Мерле и повелитель подземного мира - Кай Майер

— Морская черепаха, — заметила Унка. — Точнее сказать, ее панцирь. Это все, что от нее осталось после гибели на дне морском.

Повернутый на спину черепаший панцирь достигал в диаметре нескольких метров и был глубок, как огромная суповая миска.

Унка торопливо распорядилась:

— Живо! Влезайте туда!

Дарио замешкался.

— Куда? В эту черепаху?

— Да, черт побери! — Глаза Унки пылали гневом. — Некогда языком болтать!

Перебираясь через кучи гниющих водорослей и хрустящих под ногами останков всяких морских животных, стараясь не дотрагиваться до зловонного подземного мусора, мальчики по очереди влезли в панцирную лодку.

Унка последней забралась в этот плавающий черепаший щит и села рядом с ними на дно. Шершавая внутренняя поверхность панциря холодила Серафину ноги, но он ничего не замечал. Потому что холод проник ему в сердце и он превратился в ледяного истукана, которого уже ничто не трогало.

Внезапно вокруг их импровизированной лодки в воде показались чьи-то головы. Сначала только лбы и глаза — большие красивые глаза. Затем на поверхности появились и лица русалок. В полутьме их зубы поблескивали на воде, как осколки луны.

Их было восемь — вполне достаточно, чтобы отбуксировать тяжелый черепаший панцирь по лабиринту каналов в открытое море. Аристид что-то бормотал себе под нос и не мог отвести взор от ближайшей русалки, хотя едва ли можно было различить в темноте что-либо, кроме раскинувшихся на воде длинных волос, которые медленно поплыли вперед. Русалки потащили сквозь тьму подземелий этот странный, но надежный роговой плот, на котором спасались беглецы. Воздух был насыщен запахом подгнившей рыбы и прелых водорослей.

Серафин взглянул на Унку. Русалка сидела, опершись локтями о край панциря, и смотрела на темную воду. Вероятно, ей очень хотелось скользить вместе со своими сестрами в холодной глубине и вместо ног иметь чешуйчатый рыбий хвост.

Русалки то подталкивали панцирь, то протаскивали его через бесчисленные повороты и изгибы, везли сквозь низкие тоннели и по открытым каналам, пролегавшим вдоль домов с закрытыми окнами, мимо каких-то садов и меж заброшенных зданий. Серафин потерял всякую ориентацию. Впрочем, дорога его мало интересовала.

У него из головы не выходила Лалапея и все то, что они из-за нее пережили. Он не мог понять причину ее поступка. Почему ей надо было возглавить восстание, а потом так бессмысленно их погубить?

«Подожди, — сказала Унка, — не спеши ее обвинять».

Ему очень хотелось узнать, что она имеет в виду, но расспрашивать было не время. Ни у кого не было ни сил, ни настроения разговаривать. Хотя, если бы они выговорились, было бы легче стерпеть боль поражения. Но в те минуты никто об этом не думал. Все сидели молча, уставившись в одну точку, — кроме Аристида, который продолжал что-то бормотать и напряженно смотрел куда-то в темную пустоту.

Конечно, одно дело слушать о воинах-мумиях, о сфинксах, о страшной мощи кривых ятаганов, и совсем другое — видеть смерть друга и сознавать, что свою жизнь он отдал за них.

Серафин не был уверен, что сейчас они смогли бы постоять за себя, если бы на них напали враги. Только в сказках бывают герои, которые сражаются день и ночь, а если и спасаются бегством, то с победным криком на устах.

Нет, в жизни так не бывает.

Они все поставили на карту и проиграли. Боро погиб. Пройдет немало времени, прежде чем они перестанут об этом думать. Даже Унка, отважная, решительная, жестокая Унка, не может скрыть своей печали.

По знакомым силуэтам крыш Серафин понял, что они пересекают квартал Каннареджо в южном направлении. Если русалки намерены вывезти их из Венеции, это — самый правильный путь, потому что на севере начинается твердая земля, материк. Но он прекрасно понимал и то, что в Лагуне, в открытом море они станут легкой добычей египтян. Даже если осада снята, ибо город был взят, — там оставались патрульные суда, которые их очень скоро обнаружат.

Но ему не хотелось говорить, и он молчал. Вконец обессиленный, он был только рад, что кто-то заботится о сохранении его жизни и будет, конечно, впредь действовать разумнее, чем до сих пор действовал он сам.

Вскоре перед ними открылся выход из последнего тоннеля прямо к морю. Над Лагуной нависало все еще черно-бархатное ночное небо, а звезды отражались на поверхности воды мерцающими бликами. Открывшаяся панорама вселяла едва ли не благоговейный трепет перед необозримостью пространства. Ночной ветерок обдал беглецов свежестью, наконец они вздохнули полной грудью.

Черепаший панцирь медленно выплывал из тоннеля. В ста метрах от них из темной воды поднимался остров Сан-Микеле, где находилось венецианское кладбище. Желтоватая стена, окружавшая остров, казалась при слабом свете звезд серой и грязной, будто сложенной из костей тех, кто за ней похоронен. С давних пор это место было отведено умершим, чьи имена были выгравированы на многих тысячах надгробий и памятников.

Во тьме над островом, не шевелясь, висел трупосборник.

Дарио хрипло выругался. Остальные не могли проронить ни звука. Умолк даже Аристид, ранее бормотавший что-то себе под нос.

Трупосборник черным треугольником рисовался на звездной картине неба. Колоссальная, внушающая ужас пирамида повисла на высоте нескольких десятков метров над островом. Днем вокруг нее, конечно, носились бы солнечные лодки, но теперь, в темноте, они не могли взлетать в воздух.

Русалки повлекли черепаховую посудину к востоку и плыли теперь гораздо быстрее, чем в лабиринте подземных каналов. Встречный влажный ветер все сильнее обдувал всех пятерых. Унка вынула шпильки из своих длинных волос, и они черным флагом развевались у нее за спиной — настоящая королева пиратов перед морским сражением.

Хотя им было не до разговоров, все они не могли отвести взор от трупосборника. Все почти наверняка знали, какая сейчас откроется картина.

— Неужели они посмеют? — прошептал Джованни.

— Конечно, посмеют, — монотонно ответил Дарио.

Аристид опять стал бубнить что-то невразумительное, и Серафин уже готов был на него цыкнуть, но смолчал. Не было сил. Даже вид трупосборника не вывел его из оцепенения, из состояния полной апатии. Он не смог спасти живых, какое ему теперь дело до мертвых?

— Там мои родители похоронены, — все так же безучастно сказал Дарио.

— И мои, — прошептал Тициан.

Аристид тихо заохал, а может быть, что-то сказал.

Унка бросила на Серафина быстрый взгляд, но он сделал вид, что не заметил. Ему не хотелось никуда смотреть. Ему было на все наплевать.

На днище трупосборника обозначилась сеть светящихся полос и крюков, разорвавшая темень, — словно сплетение молний, разом вспыхнувших и не погасших.

— Начинают, — сказал Джованни.

Первые сверкающие крюки оторвались от днища и бесшумно опустились за стеной кладбища. Никто из пятерых никогда не видел трупосборник в работе, но многие о нем слышали. И знали, что должно было произойти.

Все больше и больше блестящих полос опускалось со дна сборника, образуя нечто вроде светящегося зазубренного частокола между пирамидой, повисшей в воздухе, и островом Сан-Микеле.

На лицах ребят отражался такой ужас, что Серафин не мог на них смотреть и отвернулся. У него отец исчез еще до его рождения, а мать случайно погибла двенадцать лет назад, и тела ее так и не нашли. Но он переживал горе друзей как свое собственное — будто не их, а его родные и близкие погребены на кладбище Сан-Микеле.

Он перевел взгляд на причалы Венеции. Русалки все быстрее тащили черепаховый щит вдоль береговой линии квартала Каннареджо. Из темных волн то и дело показывалась русалочья голова, но большую часть времени русалки плыли под водой.

Серафин заметил на городских причалах и набережных патрули воинов-мумий, но они не обращали никакого внимания ни на трупосборник в небе над кладбищем, ни на черепаховую посудину.

Он увидел там и кое-что еще.

Небо над домами светилось, над крышами и шпилями плясала узкая кромка огня. Для восхода солнца час был слишком ранний, да и не с той стороны светило появляется. А на востоке небо как было темным, так и оставалось.

«Пожар, — подумал Серафин. — Пожар в зеркальной мастерской, наверное, перекинулся на весь квартал». Его сейчас мало что тревожило и мало что могло испугать, но он взглянул на Унку, желая удостовериться, что и она заметила над городом странный бегающий огонь.

Позади нее сверкающая сеть трупосборника уже накрыла весь островок. Над кладбищенскими стенами вздымались облака пыли, вверх летели комья земли. Однако Унка не глядела на Сан-Микеле. Она смотрела назад, на город, и ее глаза лучились так, будто кто-то зажег в них свечки. Но в ее глазах всего лишь отражался этот новый и непонятный свет.

Серафин снова обернулся в сторону города. Танцующая полоска огня над шпилями Каннареджо превратилась в волну танцующего пламени.