Воспоминания инженера-2. Уроки жизни - Матвей Зельманович Львовский

о пенетронах всё. Где сейчас пенетроны и кто их помнит?

Если бы тогда, грамотный и честный советник министра или кто-то другой, кто следил за развитием авиационной техники, обратил внимание Министра на это сообщение – всё было бы иначе и СССР не заплатил бы французской компании огром-ные деньги за негодный товар. Компания Thomson-CSF была чрезвычайно удовлет-ворена сотрудничеством, посколько ей удалось почти или полностью компенсировать потери из-за провального проекта. Но потом была «Радуга», но о ней позже. Всё это происходило на фоне огромных успехов зарубежом в области разработок цветных масочных ЭЛТ, пригодных для эксплуатации на борту самолёта, а впереди уже подходили разработки компаний Tоshiba и Intel в области жидкокристаллических панелей (LCD) с внутренней подсветкой. Во второй половине семидесятых уже летали Boeing-757, Boeing-756, А-300 и А-310 с системами индикации на цветных трубках. Следует напомнить, что самолёты серии А, проектировались и строились европейской объединённой компанией АIRBUS, где Франция играла ведущую роль. Впечатление такое, что все представители от СССР, кто работал с французской компанией, отгородились высокой стеной от внешнего мира и событий, происходящих в нём.

Событие, касающееся меня лично, произошло перед началом работ с французской компанией. Это было в первой половине семидесятых. В Министерстве, точнее в Главке, предстояло совещание, на которое были командированы автор и Евдокия Петровна Тимофеева, ведущий инженер. В малом актовом зале разместились представители различных ОКБ и НИИ. Перед собравшимся выступил Юрий Семёнович Рыжов, кажется, уже тогда заместитель Начальника Управления. Мы с ним были давно знакомы. Но с переходом из московского ОКБ в Главное Кправление МАП он перестал меня замечать. Это была не речь – это было вдохновенное чтение оды о том, какое нас ждёт большое счастье от совместной работы с французами, создавшими пенетрон и систему индикации на его основе. Ничего подобного мир ещё не видел. Вместе с французами мы завоюем все рынки, все придут к нам и так далее. Подобные слова стали «фирменным блюдом», когда шла речь о сотрудничестве с француской стороной. Говорил он долго, но неожиданно замолк и попросил задавать ему вопросы, если у кого-нибудь они есть. Ему было всё ясно. Я поднял руку. «А что тебе непонятно?», спросил он меня. Мне действительно было непонятно. Я обратился к нему со словами: «По имеющимся у меня официальным данным, американцы практически забраковали французскую систему на пенетронах, а мы по какой-то причине её подбираем. Почему?» Мёртвая тишина. Вместо ответа на меня обрушилась брань, а затем последовало требование немедленно покинуть совещание. Пока я шёл к выходу я услышал угрозу: «Я позвоню Павлу Алексеевичу, чтобы он выгнал вас с работы с жёлтым билетом». Конечно, сама сцена изгнания меня не украшала: многие в зале знали меня лично. Мне было стыдно и крайне неловко. История, как известно, не имеет сослагательного наклонения, но если бы Ю. С. Рыжов задумался над моим вопросом и нашёл в себе мужество доложить министру о новой информации, возможно, события развивались бы по другому сценарию. Покидая совещание, я понял, что некая потребность возобладала над здравым смыслом, и мои попытки воспрепятствовать этому обречены. У меня тогда не было сторонников.

Оформив командировку, я отбыл дневным поездом домой. Не знаю, звонил ли он Павлу Алексеевичу, но уволен я не был. Это событие я запомнил надолго. Но Павел Алексеевич всё же угрожал меня уволить несколько раз в период, когда французские специалисты приезжали в ЛНПО для совместного обсуждения каких-то технических вопросов. Он требовал от меня, чтобы я принимал участие в этих совещаниях. У него, по-видимому, было какое-то предчувствие. Но меня выручал Ефим Соломонович Липин, сопредседательствующий на этих совещаниях. Он как-то сказал, что понимает меня и мою позицию. Я не скрывал своего принципиального неприятия пенетронов и систем индикации, построенных на их базе, и считал связь с французами профанацией. Это была моя неизменная позиция. За это Владимир Дмитриевич Суслов даже удостоил меня такими словами: «То же мне, Киссинджер!» Он полагал, что я обижусь, однако я счёл эти слова как неслыханный комплимент. Что касается французских специалистов, то я их никогда не видел.

Потом вышло Постановление Правительства о создании отечественной сиcтемы индикации, названной «Радуга». Главным разработчиком было назначено ЛНПО «Электроавтоматика». Разумеется, эта система представляла собой почти точную копию системы компании CSF. Было бы несправедливым отрицать факт приобретения весьма полезных для страны технологий изготовления чипов и более передовой технологии изготовления многослойных электронных плат по так называемому методу сквозной металлизации и т. д. Для разработки компонентов, на основе которых строилась система «Радуга» были привлечены ведущие институты профильных министерств. Но всё это было уже не первой свежести: запад ушёл далеко вперёд. Нет смысла подробно описывать процесс разработки системы, на неё была направлена значительная часть сотрудников НИО-2. Лично я в осуществлении проекта «Радуга» не участвовал ни на каком этапе: я был полностью поглощён разработкой КРОКУС'а, и мне этого было достаточно.

Ещё одно событие могло иметь более серьёзные последствия. Однажды, в конце 1981г. П. А. Ефимов направил меня в Москву для участия в совещании, которое проводил заместитель министра авиационной промышленности Ю. А. Затейкин. Когда я зашёл к нему в кабинет, он произнёс мою фамилию и предложил мне сесть на любое свободное место. Я заметил, что когда он произносил мою фамилию, человек в тёмных очках, сидевший в глубоком кресле, рядом со столом Ю. А. Затейкина как-то резко повернул голову в мою строну, но я не придал этому никакого значения. На совещании я встретился со старым знакомым, руководителем ОКБ имени А. С. Яковлева – Александром Александровичем Левинских, с которым у меня были давние тёплые и доверительные отношения. До начала совещания мы бегло обсудили текущие дела. Тема совещания не касалась нашего ЛНПО. После окончания первой половины я с разрешения Ю. А. Затейкина покинул совещание и в тот же день уехал в Ленинград. Через несколько дней А. А. Левинских позвонил мне и попросил срочно приехать к нему. В этот же день я уехал в Москву. Во время встречи с ним он сообщил мне, что человек в тёмных очках, сидевший в кресле, является инструктором ЦК КПСС, курирующим МАП. Во время обеда инструктор спросил его хорошо ли он, А. А. Левинских, знает меня и что он может сказать обо мне. Разумеется, он сказал обо мне только положительное, добавив что-то о моих заслугах. По тону разговора он понял, что меня ожидают большие неприятности. Он меня спросил: «Матвей Зельманович, что ты натворил? Вспомни». Я считал, что за мной