Время смеется последним - Дженнифер Иган

Как могло такое случиться — с ней? Не успела Долли задать себе этот вопрос, как ее унесло в прошлое, в ту минуту, когда пластиковые блюда только начали крениться и деформироваться и жизнь, в которой она благоденствовала, полилась вниз раскаленным маслом. Этот поток привычных воспоминаний затягивал ее и раньше, в другие ночи, но сегодня с ней рядом на огромной двуспальной кровати лежала спящая Лулу в ночной рубашке с оборками — теплое дыхание, коленки как у козочки. Поздний ребенок, плод мимолетного романа с клиентом, звездным киноактером. Лулу думала, что ее отец умер, — так ей сказала Долли, предъявив для убедительности несколько фотографий одного бывшего бойфренда.

Перекатившись ближе к дочери, она поцеловала Лулу в теплую щеку. Рожать не имело смысла — зачем Долли ребенок? Она не противница абортов, и в любом случае карьера для нее важнее. И она решила все сразу и твердо, вот только никак не могла назначить день — уже начался утренний токсикоз с перепадами настроения и со всеми сопутствующими недомоганиями, а она все тянула и тянула. И дотянула до того момента, когда, цепенея от страха и одновременно от радости, поняла, что уже поздно.

Лулу шевельнулась, и Долли придвинулась ближе к дочери, обвила руками. Во сне Лулу не отшатнулась, как бывало днем, а легко и естественно вписалась в материнское объятие. Долли испытала прилив нелепой благодарности к генералу за эту двуспальную кровать. Такое редкое наслаждение — прижать дочь к себе и слушать, как бьется ее сердце.

— Не бойся, родная, — прошептала Долли в ухо Лулу, — я сумею тебя защитить, ты же знаешь. С нами никогда ничего плохого не случится.

Лулу спала.

На следующее утро к особняку подъехали две черные бронированные машины — вроде джипов, только потяжелее. Арк и несколько солдат сели в первую машину, Долли с Лулу и Китти — во вторую, на заднее сиденье. Долли было страшно и почему-то не покидало ощущение, что машина всем своим весом вдавливает их в землю.

Китти ошеломляюще преобразилась. Она помыла голову, сделала макияж и переоделась в платье из жатого бледно-зеленого бархата, без рукавов. Платье высветило зеленые крапинки в ее глазах, так что они теперь казались бирюзовыми, а не голубыми. Здоровый золотистый загар, легкий блеск на губах, легкие веснушки на носу; все вместе — так хорошо, что Долли и надеяться не могла. Так хорошо, что больно смотреть; и Долли старалась не смотреть.

Без задержек проскочив несколько контрольно-пропускных пунктов, они выехали на шоссе, огибающее дымчато-тусклый город. Вдоль шоссе группками дежурили продавцы фруктов, в основном дети. При виде джипов они поднимали над головой тяжелые связки бананов или размахивали картонными ценниками, а когда машины проносились мимо — скатывались с насыпи — а может, их отбрасывало потоком воздуха. Оглянувшись в первый раз, Долли вскрикнула, подалась вперед, хотела что-то сказать шоферу. Но что сказать? И она откинулась на сиденье и постаралась больше не оглядываться. Лулу смотрела на детей молча, на коленях у нее лежал раскрытый учебник математики.

Наконец город остался позади и потянулся плоский однообразный пейзаж, похожий на пустыню. Изредка встречались коровы или антилопы, щипавшие скудную растительность. Китти, не спросив ни у кого разрешения, закурила. Она выдыхала дым в щель над стеклом, но его несло обратно. Долли еле сдержалась, чтобы ее не отругать: Лулу-то чем виновата, почему она должна становиться пассивной курильщицей?

— Так что? — Выбросив окурок, Китти повернулась к Лулу. — Какие у нас планы?

Лулу помолчала, видимо обдумывая вопрос с разных сторон, потом уточнила:

— Вы спрашиваете про мои планы на жизнь?

— Вроде того.

— Я пока не решила, — очень серьезно ответила Лулу. — Мне всего девять.

— Ну что ж, разумно.

— Лулу вообще разумная девочка, — заметила Долли.

— Имелось в виду: о чем ты мечтаешь? — Китти явно нервничала, ее сухие наманикюренные пальцы все время беспокойно двигались, будто ей хотелось еще курить, но она уговаривала себя подождать. — Или у вас теперь мечтать не принято?

И Лулу, видимо, поняла, что на самом деле Китти хочется поговорить.

— А когда вам было девять, — сказала она, — о чем вы мечтали?

Китти помолчала, потом рассмеялась и закурила следующую сигарету.

— Я хотела стать жокеем, — ответила она. — Или кинозвездой.

— И одно из ваших двух желаний сбылось, да?

— Одно сбылось, да. — Китти зажмурилась, выдувая дым в приоткрытое окно.

— Но это оказалось не так интересно, как вы ждали?

Китти открыла глаза. Лулу смотрела на нее очень серьезно.

— Играть? Да нет, мне нравилось быть актрисой, мне и сейчас нравится, хотя я уже забыла, когда играла. Но люди, котик, люди… В кино же одни уроды.

— Почему?

— Потому что врут, — сказала Китти. — Сначала все мило улыбаются — но это одно притворство. С настоящими злодеями и то проще, те хоть не скрывают, что хотят тебя убить.

Лулу кивнула задумчиво, будто сама сталкивалась с той же проблемой.

— А вы не пробовали врать, как они?

— Еще как пробовала! Только я все время помнила, что я вру. А если пыталась говорить правду — еще хуже. Понимаешь, это как узнать, что Санта-Клауса нет: хочется опять верить в него — но поздно, поезд ушел.

Она вдруг обернулась к Лулу, словно спохватившись.

— То есть… Я надеюсь, я не…

Лулу рассмеялась.

— Я никогда не верила в Санта-Клауса, — сказала она.

Они ехали и ехали. Лулу сделала математику. Потом историю. Потом написала сочинение про сов. Пустыня, кажется, растянулась на сотни миль, за окном по-прежнему было голо — если не считать расставленных вдоль дороги КП с автоматчиками и придорожными туалетами — и плоско; но наконец дорога пошла вверх. Деревья подступили с двух сторон, солнце теперь с трудом пробивалось сквозь густую листву.

Бронированные джипы вдруг резко свернули с дороги и остановились. Десятки солдат в камуфляжных формах появились непонятно откуда, будто отделились от деревьев. Долли с Лулу и Китти, озираясь, выбрались из машины. Кругом были джунгли, птицы в ветвях орали как оголтелые.

Подошел Арк, озабоченно поглядывая под ноги: он был в изящных кожаных туфлях.

— Генерал ждет вас с нетерпением, — сообщил он.

Они все вместе двинулись вверх по склону, ступая по пружинящей красной почве. В кронах деревьев ссорились обезьяны. Склон стал круче, впереди показались бетонные ступеньки. Появились еще солдаты, тоже стали подниматься по лестнице, со всех сторон доносилось поскрипывание армейских ботинок. Долли ни на шаг не отставала от дочери, придерживала ее за плечи. Китти шла сзади, мурлыкала что-то себе под нос. Долли попыталась разобрать мотив, но мотива не было — всего две ноты, снова и снова.

Сумка со скрытой камерой висела у Долли на плече. Когда они начали подниматься, она вытащила пульт и зажала его в руке.

Наверху лестницы оказалась забетонированная площадка, похожая на вертолетную. Солнечные лучи зримо пробивались сквозь влажный тропический воздух, под ногами клубился легкий парок. Генерал стоял на голом бетоне в окружении солдат. Маленького роста, как многие выдающиеся личности; без сине-зеленой шапки — вообще без головного убора; густые волосы хмуро топорщились над треугольным лицом. Он был при всех своих генеральских регалиях, но что-то в них казалось не так: то ли кривовато, то ли не вычищено как надо. Он выглядел усталым — возможно, из-за мешков под глазами. И раздраженным — как человек, которого только что вытащили из постели, сказав «они здесь», а он даже не понял, кто такие «они», пришлось ему напоминать.

Все пока молчали, словно никто не знал, что говорить.

Потом на верхней ступеньке появилась Китти. Долли слышала монотонное мурлыкание у себя за спиной, но не оборачивалась, а наблюдала за генералом. Он узнал Китти, на его лице тотчас отобразился неуверенный интерес. Китти двинулась в его сторону медленно и плавно, будто не шла, а перетекала в своем струящемся бледно-зеленом платье, будто обычная ходьба с ее нелепыми вульгарными подскоками — не для нее. Доструившись до генерала, она с улыбкой взяла его руку, пожимая, но одновременно обтекая его и чуть ли не смеясь от смущения, так что со стороны казалось, что они как бы слишком хорошо друг друга знают, чтобы здороваться за руку. Долли смотрела как завороженная. Она даже забыла про свою скрытую камеру, прозевала всю сцену рукопожатия. Лишь когда бледно-зеленая струящаяся Китти на секунду закрыла глаза и прижалась к генеральской груди, Долли очнулась и нажала кнопку — послышался тихий щелк. Генерал смешался и, не зная, что делать дальше, вежливо похлопал Китти по спине — щелк; тогда Китти забрала обе его руки (большие и узловатые, мужские) в свои (нежные и тонкие) и, сконфуженно улыбаясь ему в лицо, потом тихо смеясь, откинула голову — щелк, — как бы досадуя на то, что им обоим приходится испытывать такую неловкость. И тогда генерал улыбнулся. Это произошло совершенно неожиданно: его губы растянулись, приоткрыв два ряда мелких желтоватых зубов — щелк, — и лицо его тут же сделалось уязвимым, как у человека, который ужасно хочет понравиться. Щелк, щелк, щелк — Долли не отрывала палец от кнопки. Это было то, чего мир еще не видел, а увидит — ошалеет, потому что эта улыбка и есть то самое глубоко сокрытое человеческое в генерале.