже в те времена он пользовался уважением руководства министерства и явно выделялся среди своих коллег стремлением придерживаться сроков исполнения решений. Можно посочувствовать В. И. Экало, В. И. Ильину и Е. С. Клавсутю, отделы которых были загружены сверх головы. Но такого явного игнорирования принятых решений Павел Алексеевич допустить не мог. Он мог их уволить-они это заслужили, он мог объявить им строгие выговора, лишить их премии. Но он не мог этого сделать, во-первых, потому что это подорвало бы их авторитет, во-вторых, они с момента организации ОКБ были его преданными помощниками. Взвесив это, он решил высказать своё мнение о них придуманным им оригинальным методом психологического воздействия, не прибегая к публичному унижению, которого он хотел избежать. Судя по последствиям, ожидаемого эффекта он добился. Единственно, в чём он ошибся – это в моём восприятии самого события. Я воспринимал их как реальность, в моём поведении не было никакой фальши. Если бы мои визави заметили фальшь, эффект от монолога был бы равен нулю. Павел Алексеевич понял это и принёс мне извинения. Он был умным и проница-тельным человеком, знатоком человеческих душ и хорошим психологом. В этом отношении он был нашим учителем. После описанного события, Павел Алексеевич никогда не повышал на меня голос и не отчитывал. Мы жили и работали с ним в мире.
* * *
Эхо этих событий отозвалось спустя 10–12 лет. На различные совещания, проводимые в Москве, и связанные с нашей разработкой – НБА, обычно Павел Алексеевич командировал меня. При этом, он просил не брать на себя каких-либо обязательств без согласования с ним. Однажды он вызвал меня и предложил в этот же день выехать в Москву на
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Рассказы о М. И. Калинине - Александр Федорович Шишов - Биографии и Мемуары / Детская образовательная литература
- 100 ВЕЛИКИХ ПСИХОЛОГОВ - В Яровицкий - Биографии и Мемуары
- Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда. - Джон Уорд - Биографии и Мемуары
- Роковые годы - Борис Никитин - Биографии и Мемуары
- Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов - Биографии и Мемуары
- Том 3. Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы - Александр Герцен - Русская классическая проза
- На войне. В плену (сборник) - Александр Успенский - Русская классическая проза
- Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Виктор Острецов - Науки: разное
- Походы и кони - Сергей Мамонтов - Биографии и Мемуары