Новеллы (-) - Вега Де

И он приказал отвести дона Феликса в один из подвалов, где содержались каторжники. Давид, оповещенный о случившемся, не стал скупиться на деньги эту лучшую опору узников - и все время пересылал их с Мендосой, сновавшим между домом и тюрьмой, относившим пищу дону Феликсу и проводившим с ним все свободное от работы время, к великому неудовольствию Сусанны, которая не могла дождаться ближайшей ярмарки, чтобы в отсутствие отца удовлетворить свои любовные вожделения.

Дон Феликс был крайне благодарен за все заботы о нем Фелисии, которая, с того дня как призналась в том, кто она, стремилась гораздо более завоевать его сердце, чем к тому, чтобы ответить взаимностью Сусанне, и я думаю, что ваша милость легко этому поверит.

Так как мавры требовали выдачи им дона Феликса, царь вызвал к себе Давида, дал ему две тысячи цехинов и сказал:

- Подкупи этими деньгами тех, кто жалуется на этого раба, и доставь его ко мне, а я не оставлю тебя своей милостью и буду твоим защитником, пока я в Тунисе.

Давид так и сделал, и мавры приняли деньги весьма охотно, потому что они боялись, как бы диван (а у них это примерно то же самое, что у нас судейская коллегия) не оказался весьма расположен к еврею, - тем более что в их судопроизводстве - как ни говори, варварском - не существует ни прокуроров, ни докладчиков, ни адвокатов, ни протоколистов, а все сводится к показаниям свидетелей и применению законов: виновного казнят, а невиновного выпускают на свободу - и делу конец.

Но вернемся к нашей истории. Саларраэс, тунисский царь, пошел с доном Феликсом в сад, и там между ними произошел следующий разговор:

- Выслушай меня, христианин, именуемый кабальеро Гусман, по прозванию Смелый! У шейха одного из кочевых арабских племен, живущего в шатрах, есть дочь, прекраснейшая из женщин, родившихся в Африке. Ее руки добиваются двое - царь долины Ботойя, что находится близ Мелильи, и я, и мы оба служим ей верно и преданно. Ее отец хорошо понимает, что, выдав дочь за одного из нас, он в лице другого приобретет заклятого врага, а потому не хочет ни одному отдать предпочтение, предлагая нам решить спор между собой, поскольку он не может ее разрезать на две части. Вопрос этот настолько трудный, что даже христианский наместник Орана вынужден был вмешаться, чтобы водворить мир, да и губернатору Мелильи {35} приходилось не раз обсуждать его.

Мы никак не можем договориться, потому что я теряю рассудок от любви к Лейле Фатиме, и думается мне, что с Зулемом происходит то же самое. Шесть дней назад он прислал мне вот это письмо (при этом Саларраэс вытащил лист бумаги), в котором вызывает меня на поединок - пятеро против пятерых, на копьях и ятаганах, со щитами и, конечно, согласно нашему обычаю, верхом. Он обязуется, если будет побежден, отказаться от всяких притязаний на девушку с тем, что если побежденным окажусь я, то и мне придется поступить так же. Я уже подобрал себе четырех помощников из числа мавров; но теперь, хотя я и вполне доволен ими, мне пришло в голову, что если я тебя переодену (а ты ведь жил все время уединенно и почти никто здесь тебя не видел), то противники тебя не узнают, да к тому же ты достаточно усвоил наш язык. Одно только меня смущает: хорошо ли ты владеешь названными видами оружия.

- Они мне знакомы, - ответил дон Феликс, - и, для того чтобы ты в этом убедился, давай выедем завтра утром в поле, и я покажу, как я умею орудовать копьем и щитом, нападая, отступая, бурно налетая и обманывая врага, как умею выхватить ятаган, подставлять щит, выбивать его у противника и пускать в ход всякие другие приемы.

- Нет, не надо ничего такого показывать - мне вполне достаточно твоих слов.

Дон Феликс ответил:

- Попробуй согнуть мою руку, взявшись за нее двумя своими.

Мавр попытался, но согнуть руку дона Феликса было так же трудно, как согнуть мраморный столб.

Через несколько дней, держа это дело в тайне, царь предложил дону Феликсу надеть фиолетовую куртку, а поверх нее отделанную золотом кольчугу, принадлежавшую раньше отцу Саларраэса и состоявшую из такого количества мелких петель, что они едва были различимы. Кольчуга сверкала так, что казалась серебряной. Из-под кольчуги, застегнутой лишь до половины груди и подпоясанной красным кушаком, была видна куртка и кружево обшлагов: у штанов из фиолетовой парчи, отделанных жемчугом, были золотые застежки; на голове чалма, надетая на стальной шлем, окрашенная валенсийским кармином и украшенная белыми и лиловыми перьями, на которую пошло шесть локтей тончайшего бенгальского сукна; на ногах - сапожки из марокканской кожи и на них - серебряные с позолотой и чернью шпоры; ятаган, похожий на молодой месяц, покоился в портупее, столь плотно расшитой бисером, что не было видно материи, которую он унизывал.

Мне кажется, ваша милость, что, читая, вы спрашиваете себя, из какого же романса взят этот мавр? {36} Но вы не правы, потому что мавры, воспетые в романсах, жили в Мадриде или Гранаде, а этот жил в самом сердце Туниса. Заканчивая описание его наряда, можно сказать, что вооружен был он копьем длиной в двадцать пять локтей (на сей раз верьте мне, уж я не преувеличиваю) и щитом лилового цвета с арабской буквой "Ф" посредине, которая отнюдь не означала - "Франциска", а соответствовала начальной букве имени "Фатима". Все кто мне рассказывал об этом, говорили примерно то, что я изложил выше; и хотя никто мне не сообщал, что лошади были тоже фиолетовые или голубые, очень возможно, что рассказчики умолчали об этом только из ревности. Тут я не могу удержаться, чтобы не привести того, что писал некий кабальеро одному сеньору, посылая ему к празднику двух лошадей: "Итак, я посылаю вам лошадей, но очень вас прошу обращаться с ними так, как вы желали бы, чтобы обращались с вами, если бы вы были лошадью".

Наконец под призывные звуки рожков они выехали, пятеро против пятерых, на поле боя. Царь Ботойи и все его секунданты были одеты в ярко-красные одежды с золотой отделкой; и так как прозвучал призыв рожков, а не каких-либо других инструментов, то все происходящее весьма походило на праздничный турнир. Битва началась, и сначала были пущены в ход копья и щиты. Не буду вам описывать удары, наносимые ими, так как ваша милость, несомненно, видела кабальеро из Орана, выступавшего в цирке во время боя быков: хотя он и вышел уже из возраста, наиболее подходящего для такого рода упражнений, он проделывал их столь легко, что ему мог бы позавидовать любой юноша. Секунданты царя Ботойи убили Тарифе, Беломара и Зорайде, и теперь сражались лишь тунисский царь и дон Феликс, на которого насело сразу четверо, ибо Зулема и Саларраэс вели бой в отдалении. Первых двух, налетевших на него, - кажется, их звали Шариф и Селим, - дон Феликс выбил из седла ударами копья, а еще под одним был убит конь. Мавры бросились бежать, и дон Феликс погнался за ними, но один из них, обернувшись, на всем скаку метнул копье, пронзившее грудь коня смелого испанца. Лошадь упала замертво на землю, окрашивая ее своею кровью. Балоро и дон Феликс поневоле спешились, схватившись друг с другом, а Мухаммеда лошадь понесла сквозь гущу деревьев, так как дон Феликс обрубил ее поводья; однако, проносясь мимо того места, где бились эти двое, Мухаммед с удивительной ловкостью спрыгнул с коня и бросился к ним. Балоро был бербером, сыном негритянки и турка; страшный на вид, он был очень силен, жилист и проворен. Он ловко отражал кожаным щитом удары и ловко действовал ятаганом, точно он был легче перышка, а не весил четырнадцать фунтов. Я нашел у Лукана {37} в начале книги седьмой, где описываются воины лагерей Помпея и Цезаря, такой стих:

Орудуют отважные испанцы

Щитами кожаными так искусно...

Я рассказываю об этом вашей милости для того, чтобы вы знали, что в Испании с древнейших времен употребляются кожаные щиты, перенятые у африканских народов, где они применялись издавна, как об этом можно прочесть у Ливия.

Появление Мухаммеда нисколько не помогло Балоро - до того сокрушительны были удары дона Феликса. Саларраэс, заметив, что его испанец бьется, спешившись, зараз с двумя маврами, то ли из-за расположения к нему, то ли испугавшись, что, если его убьют, ему самому придется иметь дело сразу с тремя противниками, что лишало его всякой надежды на победу, повернул коня и поскакал на выручку к своему бойцу. Но дон Феликс обернулся и крикнул по-арабски:

- Тунисский царь, кончай с Зулемом, а эти двое считай, что уже готовы.

Царь повернул коня навстречу тяжелораненому Зулеме, который еще гнался за ним, но уже начал слабеть. Доблестный Гусман, вспомнив свое прозвище Смелый, собрал все свои силы и, словно на него смотрела вей Испания в образе дамы за решеткой балкона; принялся наносить маврам смертоносные удары. Мухаммеда, не успевшего прикрыться щитом, он хватил ятаганом так, что раскроил юноше голову до самых плеч, и, как под ударами дровосека в горах Куэнки падает высокая сосна, тот упал на землю, раскинув руки.